Лабиринт Данимиры (СИ) - Бариста Агата

— Меч вижу. Но женился-то он на принцессе с приданым в виде соседнего королевства, а?

Подбородок Кайлеана Георгиевича пошёл вверх.

— И что с того? Да, королева Этель в девичестве была принцессой соседнего королевства. — Он указал на соседнюю женскую статую — представительную, бесстрастно взирающую сверху вниз.

— М-м-м…  Так я и думала.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего не хочу сказать. Танцевать хочу. Так мы идём?

Умел ли Кайлеан Первый первым посмеяться над собой, смог ли полюбить свою Этель или он больше жизни возлюбил свой меч? Вряд ли Кайлеана Третьего волновали эти подробности. Я потянула Кайлеана дальше, оглядываясь и невольно ожидая, что за спиной раздадутся громовые раскаты: «Брось эту суетную финтифлюшку, правнук мой!» Возможно, знаменитый король уже ознакомился с моим богатым внутренним миром, в котором я с упоением представляла его потомка голым.

Однако король безмолвствовал, хоть и повернул голову нам вслед.

Вскоре я остановилась вновь. Этот предок был длинноволос и изрядно бородат, в его бороде чудилась кривая ухмылка, которая иногда появлялась и у Кайлеана. Во всяком случае, сходство опять бросалось в глаза. Примерно таким же заросшим Кайлеан был, когда я впервые увидала его в человеческом обличии. Корона на бородаче сидела несколько косо, а к его ноге уютно привалился небольшой изящный дракон, напоминающий дракощейку какого-то старинного образца — от ящера тут было гораздо больше; вместо шерсти была чешуя, узкий язык, дурашливо свешенный из пасти, раздваивался.

— О, кажется, я догадываюсь! Это ведь Кайлеан Второй? Тот, кто начал создавать драконов?

— Правильно. Тоже значимая фигура в истории Эрмитании. Рядом — королева Беатрис.

Хрупкая Беатрис, королева Кайлеана Второго, прижимала к груди что-то округлое, завёрнутое в ткань. Вытянув шею, я разглядела большеглазую головёнку — в руках королева держала половинку драконьей скорлупы, из которой выглядывал новорожденный.

Я улыбнулась. На какой бы основе не возник этот королевский брак, похоже, он оказался удачным. Интересно, кто из прадедов-тёзок Кайлеану ближе: Первый, стратег и завоеватель, или Второй, демиург драконьего племени? Приставать к Кайлеану с выяснением я не стала — всё же, вопрос являлся не слишком тактичным, наподобие сакраментального «кого ты больше любишь, маму или папу». Вообще я решила больше не муссировать неприятную тему выгодной женитьбы…  пока она не коснулась меня напрямую. Пусть Кайлеан повеселится, отдохнёт от своих таинственных забот…  пусть наберётся сил, они Его Высочеству ой как понадобятся. И мне, наверное, тоже. Нет, я не стала задавать неудобных вопросов, вместо этого приподнялась на цыпочки и шепнула Кайлеану на ухо «Они симпатичные!».

Кайлеан просветлел и повлёк меня дальше. У последней статуи я опять оглянулась назад. Облачная пелена поднималась вверх, скрывая сначала фигуры и следом каменные лица, повёрнутые в наши стороны. Вскоре и мы сами оказались полностью в тумане, затем во тьме. Не успела я сказать, что мне холодно, как тьма рассеялась.

Теперь мы стояли на вершине широчайшей лестницы из слепящего белого мрамора, по которой предстояло спуститься вниз, в бесконечное бальное пространство, в полумрак, наполненный игрой света и тени, расчерченный тысячью косых цветных лучей. Стен не было — вместо них уходили вдаль сквозные аркады, и не было крыши, только неспешная, но неустанная магическая небесная круговерть, а внизу стояли люди — множество людей, зал был полон. Одни располагались группами, другие перемещались между сообществами, и никто даже не посмотрел в нашу сторону.

Цветной дым мягкими струями стекал вниз по ступеням, приглашая следовать за собой.

— Лестница тоже магическая?

— Здесь всё пространство магическое. Создано специально для бала. Нервничаешь?

— А ты?

Он хмыкнул.

— С чего бы?

— Я помню, ты с детства бороздил эти воды. Но без меня. А теперь со мной. Скажут…

Кайлеан прервал с весёлым изумлением:

— Да кто посмеет мне что-то сказать?

— Например, родители, — предположила я, — они, в отличие от почивших предков, не каменные.

— Боишься моих родителей?

— Нет.

Я отвернулась и опустила голову. Он чувствовал, конечно же, но не понимал. Я знала, что его родители будут не в восторге, но определённо собиралась в удобный момент намекнуть, что вовсе не претендую на почётное место рядом с их сыном. Меня беспокоило совсем другое. В бочке янтарного праздничного мёда таилась не просто ложка дёгтя. Возможно, это была ложка цианистого калия. Где-то там, в толпе находился Мерлин, который (как я надеялась и страшилась) может разъяснить мою участь.

… Вот сейчас Кайлеан строит планы, я строю планы, нас обоих волнует суетное…  а завтра я превращусь в чёрного мохнатого паука и…  и — всё.

Хотя некоторые люди любят пауков…  буду жить у Кайлеана в коробочке…  перед сном он будет выпускать меня поползать, может быть, даже положит на грудь…  а вот интересно, если я буду пауком, я смогу почувствовать — жжётся ли его пентаграмма?..

— Опять думаешь стихами? — осведомился Кайлеан и потёр грудь.

— Ты пауков любишь?

Он моргнул, затем осторожно ответил:

— Не знаю. Никогда так не ставил вопрос. А что такое с пауками?

— Пока ничего, — вздохнула я, потом взмолилась: — Пойдём скорее! Хочу танцевать и пить ледяное шампанское, и знакомиться с интересными людьми, и пить шампанское, и снова танцевать и пить шампанское! И ни о чём не думать.

— Пойдём. — Мы начали спускаться. — Я тоже хотел бы ни о чём не думать. Но раз ты собираешься снова и снова пить шампанское, мне придётся быть начеку.

— Тебя послушать, так я горькая пьяница!

— Как раз наоборот.

— Ладно, — признала я. — Возможно, тут твоя страсть всё контролировать пригодится.

Он задрал бровь.

— Страсть всё контролировать? Я просто заботливый.

— О, нет, — я засмеялась, — контроль — это ваша страсть, Кайлеан Георгиевич.

— Ничего подобного, — энергично возразил он. — Я, если хотите знать, Данимира Андреевна, ужасный…  э-э-э…  раздолбай. Но чертовски заботливый раздолбай.

— Боюсь вас разочаровать, Кайлеан Георгиевич, скорее истукана с острова Пасхи можно назвать раздолбаем, чем вас.

— Обидные слова говорите, Данимира Андреевна!

Мы спускались по лестнице, с удовольствием перебрасываясь фразами, будто отбивая шарик в партии пинг-понга, пока где-то на середине спуска те, кто были внизу, не начали оборачиваться в нашу сторону. По толпе пробежало волнение, и люди стали расступаться, образовывая свободное пространство перед лестницей.

Я перестала улыбаться, заметив:

— Кажется, мы вошли в зону видимости. Нам случайно не надо принять соответствующее выражение?

— Соответствующее?

— Ну, такое, знаешь…  пафосное…

Я попыталась изобразить пафосное выражение лица, но через секунду не выдержала и снова засмеялась. Кайлеан тоже фыркнул. Потом мы всё-таки замолчали, но, подозреваю, явились народу абсолютно не пафосными.

Кайлеан уверенно продвигался вперёд, толпа кланялась и послушно расступалась, а возникший коридор вёл прямиком к тронному возвышению.

Зазвучала музыка, что-то прекрасное и торжественное, в классическом духе, но прежде я никогда не слышала этой мелодии. Мелькнула мысль — хорошо, хоть не марш Мендельсона, от Кайлеана Георгиевича, рвущегося к цели, можно было ожидать чего угодно.

Зал был велик. Пока мы шли, я встречалась с множеством озадаченных взглядов. Кого-кого это притащил наш добрый принц, из дальних странствий возвратясь? — наверняка задавались вопросом подданные Эрмитанского королевства. Да, такая вот я, неподходящая, мысленно отвечала я им, но всё же ваш принц в меня немножечко влюблён. Знаю, в свои планы он влюблён гораздо больше, однако и мне нашёлся уголок в его сердце…  возможно, ма-ахонький такой уголок, размером с коробочку для паука…  но всё же…  но всё же…

Неоднократно я натыкалась на хмурые девичьи взгляды. Спокойно, Даня, это у них инстинктивное, утешала я себя. Каждой хотелось бы прогуляться под ручку с сыном короля, и не надо воображать, что зал битком набит бывшими Кайлеана. Вообще казалось, что у мужской части общества моя персона встретила больше одобрения, тут озадаченность быстро сменялась на оценивающий интерес.