Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

«Можно поставить вопрос относительно подавления сексуальных игр детей в нашем человеческом обществе — не сказывается ли оно отрицательно на нашем поведении во взрослом состоянии и не приводит ли к появлению сексуальных искажений?» (Money 1965).

Однако особыми усилиями (не сообщается, было ли то искусственное осеменение или что-либо иное) команде Харлоу удалось добиться, что 4 самки забеременели. Но когда родились детеныши, эти самки не вели себя как матери. Они не обращали на детей ни малейшего внимания или отбрасывали их от себя, били и кусали.

Вот насколько инстинкты — половой и материнский — атрофированы уже у обезьян. У шимпанзе, пишет У. Сокаридес, но долю инстинкта остались лишь эрекция, фрикции и эякуляция (1998). Во всем остальном у детенышей изначально есть лишь способность к усвоению полового и материнского поведения, а образцы для усвоения должна предоставить социальная среда — семья, сверстники, сообщество. При чем образцы для усвоения должны быть предоставлены своевременно, когда в растущем организме образованы наилучшие условия для него и пока эти условия не исчезли.

У человека зависимость от сексуального опыта предшествующих поколений еще выше. Инстинкт, диктовавший, какие действия и с кем производить, полностью атрофирован. Лучшим доказательством этого является то, что у разных народов и в разных регионах приняты различные позы половых сношений. Животные одного и того же вида спариваются всегда одним и тем же способом. И это естественно, коль скоро спаривание жестко запрограммировано инстинктом. А человек? Европейцы осуществляют сношение, как правило, лежа, при чем мужчина на женщине. Народы Африки называют это «миссионерским способом», потому что они впервые узнали этот способ от европейских миссионеров. В Занзибаре туземцы, говорящие на суахили, располагаются при сношении как раз наоборот: мужчина снизу, а женщина на нем. У арабов мужчина располагается сзади женщины, по примеру многих животных. В Судане при этом оба стоят. У австралийцев женщина лежит, раскинув ноги, а мужчина сидит на корточках у нее между ногами. Папуасские мужчина и женщина сидят вплотную лицом друг к другу. И т. д. Всё это результат разных культурных традиций. Значит, способ сношения человек усваивает из культурной традиции.

Как пишет Силверстайн,

«Никто внутренне не имеет «знания» о любви и сексе. Вопреки заявлению армии обеспокоенных родителей, которое те делают армии любопытствующих детей, что дети научатся этому «естественно», когда подрастут, оба субъекта требуют значительного обучения и опыта для успеха в том и другом.» (Silverstein 1881: 30).

Античная буколическая повесть «Дафнис и Хлоя», в которой описаны мучения неопытных влюбленных, воспитанных в полном неведении, по-своему очень реалистична. Конечно, реалистична не во всем. Она сугубо не реалистична в том, что представляет пастушка и пастушку совершенно несведущими в вопросах телесной любви — в тогдашней деревне таких пастушков и пастушек не было, как нет их и в нынешней. Но дети, особенно девицы, выращенные в изоляции и в полном неведении относительно вопросов пола, вероятно, встречались — скорее в среде знати. И коль скоро автор представляет своих юных героев такими, поведение их естественно. Автор повести, написанной почти две тысячи лет тому назад, понимал, что природа дала человеку лишь телесное и духовное томление и неясную тягу к другому полу, но не дала нужных знаний о технике этого дела.

Дафнис «отдал Хлое стеречь свой хитон и сумку, а сам, став у ручья, принялся мыть свои кудри и всё свое тело. Кудри у него были черные и густые, тело — загорелое, и можно было подумать, что тень от кудрей делает его смуглым. Хлое, глядевшей на него, Дафнис показался прекрасным, и так как впервые прекрасным он ей показался, то причиной его красоты она сочла купанье. Когда же она стала омывать ему спину, то его нежное тело так легко подавалось руке, что не раз она украдкой к своему прикасался телу, желая узнать, какое нежнее. Потом они стада свои погнали домой — солнце было уже на закате, и Хлоя ничего уже больше с тех пор не желала, кроме как вновь увидать Дафниса купающимся».

После того, как Хлоя присудила ему первенство в споре с другим пастухом, кто красивее, и поцеловала его, Дафнис заметил ее красоту и сам себе говорил: «Что ж это сделал со мной Хлои поцелуй? Губы ее нежнее роз, а уста ее слаще меда, поцелуй же ее пронзил меня больнее пчелиного жала. Часто я козлят целовал, <…> но ее поцелуй — что-то новое. Дух у меня захватило, сердце выскочить хочет, тает душа, и все же опять я хочу ее поцелуя».

Однажды Дафнис у только проснувшейся Хлои заметил кузнечика на груди «и под этим предлогом руки на грудь он ей положил и кузнечика милого вынул». Избегнув опасностей при нападении разбойников, Хлоя впервые обмыла тело свое на глазах у Дафниса, и Дафнис не мог веселиться, «увидав Хлою нагой и красу ее, прежде сокрытую, открытой; заболело сердце его, будто яд какой-то его снедал: то дышал он часто и скоро, как будто гнался кто-то за ним, то задыхался, как будто все силы свои истощил уже в беге».

После сбора винограда старик Филет рассказал им о своей встрече с Эротом и заключил: «Нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, разве только одно — поцелуи, объятья, да еще — нагими телами друг к другу прижавшись лежать». Это стало для них школой. И, «когда они с наступлением дня выгнав стада на пастбища, увидали друг друга, то поцеловались и, чего никогда раньше не делали, обнялись крепко, руками сплетясь, но третье средство применить не решились, — снявши одежды, на землю лечь. Слишком уж смелым оно показалось не только девушке скромной, но даже юному козопасу». Но бессонной ночью тревожили их мысли о то, что они не исполнили. «Целовались мы — и без пользы, обнимались — лучше не стало. Так значит, лечь вместе — одно лишь лекарство от любви. Испробуем и его: верно, в нем будет что-то посильней поцелуев». И когда они сидели днем под дубом, «средь объятий привлек к себе Дафнис Хлою сильнее, склонилась Хлоя на бок. И он склоняется следом за нею, потерять не желая ее поцелуя. И в этом узнав то, что во сне им являлось, долгое время они вместе лежали, как будто их кто-то связал. Но, не зная, что надо делать затем, и считая, что это предел наслаждений любовных, они, большую часть того дня бесполезно потратив, расстались и погнали свои стада назад, ночь проклиная».

Прошла зима и наступила весна, когда «за овцами, еще не рожавшими, гонялись бараны, сзади вбираясь на них, каждый выбрав себе одну. И козлы гонялись за козами и наскакивали на них с любовной страстью и бились за коз <…> Дафнис и Хлоя <…> распалялись <…>, слыша всё это, млели, видя всё это, и сами искали чего получше, чем поцелуи и объятия, — особенно Дафнис. За время зимы, сидя дома без всякого дела, он возмужал; поэтому рвался он к поцелуям и жаждал объятий, и во всем стал гораздо смелей и решительней.

Вот и стал он просить, чтобы Хлоя полежала с ним подольше, во исполнение советов старика. Когда же она задала вопрос, что ж еще остается им делать нагими, кроме как целовать, обнимать и вместе лежать, Дафнис отвечал: «То же, что бараны с овцами и козлы с козами. Разве не видишь, что после того, как дело сделано, овцы и козы от них не бегут, а те не томятся, гоняясь за ними, но, как будто взаимно вкусив наслажденья, месте пасутся. Видимо дело это сладостно и побеждает горечь любви». Хлоя возразила, что животные это делают стоя, а им велено лежать нагими. «Послушался Дафнис и, вместе с нею улегшись, долго лежал он, но, не умея то сделать, к чему страстно стремился, он поднял ее и, сзади обняв, к ней прижался, козлам подражая. И, еще больше смутившись, он сел и заплакал: неужели ж он даже баранов глупее в делах любви?»

Вскоре приглянулся он разбитной бабенке, которая и решила, отведя его от Хлои, обучить искусству любви. «Когда юноша сел, ее поцеловал и лег с нею рядом, она, увидав, что он в силе к делу уже приступить и весь полон желания, приподнявши его, — ведь он лежал на боку, — ловко легла под него и навела его на ту дорогу, которую он до сих пор отыскивал. А потом уже всё оказалось простым и понятным: природа сама научила всему остальному». Впрочем, обучавшая Дафниса бабенка предупредила его, что Хлоя не воспримет все так легко, как опытная женщина. Она «будет кричать, будет плакать, будет кровью облита, словно убитая. Но ты не бойся той крови…» (Лонг 1993:14,16–17, 20, 23–24, 28–30, 47–48, 50).

Такова красивая сказка. Обратимся к реалистической литературе.

В тех случаях, когда девушки вырастают в строго целомудренном воспитании, они совершенно не подготовлены к брачной ночи, к половому акту и воспринимают его как нечто странное и ужасное. Типичный эпизод такого рода описан Мопассаном в романе «Жизнь». Брачная ночь уже искушенного в половых приключениях молодого мужа с совершенно неопытной и несведущей супругой была традиционно подготовлена.