Восемь - Кэтрин Нэвилл

Перед Мирей стояла высокая женщина, ее большое бледное лицо было испещрено морщинами. Одной рукой она смахнула прядь волос, выбившуюся из неряшливой прически, и вытерла испачканные в муке руки о полотенце, висевшее на ее необъятной груди. Женщина оглядела Мирей с ног до головы, задержавшись взглядом на отделанном воланами платье в горошек и локонах, которые падали на кремовые плечи девушки, выбиваясь из-под капора.

— Что вам нужно? — рявкнула женщина.

— Мое имя Корде. Гражданин Марат ждет меня, — сказала Мирей.

— Он болен, — прогнусавила ее собеседница.

Она стала закрывать дверь, но Мирей помешала ей.

— Я настаиваю на встрече с ним!

— Что происходит, Симона? — раздался голос другой женщины, появившейся в конце длинного коридора.

— Посетительница, Альбертин, к твоему брату. Я сказала ей, что он болен…

— Гражданин Марат захотел бы встретиться со мной, — выкрикнула Мирей, — если бы знал, какие новости я привезла

из Кана и из Монглана.

Сквозь приоткрытую в холл дверь раздался мужской голос:

— Посетительница, Симона? Веди ее ко мне немедленно!

Симона пожала плечами и знаком велела Мирен следовать за ней.

Мирей оказалась в большой комнате, отделанной изразцовой плиткой. Единственное окно располагалось под самым потолком, сквозь него было видно только небо, цвет которого уже превращался из закатного розового в сумеречный серый. Комната вся провоняла какими-то лекарствами и смрадом разложения. В углу стояла медная ванна на ножках. Там в тени, нарушаемой лишь светом единственной свечи, держа на коленях доску для письма, сидел Марат. Его голова была повязана влажной тряпкой, дряблая кожа казалась неестественно белой в скудном свете. Он склонился над бумагами, которые были разложены на доске вместе с перьями.

Девушка не могла оторвать глаз от этого человека. Он так и не взглянул на гостью, когда Симона привела ее и жестом велела ей садиться на деревянную табуретку рядом с ванной. Он продолжал писать. Мирей наблюдала за ним, и ее сердце оглушительно колотилось. Она подобралась, готовая прыгнуть на него, утопить его голову под водой и держать там, пока… Но Симона продолжала стоять за ее спиной.

— Как вовремя вы появились! — сказал Марат, не поднимая головы от бумаг. — Я как раз готовлю список жирондистов, которые продолжают агитировать в провинции. Если вы из Кана, вы можете дополнить его. Однако вы сказали, что у вас есть новости из Монглана…

Он поднял взгляд на Мирей, и глаза его расширились. Какое-то время он молчал, затем взглянул на Симону.

— Можешь оставить нас, мой дорогой друг, — сказал он ей. Некоторое время Симона не шевелилась, но потом все же

не выдержала пронизывающего взгляда Марата, повернулась и вышла, закрыв за собой дверь.

Мирей все так же молча смотрела на Марата. Как странно, думала она. Вот он, перед ней: живое воплощение зла, человек, чье безобразное лицо так долго преследовало ее во сне. Сидит в медной ванне, наполненной ароматными солями, и гниет, словно кусок тухлого мяса. Иссушенный старик, умирающий от собственной злобы. Она бы простила его, если бы у нее в сердце осталось место для жалости. Однако такого места там не было.

— Итак, — прошептал он, все еще не отрывая от нее взгляда, — наконец-то ты пришла. Когда исчезли фигуры, я понял — рано или поздно ты вернешься!

Глаза его лихорадочно блестели. Кровь застыла у Мирей в жилах.

— Где они? — спросила она.

— Тот же самый вопрос я собирался задать тебе, — невозмутимо ответил Марат, — Ты сделала большую ошибку, явившись сюда. Под вымышленным именем или нет, это уже не важно. Ты не уйдешь отсюда живой, пока не скажешь мне, что стало с теми фигурами, которые ты вырыла в саду Давида.

— То же касается и вас, — сказала Мирей, внезапно успокаиваясь и вытаскивая нож из корсажа. — Пятеро моих сестер пропали. Я хочу знать, постигла ли их участь моей кузины.

— А, ты пришла убить меня, — проговорил Марат с ужасной улыбкой. — С трудом верится, что ты сделаешь это. Видишь ли, я умираю. Мне не нужны доктора, чтобы сообщить об этом, я сам врач.

Мирей потрогала пальцем острие ножа. Взяв с доски для письма перо, Марат коснулся им своей обнаженной груди.

— Я советую тебе нанести удар сюда — слева, между вторым и третьим ребрами. Ты попадешь в аорту. Быстро и наверняка. Но ты ведь хочешь узнать, что сталось с фигурами. Не с пятью, как ты считаешь, — их было восемь. Между нами, мадемуазель, мы можем контролировать половину доски.

Мирей пыталась не подать виду, но ее сердце снова отчаянно забилось. Адреналин струился по ее жилам, словно дурманное зелье.

— Я не верю вам! — вскричала она.

— Спроси свою подругу мадемуазель де Корде, как много монахинь приходило к ней в твое отсутствие, — посоветовал Марат. — Мадемуазель Бомон, мадемуазель Дефресне, мадемуазель д'Арметье — их имена тебе знакомы?

Все перечисленные женщины были монахинями из аббатства Монглан. Что он сказал? Никто из них не добрался до Парижа — никто не писал писем, которые Давид передавал Робеспьеру…

— Они отправились в Кан, — сказал Марат, читая мысли Мирей. — Хотели разыскать Корде. Как печально! Они быстро поняли, что женщина, которая перехватила их по дороге, не была монахиней.

— Женщина?! — воскликнула Мирей.

За дверью раздался топот, и она распахнулась. Вошла Симона Эврар, неся блюдо с дымящимися почками и сладкими хлебцами. С суровой миной на лице она пересекла комнату, краем глаза следя за Маратом и его посетительницей. Симона поставила блюдо на подоконник.

— Если остыло, можно перемолоть на котлеты, — сказала женщина, переведя взгляд мутных глаз на Мирей, которая поспешила спрятать нож в складках платья.

— Пожалуйста, больше не беспокой нас, — сказал Марат кратко.

Симона потрясенно уставилась на него, затем быстро вышла из комнаты. На ее уродливом лице застыла обида.

— Запри дверь, — приказал Марат гостье.

Мирей удивленно наблюдала за ним. Его глаза потемнели, он прислонился к стенке ванны, тяжело дыша.

— Болезнь точит все мое тело, дорогая. Если ты хочешь убить меня, тебе лучше поторопиться. Но думаю, куда больше моей смерти ты жаждешь сведений. Как раз то, что мне нужно. Запри дверь, и я расскажу тебе все, что знаю.

Мирей подошла к двери, все еще сжимая в руке нож, и повернула ключ, услышав щелчок замка. В голове у нее все перемешалось. Кто была та женщина, о которой он говорил? Кто отобрал фигуры у ничего не подозревавших монахинь?

— Вы убили их! Вы и эта мерзкая потаскуха! — закричала она. — Вы убили их из-за фигур!

— Я калека, — ответил Марат со зловещей улыбкой, его бледное лицо тонуло в тени. — Однако, подобно королю на шахматной доске, самая слабая фигура может быть самой ценной.