Тихий городок - Андрей Серба

— Нет. Все познается в сравнении. Мне казалось, что немцам при фюрере стало жить неплохо. А вот мой народ, азербайджанцы, да и русские, страдают и бедствуют… Я начал прозревать, когда, наконец, попал на родину. Сразу же бросилось в глаза, что россказни об угнетенном положении азербайджанского народа не стоят и выеденного яйца. Я слышал много всяких разговоров, и меня поразил, как вы говорите, патриотизм ваших людей. Возможно, это покажется странным, но именно у вас я впервые подумал, что немецкий народ, немецкая культура — одно, а наци — другое… Впрочем, вам это не интересно. Пишите, — Мирзоев выпрямился и жесткими, короткими фразами начал излагать свое задание. — Я должен познакомиться с Баку, затем с Москвой и нелегально вернуться в Турцию. Вы ведь сами понимаете, что убедительную легенду по одним фото и книгам не создашь. Особенно при моем задании. А я должен был точно знать, что такое сейчас и Баку, и Москва, даже какой цвет ворот в вашем учреждении, здесь, на Лубянке. Иначе могли быть накладки. Ведь Турция — нейтральная страна, и корреспонденты, которые будут присутствовать на процессе…

— Когда и по какому поводу должен начаться процесс?

— Простите, я не сказал главного. Моя задача — при обратном переходе границы попасть в руки турецких пограничников. На допросе после недолгого запирательства я должен сказать, что являюсь советским агентом, послан якобы убить генерала Осман-пашу, потому что тот добивается вступления Турции в Союз оси. Ну, а потом процесс, возмущение турецкой общественности. Последствия ясны. Если бы возникли сомнения в достоверности моей истории, то доказательством послужила бы фотография с Осман-пашой, якобы данная мне в Москве. Плюс пистолет.

— Но в таком случае турецкий суд не помиловал бы вас…

— Этот вариант отработан. По турецким законам смертная казнь мне не угрожает, а из тюрьмы Штендер обещал быстро освободить.

— Кто такой Штендер?

— Резидент абвера в Стамбуле. Операцию готовил он, я — исполнитель.

— Что вам было обещано за операцию?

Мирзоев явно не слышал вопроса.

— Когда пришло время возвращаться в Турцию, я спросил себя: «Почему я должен быть врагом моей родины?» Это трудно выразить словами, но я вдруг понял, что всего лишь пешка, что наци не считают нас полноценными людьми. Я мечтал обрести родину. Теперь я задумался: а какой она будет? В последний момент, может быть, как раз это и решило всё.

Рассказ Курбанова длился много часов. На последних допросах Гаранин уточнил детали.

— Сохранились ли у вас знакомые где-либо, кроме Германии?

— Нет, на это и рассчитывал Штендер, собираясь инспирировать процесс. Правда, есть один человек, о котором он не знает. В Швейцарии живет некая мадам Ибрагимова, жена моего бывшего покровителя. Она француженка. После смерти мужа поселилась в Берне.

— Когда она видела вас в последний раз?

— Примерно два года назад. Узнав в своем банке, что мне перестали переводить деньги, она отыскала меня, когда приехала по делам в Берлин. Впрочем, мадам Ибрагимова поняла, что я уже устроен: на мне была офицерская форма. Вплоть до моего отъезда из Берлина мы с ней переписывались, хотя и не очень регулярно.

— Есть еще знакомые?

— И да, и нет. По пути из Берлина в Стамбул я познакомился с одним человеком. Он оказался азербайджанцем из Тебриза, и мы почти всю дорогу проговорили с ним на нашем языке. Опрометчивость? Нет. Знаете, на чужбине, когда давно не слышишь родной речи, бываешь рад любой встрече с земляком. Я ему назвал свою настоящую фамилию, а его зовут — Муталиб Мирза-заде, он поставляет в Германию сухие фрукты. Мирза-заде довольно состоятельный человек, как я понял из его рассказов. Расстались мы с ним в Стамбуле. Он поехал в Иран. Больше, пожалуй, знакомых нет.

— Не поручали ли вам связаться с кем-нибудь в Советском Союзе.

— Специально — нет. Но в случае необходимости я мог разыскать Тофика Рагимова, бывшего солдата восточного легиона, которого должны были заслать сюда, под Москву, вскоре вслед за мной. У него должна быть рация

— Каким образом вы могли бы связаться с ним?

— Каждый второй и четвертый вторник, в 7 часов вечера у входа на Центральный почтамт.

— Пароль обусловлен?

— Нет. Я его знаю по Берлину. Но связь ни со Стамбулом, ни с Берлином мне не понадобилась…

Гаранин сидел над показаниями Мирзоева, когда в кабинет вошел полковник Орлов.

— Как подопечный?

— По-моему, совершенно откровенен.

— Что намерены предпринять в отношении вашего «старого знакомого», я имею в виду Штендера?

— Семен Игнатьевич, мне пришла мысль о бумеранге — дадим Мирзоеву выполнить задание: освободим его, он перейдет границу, сдастся турецким пограничникам, доведет дело до процесса и выступит с разоблачением немецкой провокации.

— Идея-то неплохая. А вы считаете сам Мирзоев решится? Да и какие у нас гарантии?

— Во-первых, то, что он сообщил нам об абвере, разведшколе и курсах. Во-вторых, Мирзоев дал нам Тофика Рагимова, который действительно существует. Мы ведем за ним наблюдение и можем взять в любое время. А ведь он вполне мог умолчать о Рагимове. Наконец, если Мирзоев подведет и выступит на процессе так, как его инструктировал Штендер, то Ибрагимова и Мирза-заде опознают его. Вчера Мирзоев сказал, что по дороге в Стамбул положил все свои сбережения в банк в Берне. Там есть образец его подписи и документ, написанный собственноручно. Это он тоже мог скрыть и не скрыл.

— Ну что же, я доложу ваши соображения руководству.

По скрипучему полу обшарпанного кабинета неторопливо прохаживался турецкий майор в тщательно отутюженной парадной форме. На его холеном лице, которое он старательно прятал от солнца, предпочитая лишний раз не выходить на улицу, а тем более не показываться на своем пограничном участке, выступили красные пятна. И без того выпученные глаза, казалось, готовы выскочить из орбит, черные усики смешно подергивались. Майор совсем уже собрался в гости к местному купцу Сулейману Хасаноглу. Конечно, не такая уж честь для блестящего офицера, каким считал себя майор. Но что поделаешь, если городок невелик, всего четыре тысячи жителей, а Хасаноглу один из самых богатых людей Артвина. Этот центр провинции, непосредственно прилегающей к Советскому Союзу, до первой мировой войны входил в состав России. Теперь же через городок проходили стратегические пути к советской границе.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — крикнул майор, поспешно садясь за стол.

В узенькую дверь протиснулись три здоровенных солдата, между ними едва передвигал ноги Мирзоев. Его нельзя было узнать: обросший, в мятом пиджаке и грязных обтрепанных брюках. По дороге его, видно, основательно избили.

По телефону сообщили, что задержанный — азербайджанец. Поэтому переводчик не требовался — майор свободно владел азербайджанским языком, очень сходным с турецким. Отпустив конвоиров, он указал арестованному на стул.

— С какой целью вы перешли границу?

Мирзоев ответил не сразу, словно собирался с мыслями.

— Может быть, эфендим,[59] сначала позволите мне хоть немного привести себя в порядок и отдохнуть. Если бы вы знали, сколько я натерпелся, пока пробрался на вашу сторону, — после небольшой паузы сказал он.

— У меня нет времени ждать.

Майор не сомневался, что задержанный перешел границу по политическим мотивам, и ему не терпелось побыстрее выяснить, что толкнуло его на это.

Арестованный опять помедлил, посидел несколько минут с закрытыми глазами, потом резко поднял голову, как бы стряхивая с себя усталость.

— Видите ли, по образованию я агроном, не хотел идти в Советскую Армию, на фронт. С год мне кое-как удавалось уклоняться от призыва. Но когда возникла угроза ареста, я решил бежать, покинуть родину. Вот и вся моя история.

Майор вскочил с места. Такого ответа он никак не ожидал.

— Вы шли к нам с оружием. Говорите, кто вас снабдил им? — угрожающе потребовал он.

— Оружие я взял, чтобы в случае чего пробиться силой. В стране, где идет война, достать пистолет нетрудно.

Надежды и радужные перспективы рушились, зря пропал и вечер у купца: в такой час идти туда уже поздно.

— Но пистолет твой стреляет бесшумно! Это оружие шпиона! — заорал майор.

— Откуда мне знать, если ни разу не пользовался им? Тот человек, что раздобыл его, тоже ничего не сказал.

— Врешь, собачий сын! — сорвался на крик майор, его стек с силой опустился на спину задержанного.

Шамиль хотел было вскочить, но увидев, что пограничник схватился за кобуру, прижался к спинке стула.

— Я заставляю тебя, бездомный осел, говорить правду!

— Я сказал все, эфендим.

Сразу признаться, что он заслан русскими для проведения террористического акта, не входило в его расчеты. Это признание турки должны были вытянуть из него. И не сейчас, а потом, в Анкаре, куда его обязательно отправят из заштатного Артвина. В этом Шамиль Мирзоев не сомневался…