Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он едва не задохнулся от бега, от гневных мыслей… Ему, честному парню, отомстили за другого, который оказался сволочью, не сдержал своих обещаний. И он, Николай, должен был выполнить эти обещания за другого? Вот оно как обернулось…
Три дня ожесточенной работы не спасли Николая от проклятых мыслей. Походная постель осталась нетронутой. Он засыпал у края стола, положив тяжелую голову на руки и вздрагивая от каждого стука за дощатой стеной… На четвертый день, в конце смены, усталый, бледный, безразличный ко всему, он окликнул Пушкарева, когда тот собирался домой:
— Слушай, Семен… Болен я, что ли… Выпить надо бы. А?
— Еще бы! Трое суток подряд!
— Точно! — улыбаясь, будто сквозь сон, устало подтвердил Николай и передернул плечами. — Взвинчен весь… отупеть надо.
— Если серьезно, — нерешительно проговорил Семен, — так у меня найдется… Только Нины дома нет. Без нее закуски не организовать.
— У меня бутерброды со вчерашнего в кармане болтаются.
— Добро! — обрадовался Семен.
В придачу к бутербродам он раздобыл дома огурцов и капусты — тещины гостинцы, — хотел поджарить картошку, но Николай отсоветовал: вдруг Нина будет недовольна? Даром, что ли, картошку называют уральскими яблоками?!
Подняв черную кружку, наполненную до краев, Николай вспомнил, как пил впервые в жизни — с Бабкиным, усмехнулся и, забыв произнести здравицу, выпил залпом. Будь тут Бабкин, он, пожалуй, позавидовал бы: вот как пьют, — не хлопают ресницами и не дуют в кулак! Николай схватил пальцами щепотку заледенелой капусты, закусил, признался:
— Горилка слабоватая…
— Она себя окажет, — пообещал Семен. — Подберется незаметно. У нее повадка бабья…
Николай налил себе еще, огорчился, что кружка оказалась неполной, поднял на свет бутылку, прищурился:
— Все?
— Все, — признался Семен.
Николай вытащил деньги из кармана гимнастерки.
— Три бумажки хватит?
— Свои есть. Ты, Николай Павлович, у меня в гостях.
— Нет, брат, это ты у меня в гостях!
— Свои, говорю, есть…
— Я тебе дам свои! — пригрозил Николай. — У тебя сын… Сыну ружье покупать надо. А у меня — никого, даже в проекте…
— Услыхала бы Надежда Васильевна…
— Беги, беги! — прикрикнул нарочито Николай. — А то еще от болтовни захмелеешь, неловко будет из дому выходить.
Семен пожал плечами, взял деньги, схватил валявшийся у порога полушубок и, натягивая его на ходу, выскочил из комнаты.
Николай остался один и почувствовал легкий шум вокруг себя. Прислушался. Скоро ли придет это знакомое ощущение свободы, простора, легкости и остроты мысли? Выпил остаток водки, потянулся за капустой, но вдруг махнул рукой, будто кто настойчиво угощал его, а он отказывался, вышел из-за стола, прошелся по комнате, снова сел.
— «Услыхала бы Надежда Васильевна!» — пробормотал он. — Подумаешь… мог бы и другую найти. Девчат сколько угодно… да вот не хочется легких побед… от них радости не бывает. — Помолчал, усмехнулся самому себе: «А ты, значит, радости захотел? Ну и радуйся!»
Пришел Семен, воткнул в миску с капустой бутылку водки, хрипло засмеялся своей выдумке, обошел вокруг стола, потирая руки.
— С чего это у нас веселье?
— С горя! — Николай принялся разливать водку. Опорожнив кружку, хлопнул Семена по плечу. — Слушай, ты не замечал… когда днем проходишь мимо того места, где вчера свидание было, то оно совсем другим кажется… никакой в нем таинственности нет… даже не верится — здесь ли ты с нею гулял… Понимаешь?
— Не думал я про это, — промолвил Семен, склоняя голову к столу.
— Не думал? Напрасно! Надо думать.
— Может, я и не проходил мимо того места днем, — оправдывался Семен.
— Думать надо всегда, — не слушая его, продолжал Николай. — А у нас так получается: не подумаешь вовремя, а когда беда настигает…
Он подошел к окну, посмотрел на дальние заводские огни. Ему почудилось, что все это уже было однажды, во всяком случае — очень похоже. И вспомнилось: вечер, на столе бутылка шампанского, он стоит с матерью и что-то ей рассказывает, а Надя стоит у окна и безотрывно смотрит вдаль… тогда он подошел к ней, спросил: «О чем думаешь?» Она не оглянулась, не ответила. Теперь он знает, о чем она думала: как будет жить с нелюбимым?
Николай стукнул кулаком по подоконнику, обернулся. Семен спал у стола, черные спутанные волосы касались миски с капустой. Николай подошел к нему, тряхнул за плечо, не разбудил, налил еще водки, выпил, надел кружку на бутылку, усмехнулся, снял с гвоздя полушубок. Теперь можно было идти — на улице темно.
Черт бы побрал это вино! Не притупило боль, а еще сильней растревожило… Кому-то надо открыть душу… Думал рассказать Семену, не вышло… А вот Алексею Петровичу — можно! Только ему, никому больше. Пойду!
Алексей Петрович удивился, увидев Николая.
— Ты что это качаешься? Пьяный, что ли?
Николай ухмыльнулся.
— Береза твереза и та качается!
— С чего это, Кольчик? — строго спросил Алексей Петрович.
— Ничего особенного, — стараясь преодолеть пьяную ухмылку, ответил Николай. — Заработался…
— Это верно. Последние дни ты ровно белка в колесе…
— Белка в колесе! — усмехнулся Николай, размахивая руками. — Кто не видал — погляди!
— Будет тебе! Садись! — засмеялся Алексей Петрович. — Хорошо, что надумал зайти. Один я. Старуха к бабам на собрание пошла.
В комнате был полумрак. Зыбкий свет падал из окна. Занавеска была отдернута, на подоконнике стоял каслинский сапожок, дымился окурок папиросы.
— Тут у меня музыка, не раздави, — предупредил Алексей Петрович, указывая на стул около окна. — Вот она, вятская… Сижу, сумерничаю… Выпил — теперь повеселись!
Алексей Петрович взял гармошку-двухрядку, сел у окна, набросил на плечо ремень, растянул на коленях мехи, склонив голову набок, словно прислушиваясь к старым мехам — осталось ли в них что-нибудь от прежнего. Он заиграл сначала тихо, а потом громче… И побежала перед ним молодость.
Когда б имел златые горы
И реки полные вина…
Николай покачивался на стуле, едва слышно подпевал. Алексей Петрович еще ниже наклонился к мехам, касаясь их бородою. Он даже не взглянул на Николая, а когда кончил, то легко, без предупреждения, перевел на другую:
Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья…
А кончилась и эта — ударил новую:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны…
Этот переход от одной песни к другой увлек Николая, и он подпевал, стараясь не сбиться с такта, вовсе не думая, почему именно эту, а не другую песню играет старый мастер. И когда Алексей Петрович внезапно перешел на «камаринского», он не
