Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом - Артем Драбкин

– Как Вы оцениваете уровень подготовки наших солдат?

– Очень низкий. Ребят брали из деревни – и на фронт. Очень много было солдат из Средней Азии. Я так считаю, что им чихать было на эту войну. Взяли его из теплого климата, бросили в зиму, и он должен воевать непонятно за что. Сложно им было. Вот такой случай был. Холодно было. Лежит убитая лошадь, на ней сидит представитель Средней Азии. Над ним стоит медсестра, девочка, плачет: «Дяденька, нельзя это есть». А ему жрать-то надо…

Весной наша промышленность начала давать самолеты. Цена этому, видно, была очень большая. Потребовались летчики, а их нет. Начали по частям ездить так называемые «купцы», которые вынюхивали, где есть бывшие курсанты, летчики. Командование их скрывало всевозможными способами, потому что это были наиболее образованные, подготовленные кадры. Вот такой «купец» каким-то образом в штабе 33-й дивизии узнал, что в разведроте есть три типа. Нас вызвали в штаб дивизии. На счастье, командира роты на месте не оказалось. Нам дали предписание явиться в город Шахты в штаб 8-й воздушной армии. У меня был очень хороший немецкий трофейный нож. Старшина говорит: «Слушай, ты уходишь, отдай». – «Забирай». Мы вышли и пошли, но не по дороге, а по азимуту, поскольку опасались, что нас могут перехватить. Пришли в штаб. С нами побеседовали, дали предписание: «Красный Сулин, командир дивизии генерал Кузнецов». Мы добрались до Красного Сулина, и никто не знает, где часть генерала Кузнецова. И в военкомате были, и в милиции – не знают. Вдруг одна бабушка нам сказала: «Ребятки, вот там, на бугре, что-то шумят самолеты». На бугре был парк, а за парком площадка. Стоит у разбитого здания «полуторка», радиостанция. У радиста спрашиваем: «Где генерал Кузнецов?» – «Не знаю. Вот там штаб стоит, там полковник Кузнецов». Оказалось, что мы ехали с бумагами из армии о присвоении полковнику Кузнецову звания генерала. Пришли. Выходит тот капитан, который нас в Шахтах принимал. «Значит, так, ребята, в столовую». Зашли мы в столовую. Столики на четверых. Стаканчики стоят. Салфеточка. Ложка, нож, вилка, четыре стула. Куда мы попали?! Правда, мы были хорошо одеты – нас уже переодели в летнюю форму. Подходят девочки с кокошничками: «Мальчики, что будете кушать на первое?» Когда разведроту вывели на отдых, старшина приходил и спрашивал: «Ну что, первое или второе будем делать?» Это значит пшенку, гуще или жиже. И хлеб из жженой пшеницы, от которого несло сивухой. А здесь спрашивают: «Что вы будете кушать?» Что-то буркнули, съели первое и встаем. «Куда вы, а второе?» И после второго поднялись уходить. Они вернули нас, говорят: «Вот компот и пирожное». В 60-м гвардейском полку, в который я попал, тоже отлично кормили. В дивизии было четыре полка: 60, 25, 77 и 71-й. Была еще штрафная эскадрилья. В ней штрафниками были летчики, а штурмана были постоянного состава. Они чаще награждались, чем летчики, но им и давали самые сложные задания.

В то время, когда мы пришли, полк на боевые вылеты не летал. В нем была организована специальная тренировочная эскадрилья, в которой нас натаскивали. Летали днем и ночью. Провозили нас и в прожекторах. Когда пришел обратно в полк, я был уже готовым летчиком.

– Первый боевой вылет помните?

– Я ничего не понял. Первый вылет дали на линию фронта – очень мало по времени. Больше всего я боялся за то, как я сяду. Я не знал, что собой представляет штурман. Как его звали? Колесниченко Александр Григорьевич. Вчера мы с ним сидели за столом, вспоминали… Во втором, когда пошли на железнодорожную станцию, уже начал соображать.

– Сколько брали бомб?

– В основном подвешивали две «сотки» и пару 50-килограммовых бомб или шесть ОА-25. Штурман в кабину брал САБ. Подвешивать САБ под плоскостью – это было преступление, туда бомбы надо вешать. Высота полета у нас была небольшая, а время задержки было побольше. Так он чеку вынимал, бомбу за борт и в руке держал. Как только ветрянка улетала, он отсчитывал несколько секунд и бросал ее. Она взрывалась прямо под самолетом. Один раз нас долбанули в районе Мелитополя. Дали задание пройти по дороге, посмотреть, нет ли скопления немецких танков. Летали, летали. Штурман говорит: «Спускайся ниже». Тут мы и попали в прожектора. Нам врезали. Элерон один отбили, стойки крыла побили. На счастье, остался целым бензобак. Кое-как пришли на свой аэродром, а он закрыт, потому что немцы барражируют над аэродромом. Сели на аэродром соседнего полка. Технари рейками от кассеты укрепили элерон. Осмотрели все и сказали: «Бак целый, двигатель целый, можно лететь». И мы еще два вылета сделали – надо летать.

– Какой был распорядок дня?

– Вечером перелетали на аэродром подскока. С него всю ночь работали. После вылета штурман шел к начальнику штаба или оперативного отдела, докладывал, что сделано и что видел. Летчика это не касалось. Я смотрел, как подвешивают бомбы. Это труд адский! Плоскость низко. Оружейник садится на корточки, бомбу на колени и вставляет ее.

Ночью кормили, приносили стакан какао или кофе, бутерброд. Как только начинается рассвет, быстренько от линии фронта на основной аэродром – и в столовую. В столовой законные 100 граммов. После этих 100 граммов завтрак идет за милую душу. Причем Сашка первое время не пил, а я не курил. Взамен нам давали или сахар, или шоколад. Бывало, когда задание выполнили, к линии фронта подходим, он мне сует шоколадку. В столовой треп идет страшнейший. Все рассказывают, у кого как было. Позавтракали, идем до обеда спим. В обед встали, не высыпались, потому что ночь летали (например, в августе 43-го было 28 летных ночей), идем в столовую, а потом на аэродром.

– Летали примерно на какой высоте?

– Обычно 1200–1500 метров. Самое больше 3000. Чтобы 3000 набрать, нужно время. Для этого взлетали, разворачивались на восток, набирали 1500 метров, разворачивались и шли к линии фронта с набором. Тогда к моменту выхода на цель у тебя будет эта высота.

– Штурман был опытнее Вас?

– Они были больше подготовлены в вопросах использования карты, прицеливания. Причем прицела и не было почти. Только прорезь в крыле, а на борту прилеплены штырьки.

Под Херсоном нас сбили почти над линией фронта. Кое-как со снижением топали, топали, в конце концов упали на ровное поле, но ударились о бруствер рва, ограничивавшего это поле, снесли шасси. Сашка разбил нос, и меня покалечило. Вылезли из самолета. «Где мы находимся?» Перезарядили пистолеты и очень аккуратно пошли. И вдруг раздается православный мат. «О, мы у своих!» Подошли к командиру части. Когда выяснили, кто мы такие, говорят: «Идите в этот дом, там можно переспать». Пришли. Утром Сашка ушел в полк, а я только на третий день, поскольку сильно побился. Иду, едет «полуторка», останавливается. Оказалось, политработник из 33-й гвардейской стрелковой дивизии. Бог ты мой, родственник! Он завез меня в разведроту. Я там побыл пару минут и ушел – надо было доложить в полк. Кое-как добрался на аэродром. Буквально на следующий день нам с Сашкой дали задание отвезти одного техника к линии фронта на аэродром, где он должен был что-то ремонтировать. Прилетели, высадили. Сашка мне говорит: «Давай в твою роту залетим». Полетели в роту. Сели. А ребята в ночь притащили из-за Днепра «языка». Комдив поставил бочку водки. В роте почти никого знакомых не было – текучка. Мы выпили, конечно. Я Сашке говорю: «Ты поменьше пей, ты же ориентироваться будешь». Он мне говорит: «Ты поменьше жри, потому что тебе взлетать и садиться надо». Вырулил я в село, дома на большом расстоянии стоят, собрался взлетать. Сашка говорит: «Я сейчас посмотрю». А поперек дороги траншеи нарыты – я бы взлетел… Оттащили самолет. Взлетели. Надо было сесть там, где мы техника высадили, а оттуда с наступлением сумерек лететь на подскок. Летим вдоль дороги. Я Сашку спрашиваю: «Где аэродром – слева или справа?» – «Слева». Я говорю: «По-моему, справа». Сели нормально. Забрали техника и полетели на подскок. Вылетов первую часть ночи не было – ветер был очень сильный. Я лег спать на ящик со взрывателями, а Сашка на бомбы. Пришел начальник штаба, подполковник, хороший мужик, ставит задание, надо было лететь под Херсон. Саша стоит качается. Он как увидел: «Ложитесь, спите».