Кисло-сладкое - Татьяна Александровна Грачева

опустился на сиденье. Между ними повисло напряженное молчание, оба смотрели прямо, ни взглядом, ни движением не показывали, что замечают друг друга. Чувства обострились, звуки стали звонче. Жужжание мухи над кофейной кружкой, щелчки клавиш под пальцами секретаря, голоса за окном – всё казалось оглушительно громким. Соня затаилась, ощущая тепло от локтя Марка даже через тридцать сантиметров пространства и джинсовую куртку. Боковым зрением видела размытый абрис его лица, подсвеченный солнцем. Невольно чуть придвинулась и вдохнула.

Дверь резко распахнулась. В приемную влетели Петр Петрович и Маруська Игоревна. Оба возбуждённые и взлохмаченные. Они переглянулись, но сказать ничего не успели, из кабинета вышел директор.

– Явились. Заходите. Все.

Петр Петрович подал Марку костыли и помог встать. Соня и учительница прошли первыми. На предложение сесть синхронно замотали головами. Кабинет не пустовал, тут уже находилась Карина Давидовна, которая рассматривала вновь прибывших. Петр Петрович тоже отказался от стула, а Марк, естественно, сел.

Борис Константинович обошел стол и, упершись костяшками пальцев в столешницу, приступил к допросу:

– Любопытно, почему я вызывал Абросимова и Тихомирову, а пришло столько адвокатов?

– Я хотел объяснить, – начал Петр Петрович.

– Что объяснить? Почему ваш лучший ученик разгромил полстены в мужском туалете и устроил драку?

Соня вздрогнула, перевела взгляд на Марка, он же не шелохнулся, смотрел прямо на директора и ждал приговора.

– Это произошло за пределами школы, – пугливо вмешалась классная руководительница.

– Слава богу хоть не в школе. Вылетели бы оба, несмотря на все заслуги. Замешан другой наш ученик, Стоянов Сергей. Ему, между прочим, меньше чем через неделю вести последний звонок, а у него фингал на пол-лица.

– За пределами школы же, – снова напомнила Маруська Игоревна, – и ремонт Марк уже оплатил.

– Хорошо, – протянул директор тоном, явно означающим, что ничего хорошего в этом нет, – а что по поводу оценок? У Тихомировой три двойки по математике, почему-то пропуски вместо оценок по биологии и забор из четверок по физике. Шаткий карандашный забор. У Абросимова ситуация не лучше. И это медалисты. Будущие. В чем я теперь сильно сомневаюсь.

Петр Петрович нахмурился.

– Ребята загружены по самую макушку, немного нервы сдали, а с оценками я перепутал. Моя вина. Абросимов не подписал контрольную, поэтому я не выставил ему оценку, сегодня хозяин работы нашелся.

Маруська Игоревна тоже встрепенулась.

– Я перепутала работу Сони с другой ученицей. Ошиблась. Сегодня выставлю все оценки. Поверьте мне, никто лучше нее не знает биологию. Даже Абросимов, но он тоже молодец.

Карина Давидовна резко встала, едва не свалив стул.

– Тихомирову явно перехваливают. Не глупая, но на отлично математику не знает. Уж простите за честность. Недостойна. У Марка ситуация сложная, – она кивнула на загипсованную ногу, – мозг у него работает как часы, просто мальчик выбит из колеи. Могли бы понять.

Соня даже не почувствовала привычного возмущения, а ведь ее сейчас унизили и даже немного притоптали в грязи. Она больше переживала, что медали может лишиться Марк. А вот он явно не волновался, так же безразлично и вызывающе таращился на директора, а ее игнорировал.

Борис Константинович чуть смутился.

– Понимаю. Сочувствую. Но в журнале творится неразбериха. Исправьте.

– Обязательно, сегодня же выставлю все оценки и разберусь, – пообещала классная руководительница.

– Свободны, – махнул директор рукой и перевёл взгляд на математичку, – Карина Давидовна, задержитесь.

Уйти домой Соне сразу не удалось. Петр Петрович загнал всех в свой класс, поставил чайник, разложил на тарелке подсохшее печенье, будто пригласил на праздник, а не на выговор, и только потом возмущено воскликнул:

– Что с вами происходит? Осталась-то неделя, а вы весь май запороли.

Маруська Игоревна осуждающе покачала головой.

– Соня, ты сегодня вообще сдала тест с ответами по литературе. Абросимов, как обычно, преподнес пустой лист.

Петр Петрович налил чай и придвинул чашки к молчаливым ученикам.

– Ну, чего вы молчите? Я могу помочь?

Соня покачала головой, к чаю не притронулась.

– Всё хорошо.

– Ага, оно и видно. Оценки мы вам нарисуем. Мозги у вас есть, и того, что вы уже знаете, достаточно, чтобы написать ЕГЭ на отлично, но теперешнее отношение к учебе лишит вас будущего. Соберитесь! Сейчас можете мне хоть топографические карты сдавать, но на ЕГЭ чтобы не было этой расхлябанности и витания в облаках.

Марк поднялся и взял костыли.

– Хорошо.

Петр Петрович удивился, не ожидал, что ученик так просто согласится, заготовил целую речь о том, куда попадают неучи, и кто на фермах крутит коровам хвосты.

– Хорошо?

– Мне нужно идти.

Соня тоже встала.

– И мне.

– А чай? – растерянно пробормотала учительница.

Чай учителя пили вдвоем. Соня шла домой пешком, прокручивая в голове беседу у директора, а потом и в классе. Почему Маруська Игоревна защитила их? Её? Не воспользовалась такой шикарной возможностью наказать неблагодарных учеников. Весь год их класс не просто трепал ей нервы, а откровенно издевался. Соня молчаливо участвовала, хотя могла возмутиться, поставить на место, как это делал Марк, если видел, что кто-то перегибает палку. А Соня просто не вмешивалась. Гадко. Почему добро порой сложнее сделать, чем гадость? Почему оно такое беззащитное и хлипкое, а всё плохое вооружено кулаками, наглое и смелое?

На следующий день на уроке биологии Соня смотрела на суетливую учительницу с жалостью. Её никто не слушал, уроки давно превратились в фарс, а близость последнего звонка стерла последний налет воспитанности с зубоскалов и хулиганов. На первых партах еще делали вид, что пытаются вникнуть в тему, а на последних говорили чуть ли не в полный голос. Соня выплыла из тумана влюбленности и обиды на волне злости. Именно ярость вытянула её на поверхность и заставила заметить окружающую действительность.

Маруська Игоревна бросила взгляд на часы.

– Запишите домашнее задание: вторичная сукцессия и ее причины.

Костя громко засмеялся.

– Мы еще первичную не поняли. Сук… чё?

– Сукцессия, – повторила она, сделав вид, что не распознала провокацию, – смена биоценоза. Один превращается в другой. Например, озеро становится болотом, а лес – лугом.

– Любопытно. Превращение толстожопой зубрилы в учительницу – тоже сукцессия?

Учительница замерла с мелом у доски. Не повернулась, но и не продолжила писать. Её рука застыла, а шея снова покраснела. Соня резко встала, прошла по ряду до последней парты и с размаху отвесила Косте пощечину. Запястье прострелило болью до самого локтя. Она не подумала, что ей будет больно, просто вложила в удар всю злость, что скопилась в ней за последний месяц. Пощечина получилась знатная. На фоне притихшего класса хлопок прозвучал как звук лопнувшей покрышки. Костя рефлекторно дернулся и замахнулся, но успел остановить руку и не ударил в ответ. Прозвенел