Пропавшие без вести - Степан Злобин

Волжак опять ожесточенно принялся за работу.

— Вот это доктор! Това-рищ! — уважительно повторял он. — Вот то-то!..

Как и Баграмов, раненый Михаил Варакин в том же лазарете прежде всего попал в хирургический корпус. Запущенная в пути, не так уж опасная рана Варакина воспалилась, дала зловещие симптомы и привела бы к дурному концу. Но оказавшийся здесь же юный врач Женя Славинский из санбата, где вместе работал с Варакиным, а потом попал в плен, сделал неслыханное в голодном плену предложение — перелить Варакину свою кровь…

Против инициативы Славинского решительно восстал старший врач лазарета Тарасевич, самый опытный и умелый хирург из всего состава, — он отказался сделать переливание крови.

— Неизвестно, спасете ли вы господина Варакина, а сами вы, Славинский, погибнете. Вы такой молодой! — заботливо сказал старший врач.

Яркий румянец волнения вспыхнул на девичьем лице Жени.

— Моя жизнь в плену — моя личная собственность. Разрешите уж мне, врачу, рисковать и распоряжаться по-своему, господин Тарасевич.

— Ну… я умываю руки! Умываю руки, Славинский! — ответил Тарасевич. — Лично я считаю Варакина безнадежным. Общий сепсис… И такое опасное расположение ворот инфекции! Вы врач, но еще молодой. Я обязан вам подсказать, — заключил Тарасевич, видя, что решение все равно уже принято.

Товарищи Жени провели переливание крови, когда Варакин был без сознания.

Чтобы поддержать после потери крови Славинского, раненые собрали между собой часы, кольца, деньги — все, что у кого осталось, «загнали» немцам и получили за них масло, яйца и молоко для молодого самоотверженного врача.

Смерть отступилась от Варакина. После сепсиса он медленно поправлялся, окруженный общим вниманием, так как случай с переливанием крови, единственный в этой обстановке, стал всем известен. Его навещали врачи, приходили к нему в изолятор и несколько спасенных им от расстрела раненых, которые во время этапа остались на обезлошадевших повозках.

Михаил уже знал, что Женя дал ему свою кровь, что раненые собрали для Жени средства на усиленное питание.

Михаил уже слышал о том, что Тарасевич отказался делать переливание ему крови Славинского, и полностью был согласен со старшим врачом, который теперь со своей стороны всеми правдами и неправдами добывает для них обоих то по кружке мясного бульона, то лишнюю порцию сахара…

И, вспоминая оптимистическую поговорку Бурнина, Варакин думал о том, что вот и ему всегда удивительно как везет на хороших, добрых людей: то Анатолий, то санитар Иван Кузьмич, то Женя Славинский и теперь Тарасевич.

Стройный, красивый мужчина, Дмитрий Иванович Тарасевич, военврач второго ранга, человек в возрасте Михаила или чуть старше, был внимательным, видимо знающим и умелым врачом, и, может быть, только несколько излишне он красовался своей уверенностью.

Варакин уже начал чувствовать себя бодрее, он дольше мог разговаривать с людьми, довольно подолгу читал без ощущения усталости. Вставать с постели ему было еще рановато, когда в лазарет доставили обожженного, только что сбитого немцами лейтенанта-летчика. Он стонал, бредил, кричал от боли, возбужденно требуя яда.

— Михаил Степанович, может быть, вы перейдете уже в другую палату, а в изолятор мы положили бы этого летчика, — предложил Тарасевич, зайдя к Варакину. — Конечно, он безнадежен. Но, может быть, еще две-три ночи не даст никому покоя. Ужасно страдает, несчастный.

— Конечно, какой же вопрос! — живо откликнулся Михаил.

— Так я прикажу вашу койку передвинуть к соседям, — сказал старший врач.

Но, едва Тарасевич ушел, Михаил не выдержал, встал с постели и отправился сам осмотреть обожженного лейтенанта.

— Отставить переносить мою койку, — остановил Варакин двоих санитаров, которые собрались уже выполнить приказание Тарасевича. — А лейтенанта несите туда же, ко мне. Да осторожнее, ради бога! Видите, как он мучится! Я буду его лечить сам.

— Михаил Степанович, как же вы… Вы ведь сами… — всполошился Славинский.

— Ему угрожает шок, Женя. Это моя специальность. И возражать не время. Вот вам рецепты. Живо сходите сами в аптеку.

Старший врач зашел час спустя.

— Михаил Степанович! Да что же вы делаете?! Мы же договорились! — воскликнул он. — Вам еще рано вставать. Такая нагрузка…

— «Когда ты людям нужен, то и сил прибывает!» Так недавно сказал один замечательный человек, — возразил Варакин.

— Конечно, политработник, судя по пышности фразы? — спросил Тарасевич.

— Нет, санитар Кузьмич. Я даже его фамилии не указал, и сам человек потерялся, где-то во время этапа…

— Ну, смотрите, измучит вас этот рискованный эксперимент. Я считаю, что лейтенант безнадежен, — сказал Тарасевич. Варакина покоробило слово «эксперимент», но он ответил спокойно.

— Посмотрим, поборемся, Дмитрий Иванович! Такая наша врачебная доля. Я ведь тоже был «безнадежен», а вот…

На двери изолятора Михаил приказал сделать крупную надпись: «Шоковая палата. Соблюдать тишину!»

Весть о страшных мучениях сбитого летчика облетела все отделение. Требование соблюдать тишину стало для всех обязательным. Раненые избегали даже пользоваться уборной по эту сторону здания, чтобы лишний раз не идти мимо шокового изолятора, хотя не для всех было так уж легко и просто ходить в противоположный конец отделения.

Старший врач в течение нескольких дней не заходил к Варакину, пока Михаил сам не пришел к нему доложить, что он считает жизнь лейтенанта спасенной.

— Да, слыхал от Славинского, что вы чудеса творите! А сами-то, сами-то как? — приветливо и мягко спросил Тарасевич.

— Ну что вы, Дмитрий Иванович, какие там «чудеса»! Это моя специальность.

— Поздравляю! Прекрасно! Я слыхал, Михаил Степанович, — сказал Тарасевич, — что у вас есть научный труд в этой области или пока только практика, без обобщений?

— Труд не закончен: война помешала, — ответил Варакин.

— А если мы как-нибудь соберем врачей, вы не откажетесь сделать нам сообщение о вашем методе? Ведь врачам в любой обстановке нельзя отставать от своей науки. В любой обстановке врач должен двигать ее вперед. Не правда ли?!

— Могу рассказать, если товарищи захотят послушать, — согласился Михаил.

На следующий день после этого разговора, утром, вдруг раздалось за дверью пронзительное, ненавистное «ахтунг», и дверь изолятора распахнулась.

Спавший летчик очнулся в испуге. Варакин сам вздрогнул, вскочил, уронив с тумбочки стерилизатор со шприцем.

На пороге стоял немецкий главврач лазарета — оберштабарцт, за ним Тарасевич, еще двое незнакомых Варакину русских врачей и немецкий фельдфебель. Тарасевич сделал по адресу оберштабарцта любезный пригласительный жест, как хозяин, пропускающий гостя.

— Господин оберштабарцт Рейниг желает с вами поговорить, — провозгласил Тарасевич торжественно, словно это делало честь Варакину и должно было его осчастливить.

— Здесь шоковой изолятор! — как привык, глуховатым голосом произнес Михаил и преградил вход в палату. — Вон отсюда сейчас же, или я тут устрою беспощадный скандал, — по-прежнему глухо и сдержанно, но совершенно беспрекословно добавил он, глядя в упор в глаза Тарасевича.

Скандал никак не входил в планы старшего врача.

— В данный момент у больного кризис. Доктор просит вашего разрешения явиться к вам позже, — повернувшись к немцу и так же, как Михаил, приглушенно сказал по-немецки Тарасевич, уверенный в том, что штабарцт не понял ни слова из сказанного Варакиным.

— Gut, spater,[31] — безразлично буркнул себе под нос немец и повернулся к выходу.

— Ахту-унг! — гнусно рявкнул у двери фельдфебель.

В молчаливой ненависти Варакин сжал кулаки… Тарасевич вызвал его через час.

— Как вы, господин Варакин, позволяете себе говорить со старшим врачом! — строго сказал он.

— А как старший врач, если он врач, позволяет себе и другим с диким гвалтом врываться в шоковую палату?! — не уступив ему, возразил Михаил.

— Пора вам понять, что мы не хозяева здешним порядкам!

— Я полагаю, что старший врач в лазарете не мебель. Немец здесь полицейский — и только, а вы — русский врач… Зачем вы их ко мне потащили?

— Из гордости! — вызывающе сказал Тарасевич. — Пусть знают, что в русской науке тоже есть свои достижения, что русским есть чем перед Европою похвалиться…

— Перед этим фашистским болваном, который не в состоянии понять, что в госпитале не орут, как в казарме? Перед неграмотным и тупым скотом хвалиться советской наукой?! — возмутился Варакин.

— Михаил Степанович, постойте. Я понимаю ваш гнев, но согласитесь, германская медицина — передовая. Однако штабарцт по моей же рекомендации хотел вас просить рассказать немецким врачам о вашем методе и потом пригласить вас консультантом по шоку в немецкий госпиталь.