Геносказка - Константин Соловьев

Может, они так никогда и не вышли оттуда?

Выпитое вино вдруг вызвало приступ болезненной и едкой изжоги.

«Мы все еще в лесу. — Мысль эта осиным жалом распорола кожу, впрыснула яд в кровеносные сосуды, загудела в голове. — Вот в чем штука… Не только Гретель. Мальчик тоже не выбрался из леса. Эти дети остались там навсегда, всеми брошенные и позабытые. Они идут из последних сил, не сознавая своим детским естеством того, что позволительно понимать лишь взрослому: мир — это не сказка. Не для каждого припасен хороший конец. Не каждый добивается счастья и оказывается в стране с молочными реками и кисельными берегами лишь потому, что он храбр, решителен и чист душой. Не каждый женится на принцессе. Некоторые просто погибают. Только детям этого не понять. Они не верят в собственную смерть. Любой заблудившийся ребенок знает, что рано или поздно отыщет дорогу. Просто некоторые не успевают дорасти до того возраста, в котором понимаешь — иногда дорога просто заканчивается, чтобы никогда не продолжиться. Просто с некоторыми так бывает. Мальчик с девочкой никогда не вышли из леса. Они забылись тревожным голодным сном и видят самих себя — выросших, уверенных в себе, живущих настоящей взрослой жизнью. Оттого они оба чувствуют себя в этой взрослой жизни так неуютно и неловко, точно натянули чужую, со взрослого плеча, одежду, оттого не могут найти своего места и бродят из королевства в королевство. Они просто не могут стать частью жизни. Им это все снится в далеком и мрачном лесу».

— Интересное наблюдение, — произнес Гензель тем безразличным тоном, который всегда так естественно удавался Гретель, но к которому у него самого было мало способностей.

Он ожидал очередной колкости или выпада, но принцесса Бланко отчего-то не воспользовалась удачным моментом. Она выглядела осунувшейся, безмерно уставшей и грустной. Видимо, дарованная хмелем язвительность уже начала рассасываться.

— Извините, сударь, — сказала она, потупив глаза. — Я слишком много болтаю и часто забываюсь. В конце концов, у меня есть свой собственный лес, в котором я брожу с самого детства. Только он несоизмеримо страшнее вашего. Заблудившаяся девчонка всегда может убеждать себя в том, что чудовище не увидит ее. Дети отлично умеют убеждать самих себя. Но только не те, кто точно знает — чудовище всегда увидит тебя. Потому что чудовище не спит, и оно не выберет другой тропы. Оно всегда рядом с тобой. Оно в тебе. Это и есть мой лес, сударь.

«И ты в нем одна, — мысленно закончил он, наблюдая за тем, как принцесса неуклюже наполняет бокал. Судя по тому, как прыгает горлышко бутылки, вторая едва ли понадобится. — Нам с Гретель было проще, мы были вдвоем. И весь страх разделили на двоих. А ты тащила свой одна, маленькая, глупая и очень смелая принцесса…»

— Неужели родители не делали ничего, чтобы помочь вам? — спросил он вслух. Десятью минутами раньше этот вопрос прозвучал бы резко и нетактично. Но сейчас он вызвал у принцессы лишь неопределенный жест, который мог выражать как раздражение, так и насмешку.

— Мои родители… Ох! Вы не знаете моих родителей, сударь. Ничего удивительного. Вы же квартерон, а они — их величества…

— Не имел удовольствия их знать, — осторожно сказал он. Как бы не проболтаться о визите во дворец…

— Мать свою я почти не помню… Она умерла при родах. Просто призрак из прошлого. Интересно, она доверила бы мне генокарту? Рассказала бы о проклятии?..

— А отец?

Принцесса дернула плечами. Кажется, движение было рефлекторным, безотчетным.

— Мой отец был королем. Что еще добавить?

— Он любил вас. Отцы всегда любят своих дочерей, даже короли. Секретный закон геномагии. Серьезно, мне об этом рассказывала Гретель.

Принцесса слабо улыбнулась:

— Ваш отец любил вас, конечно?

Гензель вспомнил злой скрип отцовской механической ноги.

Скруээ-э-пп-п-п. Скруээ-э-пп-п-п.

«Ждите меня здесь, — сказал отец, — я скоро вернусь». И ушел, оставив их в чаще Железного леса.

Скруээ-э-пп-п-п.

— Конечно, любил.

— Тогда вам с сестрой повезло, — вздохнула принцесса. — Мой, наверно, тоже любил меня. А я его боялась. Глупо звучит… Но действительно боялась. У детей особенное восприятие, вы же знаете. Подчас оно способно вывернуть все наизнанку, как я сейчас понимаю. Отец всегда казался мне строгим. Нет, не так… Ох… Мне казалось, что он всегда смотрел на меня с каким-то… презрением, наверно. Он никогда не говорил мне добрых слов, только те, что утверждены высочайшим протоколом. Мне кажется, он делал вид, что меня и вовсе не существует. Может, я скажу глупость, но я боялась его. Дети — глупейшие существа. Я думала, он терпеть меня не может. Сперва — что это из-за матери, которая скончалась при родах. Лишь потом, когда открылась история с генокартой, я поняла… Все было гораздо хуже. И гораздо сложнее. Он любил меня, но вместе с тем он боялся и презирал чудовище, которое сам породил. Я не могу упрекнуть его за это. Он поддался малодушию и не уничтожил меня, когда я была младенцем. И с того дня я стала его наказанием. Его личной персональной пыткой. Он каждый день видел меня — генетическое отродье, убившее его жену и прикованное к нему золотой неразрывной цепью.

Принцесса Бланко вырвала из своей короткой прически несколько волосков цвета легкой ржавчины и стала с отвращением их разглядывать.

Гензель мягко выхватил их из ее пальцев. Дунул — и позволил улететь в темноту.

— Ваш отец любил вас, уверяю, ваше высочество. Просто он боялся показать свою любовь. Страх — одна из самых естественных человеческих эмоций.

— Даже когда она касается неестественного существа? — горько улыбнулась в ответ принцесса. — Я так боялась его, что даже не решалась заговорить. И каждый раз, когда он смотрел на меня, мне хотелось провалиться сквозь землю — прямо сквозь роскошные мраморные дворцовые плиты. Странно вспоминать, но в то время меня часто утешала мачеха.

— Королева-мачеха? — уставился на нее Гензель. Спохватился и попытался принять безразличный вид. — Кхм… Я имею в виду, между детьми и новыми родителями редко устанавливаются теплые… кхм…

— Она была странной. Носила какие-то страшные платья, не пользовалась генозельями и геноприпарками, что редкость при дворе… Читала непонятные книги и говорила непонятными словами. Вечно номинала Человечество, Извечное и Всеблагое. Любила рассуждать о том, что генетическую нить Человечества невозможно разорвать и что когда-нибудь, разоренное и изуродованное генетическими грехами, оно вновь очистится и обретет былое величие. Я знаю, сударь, вы верующий…

— Сестра называет меня сумасшедшим фанатиком.