Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник) - Эдгар Берроуз

На второй день после того, как они отправились дальше пешком, у ребенка началась лихорадка. Андерссен знал, чем это обычно заканчивается, но у него не хватило духа сказать Джейн Клейтон правду – ведь он видел, что безутешная мать полюбила малыша так же страстно, как если бы тот был ее собственным.

Поскольку состояние мальчика все ухудшалось, Андерссен увел отряд в сторону от главной тропы, по которой они шли раньше, и разбил лагерь на небольшой поляне на берегу речки.

Здесь Джейн почти каждую минуту посвящала уходу за крохотным страдальцем, и, как будто ей было мало печалиться и тревожиться о его здоровье, судьба нанесла еще один неожиданный удар. Один из носильщиков, который отправился в ближний лес поохотиться, возвратился с известием, что Роков разбил лагерь совсем неподалеку. Было очевидно: он идет по их следу, направляясь в это уютное местечко, которое, как они думали, служило им отличным укрытием.

Это могло означать только одно: требовалось срочно свернуть лагерь и бежать дальше, невзирая на состояние ребенка. Джейн Клейтон достаточно хорошо успела изучить нрав Рокова, чтобы не сомневаться: он заберет у нее малыша, как только их настигнет, хотя такая разлука означала немедленную смерть младенца.

Когда они, спотыкаясь и оступаясь, стали пробираться сквозь спутавшиеся лианы по старой и почти заросшей звериной тропе, носильщики из племени мосула начали один за другим покидать их.

Увы, туземцы были верны и преданны лишь до тех пор, пока не возникла опасность, что их маленький отряд попадет в плен к плохому белому человеку. Бедняги наслушались таких ужасов о повадках этого русского, что стали смертельно его бояться. Теперь же, когда выяснилось, что он близко, их робкие сердца этого не вынесли и они поспешили покинуть своих хозяев.

Но Андерссен и Джейн Клейтон все равно отправились дальше. Швед прокладывал дорогу, прорубаясь через заросли кустарника там, где тропа полностью заросла, так что теперь нести ребенка приходилось его спутнице.

Они шли весь день. К вечеру стало понятно, что оторваться от людей Рокова им не удалось. Невдалеке позади них слышался шум большого отряда, продвигающегося по тропе, которую они расчистили для своих преследователей.

Когда стало ясно, что их скоро догонят, Андерссен спрятал Джейн за большим деревом, закрыв ее и ребенка ветками кустов.

– Вперети в полумиле отсюта есть деревня, – сказал он ей. – Носильщики сказать, где она, прежде чем сбежать. Я постараться увести русского потальше от тропы, а вы итите в деревню. Я тумать, вошдь друшелюбен к белым, так сказать носильщики. Во всяком случае, это быть все, что мы можем сделать. Через какой-то время вошдь доставить вас к деревне племени мосула. Она стоять на море, и там какой-нибудь пароход зайти в устье Угамби. Тогда все быть карашо. Прощайте, и утачи вам, леди!

– Но куда пойдете вы, Свен? – спросила Джейн. – Почему бы вам тоже не спрятаться здесь и не отправиться к морю вместе со мной?

– Я толжен сообщать русскому, что вы умерли, чтобы вас больше не искать, – ухмыльнулся Андерссен.

– Но почему вы не сможете вернуться ко мне после того, как это ему скажете? – настаивала Джейн.

Андерссен покачал головой.

– Мне тумать, я уже ни к кому не вернуться после того, как долошить русскому, что вас больше нет, – пробормотал он.

– Неужели вы думаете, он вас убьет? – спросила Джейн и в глубине души поняла: именно так и поступит величайший из негодяев в отместку за то, что швед сорвал его планы.

Андерссен ничего не ответил, а лишь подал знак молчать и указал на тропу, по которой они только что пришли.

– Мне все равно, – прошептала Джейн Клейтон. – Я не позволю вам умереть ради моего спасения, если этому можно как-нибудь помешать. Дайте мне револьвер. Я умею стрелять, и вместе мы сможем держать их на расстоянии, пока не придумаем, как спастись.

– Это не получаться, леди, – ответил Андерссен. – Нас только схватить обоих, и я не смочь принести вам совсем никакой пользы. Потумайте о ребенок, леди, и о том, что бутет для вас опять попадать в руки Рокова. Ради мальчика вы долшны сделать, как я сказать. Вот, возьмите винтовка и патроны. Вам они могут понадобиться.

С этими словами он положил нагрудный патронташ и ружье рядом с Джейн и ушел.

Та смотрела ему вслед, когда он удалялся, идя навстречу приближающемуся отряду русского. Вскоре он скрылся из виду за поворотом тропы.

Ее первым желанием было броситься вдогонку. Имея ружье, она могла помочь, а кроме того, ей был невыносим страх остаться одной на милость ужасных джунглей, где у нее не осталось ни одного друга, чтобы прийти на выручку.

Джейн уже начала выбираться из укрытия, намереваясь броситься вслед за Андерссеном, но, когда она прижала к себе малыша покрепче, ее взгляд упал на его личико.

Каким неестественно красным оно было! Каким больным выглядел несчастный ребенок! Она прижалась к щеке мальчика. От лихорадки щека казалось огненно-горячей!

Охнув от ужаса, Джейн поднялась с земли и вышла на тропу. Ружье и патронташ остались лежать в кустах. Она забыла и об Андерссене, и о Рокове, и о грозящей ей опасности.

Единственным, что владело ее обезумевшим сознанием, был ужасающий факт, что маленький беспомощный ребенок болен страшной тропической лихорадкой, а она не может сделать ничего, чтобы облегчить страдания этой крохи.

У нее не осталось никаких мыслей, кроме одной: найти кого-то, кто сможет помочь. Например, женщину, у которой есть свои дети. Тут она вспомнила о гостеприимной деревне, о которой говорил Андерссен. Ах, вот бы туда добраться! Только бы успеть!

Нельзя было терять ни минуты. Как испуганная антилопа, она обернулась и побежала по тропе в направлении, указанном Андерссеном.

Далеко позади раздались крики и звуки стрельбы, после чего наступила тишина. Джейн поняла, что Андерссен встретился с русским.

Через полчаса она, спотыкающаяся и изможденная, увидела тростниковые крыши и вскоре вошла в деревушку. Ее тут же окружили мужчины, женщины и дети. Нетерпеливые, любопытные, возбужденные туземцы засыпали ее вопросами, ни на один из которых она не могла ответить. Джейн их просто не понимала.

Все, на что она была способна, это со слезами на глазах показывать на мальчика, жалобно хныкавшего у нее на руках, и повторять снова и снова: «Лихорадка… лихорадка… лихорадка…»

Чернокожие не понимали слов Джейн, но увидели, в чем дело, и вскоре молодая туземка отвела белую гостью за руку в свою хижину. Вместе с несколькими подругами негритянка принялась делать то немногое, что было в ее силах, желая успокоить малыша и отсрочить агонию.

Явился деревенский шаман, развел перед младенцем костерок и вскипятил какое-то непонятное варево в глиняном горшочке, над которым сделал несколько диковинных магических пассов, монотонно шепча при этом странные заклинания. Под конец он обмакнул в зелье хвост зебры и, не переставая бормотать заговоры, брызнул несколько капель жидкости на лицо ребенка.

После ухода колдуна женщины сели в кружок и принялись стенать и вопить – так сильно, что Джейн показалось, будто она окончательно сходит с ума. Но, понимая, что дикарки делают все это по доброте сердца, несчастная в течение многих страшных часов молча и терпеливо сносила этот кошмар.

Уже было близко к полуночи, когда она вдруг осознала, что в деревне начался какой-то переполох. Джейн слышала громкие голоса туземцев, которые о чем-то спорили, но в чем дело, понять не могла.

Через какое-то время раздались звуки шагов, приближающихся к хижине, где она сидела на земле перед ярким огнем, положив на колени ребенка. Малютка теперь лежал совсем тихо, и через приподнятые веки было видно, что он закатил глаза.

Джейн посмотрела на его личико испуганным и затравленным взглядом. Это был не ее ребенок – не ее плоть и кровь, – но как близок, как дорог этот кроха стал теперь для нее. Лишившись собственного сына, она приросла душой к этому бедному, маленькому, безымянному найденышу и отдала ему всю любовь, которая накопилась в ее сердце за долгие недели пленения на борту «Кинкейда».

Джейн понимала, что конец близок, и, хотя ее пугал вид угасающего дитя, она все-таки находила утешение в том, что смерть придет быстро и положит конец страданиям маленькой жертвы людской злобы.

Шаги человека, который шел к хижине, стихли возле самого входа. Последовало несколько перешептываний, после чего вошел М’ганвазам, вождь племени. Джейн видела его лишь мельком, потому что женщины увели ее почти сразу после того, как она пришла в деревню.

М’ганвазам, как теперь оказалось, выглядел настоящим дикарем. На его жестоком, скорее каком-то зверином лице было буквально написано, что этот человек недалеко ушел от животного. Джейн Клейтон показалось, что он больше похож на гориллу. Вождь попробовал заговорить с ней, но без успеха и тогда кликнул кого-то, оставшегося на улице.