Знак обратной стороны - Татьяна Нартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ни в коем случае! Я еле уговорил ее не приезжать, а ты хочешь поселить этот причитающий фонтан слез тут?! Лера, если моя мать увидит меня в таком состоянии у нее случиться удар. Прошу тебя, не превращай мою жизнь в бесконечные поминки. Давай наймем сиделку, а?
– За какие деньги?! – впервые за несколько дней взорвалась я. – Ты не работаешь, у меня зарплата двадцать три тысячи. Одни твои лекарства нам в десятку обходятся, и ты желаешь, чтобы я еще семь-десять тысяч отваливала незнакомому человеку? Слава, я понимаю, ты не хочешь шокировать свою мать. Но и ты пойми меня правильно: мы не настолько богаты, чтобы беречь чьи-либо нервы.
– Только не мать… прошу! – даже руки умоляюще сложил.
– Хорошо. Я посоветуюсь с Алисой Григорьевной. Может, у нее какой вариант найдется… не знаю…
Тем же вечером я поделилась своими переживаниями с дядей Аликом и получила неожиданный ответ:
– Почему ты раньше ничего не сказала? Я тут сижу в своей берлоге, и поболтать не с кем, а моя Лера какую-то там сиделку звать собралась! Ишь, чего удумала. Да я завтра же к вам приеду. Во сколько ты на работу уходишь? Вот, ровно в полседьмого жди.
Не знаю, о чем эти двое разговаривали и чем занимались, пока меня не было, но уже через неделю дядя Алик и Доброслав стали не разлей вода. Они и прежде неплохо общались, а тут я вовсе почувствовала себя лишней. Особенно, когда однажды в пятницу вечером вернулась с родительского собрания и застала обоих мужчин за просмотром какой-то комедии. Оба хохотали так, что их смех был слышен еще в подъезде.
– Что у вас творится? – быстро скинув обувь, проскользнула я в комнату.
– Садись, Лерик, с нами, – обратил в мою сторону красное, с сияющими глазами лицо любимый. – Мы с Аликом тебе омлет оставили, закачаешься!
– Омлет… хорошо.
Пока раздевалась и мыла руки, до меня доносился их смех. Даже любопытно стало, что же за фильм показывают. Какого же было мое изумления, когда вместо какого-нибудь «Мальчишника в Вегасе» или старой доброй советской кинокартины, я увидела на экране мужчину в инвалидном кресле, над которым потешался чернокожий парень.
– «Один плюс один»[57]. Серьезно?
– Ох, я сейчас умру… – держась за живот, простонал Доброслав.
Он так и не понял, почему я молча вышла из гостиной. И почему остатки омлета отправились в мусорку, минуя мою тарелку. Или понял, но сделал вид, что ему наплевать.
Возможно Славе, и правда, было смешно. Но меня это все задело.
Это издевательство. Надо мной, над своей матерью, над людьми, которые из шкуры вон лезли, чтобы помочь Доброславу. Он все превратил в шутку, даже не так, в насмешку над нами и над собой. Мол, смотри какой я неуязвимый, какой крутой. Подумаешь, никогда не смогу ходить. Подумаешь, теряю рассудок! Главное ведь позитив, так? Главное – думать о хорошем. Так ведь вы любите говорить. А сами – ходячие фонтаны слез, а сами превращаете мое существование в вечные поминки. Слава мог ничего из этого не говорить, я и так все услышала в его надсадном смехе.
На следующий день я позвонила дяде Алику и попросила его больше не приходить. Соврала, что Слава согласился, чтобы с ним сидела свекровь. А сама крепко задумалась, что же мне теперь делать? На разрешение проблемы у меня было всего два дня.
Рыба
Символ правой руки. Один из «лечебных» знаков. Обладает общим успокаивающим эффектом, нейтрализует приступы паники, помогает при невротических расстройствах. Пишется либо черным, либо спокойными сине-зелеными тонами.
1/14
Воскресенье, двадцать четвертое декабря было солнечным и погожим. Так бы написали, наверное, в летописях наши потомки, если бы кому-то пришло в голову записывать столь прозаические вещи. Имей я привычку вести дневник, то под этой датой размещался бы текст следующего содержания: «Сегодня я проснулась от необычайно острого ощущения счастья». Именно так все и было. И солнце, которое, казалось, отражалось от всех возможных поверхностей, и то самое ощущение счастья. Но и летописи, и дневник, не в силах были передать того, что творилось в тот день в нашей квартире.
Едва проснувшись, еще пребывая какой-то своей частью в стране грез, во вчерашнем днем, в ускользающем прошлом, я услышала глухое бормотание миксера. Ноги сами спустились на пол, руки – натянули халат на голые плечи. Темные пряди волос мотались перед глазами, и я смутно понимала, что надо бы их хоть как-то уложить, но в тот день так этого и не сделала.
Мир привычно расплывался: очки остались на столике. Челюсти сводило от зевка, хотя не выспавшейся я себя не чувствовала. Вспомнилось, что вроде, зевки как-то связаны то ли с избытком, то ли с недостатком в организме кислорода. Вспомнилось, и тут же забылось. Перелетные мысли, как их называл Слава. Те, которые в голове не задерживаются, а будто бы лишь касаются тебя кончиком крыла и исчезают.
А вот и сам Доброслав. На долю секунды я забыла о его болезни, о потери сознания, судорогах, снимках, инвалидной коляске. Еще мгновение, и радость, пробудившая меня, сменилась ужасом обрушившейся на голову правды. Лишь спустя вдох и выдох все вернулось на свои места. Теперь я могла рассмотреть, чем же мой муж так занят с утра пораньше. А он готовил. Блестящей столовой ложкой наливал на раскаленную сковороду жидкое тесто из большущей металлической миски. Тесто шипело и тут же сворачивалось, не успевая растечься по всей поверхности.
– Газ убавь, – крикнула я от входа. – И масла так много зачем налил? Это же оладьи, а не
