Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну что, дада, вспомнил?
– Да, вспомнил, но не стоит рассказывать.
– Ну расскажи! – сказала дочь.
Элохим смутился, стало неловко, и он не ответил.
– Почему молчишь? – весело спросила Мариам. – Расскажи, пожалуйста!
– Правда, не стоит. Трудно говорить о себе.
– Но вот видишь, дада, ты отличаешься от других.
– Адда, в мире очень много разных людей. Но ты еще мало прожила. Мало видела.
– Не знаю, дада. Сколько нужно, чтобы узнать человека? Час, день, месяц, год? По-моему, достаточно одного взгляда, чтобы раскусить его. Первый взгляд никогда не обманывает. Но пусть будет так, как ты говоришь. Я верю тебе. Но я также уверена, что мы с тобой отличаемся от других. Мы не такие, как все.
– Все люди чем-то отличаются.
– Нет, они не отличаются друг от друга. А мы отличаемся от них всех. Ну как тебе объяснить? Но вот смотри. В прошлую Хануку. В тот день все девчонки в Храме веселились, радовались. К ним пришли их родители. С разными подарками. Только ко мне никто не пришел. Я весь день ходила по двору и все время смотрела на ворота. Все ждала, что ты приедешь. В какой-то момент мне послышался твой голос. Так ясно, четко. Ты позвал меня: «Адда!» Ведь никто меня, кроме тебя, так не зовет. Я тут же побежала к воротам. Но там тебя не было. Я не поверила своим глазам. Ведь так ясно я услышала твой голос. Мне стало так горько, что не удержалась и заплакала.
– Прости меня, родная.
– Нет, нет, дада. Ты не виноват. Еще та привратница, горбоносая, злорадно сказала: «Плачь, не плачь, все равно не приедет». Потом эти невинные на вид девчонки. При людях такие милые, такие елейные и такие богомольки, такие стеснюльки. Но если бы ты знал, дада, какая сучара растет в каждой из них! Они злорадствовали, смеялись надо мной и тобой, дразнили меня своими подарками, говорили, что ты не любишь меня, потому и не приехал, и любить-то меня, такую дохлую, не за что. Мне было больно, а они издевались надо мной. Им было хорошо оттого, что мне плохо. Вот скажи, дада, тебе когда-нибудь в жизни было хорошо от того, что другому было плохо?
– Нет, никогда. Даже к врагу я не испытывал злорадства.
– Вот видишь! Мы с тобой совершенно другие.
– Но не все люди желают зла другому.
– Так не злорадством, то чем-то другим они вредные. И не хотят стать лучше. Даже не пытаются. А вот во мне все время горит желание менять себя. Вот, например, я хочу поменять свое имя. Оно не очень мне нравится.
– У тебя, адда, чудное имя. Так звали нашу с Анной общую прародительницу, сестру Моисея.
– Но Моисей звал ее иначе – «Пуа». Значит, ему тоже не очень нравилось ее имя.
Они дошли до подножия горы и вышли на поляну, усыпанную маками. Веял легкий ветерок. Воздух был насыщен густым, терпким ароматом маков. Было приятно вдыхать их пьянящий запах.
– Не кружится голова? – спросил Элохим.
– Чуть-чуть. Но приятно.
Мариам впервые ходила по маковой поляне. Элохим вспомнил, как его, когда он в первый раз оказался на такой же поляне, чуть ли не стошнило от хмельного запаха маков.
– Адда, маковая поляна очень коварна. Вначале у тебя приятно кружится голова, а потом она у тебя раскалывается от боли. Нам надо быстро перебежать через поляну. Там под дубом нет маков. Легче дышится. Давай, побежали!
Они пустились бегом по тропинке. Поляна оказалась небольшой, и они скоро оказались у дуба. Под ним и в самом деле дышалось легче. Пахло лесом и травой. Мариам слегка запыхалась после непривычной пробежки.
– Тебе не плохо? – спросил Элохим.
– Нет, хорошо. Только голова немножко кружится.
– Дыши глубже. Вскоре пройдет. Я сейчас приготовлю место, чтобы ты легла.
Элохим развьючил мула и отпустил его к опушке леса. Затем разостлал свой коврик под дубом. Мариам тут же повалилась на него. Элохим уселся рядом и прислонился спиной к дереву. Он почувствовал, насколько сильно устал.
– Как теперь, адда?
– Мне уже лучше. Голова уже не так кружится.
– Вот и хорошо, – сказал Элохим.
Мариам оглянулась кругом. При лунном свете можно было различить верхушки деревьев в лесу.
– Дада, почему-то эти места мне кажутся очень знакомыми. Как будто я раньше здесь бывала. И запах поляны очень знаком.
– Наверно, во сне видела, – пошутил Элохим.
– А ты не смейся, я, кажется, и в самом деле, видела во сне. Только пока темно, не могу всего различить. Вот как рассветет, я тебе точно скажу.
– Не обижайся, родная.
Элохим откинул голову назад и закрыл глаза. До рассвета было еще далеко. Он мог бы подремать, привести свои мысли в порядок, обдумать, как передвигаться незамеченными, как доставать воду и пищу по пути, как избежать столкновения с возможной погоней. Его особенно тревожило, что к погоне за ними могли подключиться люди Ирода. Но он не хотел тревожить Мариам своими опасениями.
Мариам обняла его, положила голову ему на грудь.
– Помнишь, я обещала рассказать тебе свои сны.
– Помню, родная, теперь можешь рассказать.
– Позавчера, после того как ты прервал мой сон, я была очень расстроена. А ночью мне опять приснился тот красивый юноша. Он мне открыл свое имя: Габри-Эл. Я не ошиблась в первый раз, когда приняла его за ангела. Ты не спишь, дада?
Она подняла голову, посмотрела на отца. Элохим приоткрыл глаза.
– Нет, родная, не сплю. Просто закрыл глаза, чтобы отдохнуть. Но я тебя слушаю.
– Не мешаю тебе спать?
– Нет, родная. Мне так хорошо слышать твой голос.
– Он мне сказал: «Не расстраивайся, Мариам. Сон у тебя прервался, но он не кончился». Знаешь, дада, он так красиво говорил. У всех один общий мир, сказал он, но, когда люди спят, мир распадается на мириады сновидений, и каждый уходит в свой собственный мир. А потом люди вновь возвращаются в общий мир.
– Для меня, адда, сновидения – величайшая тайна. Такая же тайна как смерть. Сон и смерть, как близнецы, брат и сестра. И нам, людям, наверное, никогда не откроется их тайна.
– Сны могут сниться всем, сказал Габри-Эл. Но еще никому не снилось продолжение прерванного сна.
– Это так, – согласился Элохим. – Иначе бы мы оказались в двух мирах и не
