Тайна России - Назаров Михаил Викторович

Ф.И. Тютчев своим историософски глубоким видением дал точную характеристику этой войне, в которой Наполеон, считая своим главным противником Англию, до своего поражения не понимал, что именно Россия "была его истинным противником — борьба между ним и ею была борьбой между законной Империей и коронованной революцией… Что такое история Запада, начавшаяся с Карла Великого и завершающаяся на наших глазах? Это история узурпированной Империи. Папа, восстав против Вселенской Церкви, узурпировал права Империи, которые поделил, как добычу, с так называемым императором Запада… Наполеон ознаменовал последнюю отчаянную попытку Запада создать себе местную власть; попытка эта провалилась, ибо невозможно было извлечь власть из революционного принципа" ("Россия и Запад").

Но широкого возврата к святоотеческому мировоззрению в культурных кругах России не произошло. Даже поправевшему Пушкину была свойственна "при всей гениальной его проницательности и чуткости некая укороченность перспективы: мистическая природа явлений, раскрывающаяся только на далеких горизонтах, от него сокрыта" — верно отметил архимандрит Константин (Зайцев) ("Чудо русской истории"). Тот факт, что Пушкин и преп. Серафим Саровский были великими современниками, не соприкоснувшимися друг с другом, — говорит не в пользу пушкинского светского общества… Показательно для преобладавшей тогда атмосферы, что даже большинство русских правых мыслителей: Гоголь, Достоевский и многие славянофилы XIX в. — в молодости увлекались Западом, и лишь испытав разочарование в нем, обращались к русской традиции и к Церкви.

Быть может, такой путь проделал и Государь Александр I, отказавшись от своего западнического либерализма на опыте наполеоновской войны и неудачных попыток создать "Священный союз" с западными монархами. Совсем иными глазами он должен был посмотреть и на не предотвращенное им убийство масонами его отца… Есть свидетельства, что до поездки на юг Александр встречался со старцами, включая, может быть, и преп. Серафима. Так что легенда об оставлении Царем Престола и превращении в сибирского старца Федора Кузьмича (разделяемая многими серьезными историками) — совсем не фантастична для русского мироощущения, наоборот, она вполне логична. В России может быть все, любое чудо, пока в ее народе жива чудотворная идея Святой Руси.

Уже с Павла I началось и восстановление русского самосознания у наших самодержцев, чему способствовали также отрезвляющие атаки Запада и революционеров: нашествие Наполеона в 1812 г., восстание декабристов в 1825-м, убийство Александра II в 1881-м. В каждом из последующих Государей постепенно преодолевался и петровский абсолютизм европейского типа, нарушивший симфонию. (Государь Николай II уже рассматривал вопрос восстановления Патриаршества, но не успел довести это дело до конца.)

Однако вековой формальный абсолютизм дал основание и либералам-западникам (начиная с масонов-декабристов) требовать демонтажа абсолютной монархии — но не ради восстановления симфонии, а ради обретения политической «свободы» и «демократии», как на Западе.

Политическая свобода, конечно, необходима человеку — и как защищенность от произвола властей (отрицательный аспект свободы), и как возможность внесения положительного вклада в решение общественных проблем. То есть как определенный элемент демократии (народного самоуправления) в общественной жизни, особенно на ее нижних, местных уровнях. Вопрос был в том, где верные границы того и другого понятия и каким содержанием они заполняются. Ведь свободой человек наделен изначально как одним из главных даров и условий приближения к Богу, но человек может злоупотребить этим даром, пусть даже неосознанно, и для служения дьяволу…

Так что необходимая человеку свобода, помимо политического, имеет и более важный, духовный, уровень — свободы от греха. В максимальной защите этой свободы, учитывая поврежденность человеческой природы и необходимость внешней помощи, состоит и главная обязанность родителей по отношению к детям, и назначение православной монархии по отношению к народу. Монархический государственный строй наилучшим образом обеспечивает подлинную свободу человека, выраженную словами Христа: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8:32). В этом состоит назначение земной власти: "Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, — как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божий" (1 Петр. 2:15–16).

Эту проблему петербургская Великая Россия должна была решать уже иначе, чем она сама собой решалась в строго православном служебном строе и быте патриархальной Московской Руси. Однако долгое время петербургская власть, пытаясь лишь заменить старую служебно-сословную систему новой бюрократией на западный манер, практически не противодействовала в обществе тому главному разрушительному инструменту "тайны беззакония", которым когда-то был соблазнен и первый человек: гордыне своеволия, ставящей себя выше Бога и ставшей называться теперь «свободой» и "демократией".

Либералы-западники понимали под «свободой» горделивую теорию Руссо о якобы неповрежденной первородным грехом человеческой природе, нуждающейся не в Божией помощи для борьбы с грехом, а лишь в беспрепятственном проявлении своего "природного совершенства". От "Всеобщей воли" народа должна исходить и государственная власть. Наиболее эффективной формой выражения "народной воли" объявили парламентаризм, который на Западе поначалу развивался как ограничение абсолютистской власти монархов выборным парламентом — "представителями народа" из верхних социальных слоев (буржуазии). После свержения монархий эта демократия превратилась в выбор народом и парламентариев, и главы государства, предлагаемых сверху вниз от политических партий. Сама государственная власть разделилась на независимые друг от друга ветви — законодательную, исполнительную, судебную. Все это и стало называться демократией, в том числе и те декоративные конституционные монархии, в которых монарх "царствует, но не управляет".

Когда началась пропаганда подобной системы в России, К.П. Победоносцев отметил в статье "Великая ложь нашего времени" (1896), что парламентская демократия была бы эффективна, если бы "представители народа" отбросили личные амбиции и добросовестно выполняли порученную народом программу; и если бы к тому же большинство народа было в состоянии верно уразуметь эту необходимую программу, преследуя не сиюминутные личные цели, а долгосрочные интересы всего общества.

Таких условий в реальной жизни быть не могло. Парламентская демократия, идеями которой вдохновлялось Новое время, привела лишь к тому, что "люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности". И в условиях большей свободы в секулярном обществе люди стали больше проявлять не столько свои добрые начала (их и отсутствие политической свободы ранее не ограничивало), сколько склонности греховные. Угождение этим склонностям стало главным условием отбора политиков во власть, к чему были способны не лучшие, а наиболее лживые и наглые.

Нравственному разложению демократического общества способствовала и индивидуалистическая идеология либерализма, стремящаяся стабилизировать общество не его нравственным воспитанием к духовному совершенствованию, а атомизацией и упрощением в надежде на естественное "равновесие эгоизмов" — они должны сами сдерживать друг друга (для этого людям гарантируются соответствующие права и свободы). Но, как мы уже отмечали, демократия не устраняет финансово-экономического неравенства людей, наоборот: в таких условиях еще большую власть получает "денежная аристократия". Поэтому в экономической сфере либерально-демократическая идеология вылилась в еще большую (чем это обеспечила Реформация) эгоистичную безответственность капитала, усиление народного недовольства — что, в свою очередь, привело к росту социалистических движений.