Ответы на вопросы православной молодёжи - диакон Андрей Кураев

— И все же — специально о «Сыне Человеческом» отца Александра Меня. Существует мнение, что эта книга неполезна и искажает православное вероучение. Каково Ваше отношение к этой книге?

— Боюсь, что моя оценка окажется слишком субъективной. Дело в том, что «Сына Человеческого» я прочел примерно в пятнадцатилетнем возрасте, и она меня тогда сильно разочаровала. Это была первая христианская книга, которая попалась мне в руки, а заодно и первая попытка разобраться и что-то понять в христианстве. Читая ее, я все ждал, что вот-вот автор докажет мне, что Иисус Христос — это и есть Бог, пришедший на землю. А отец Александр доказывал там совершенно другие вещи. Например, то, что Иисус действительно жил на земле. Но с подобного рода вопросами у меня в то время уже не было никаких проблем. Так что через эту дверь войти в Церковь мне не удалось, и мое Крещение отложилось лет на пять. Поэтому я и говорю, что мое отношение к «Сыну Человеческому» слишком, наверное, субъективно. Но если этот рецепт не сработал в моем случае, то это не значит, что он не поможет кому-то другому, тому, у кого возникают те самые вопросы, которые рассматривает в своей книге о. Александр Мень.

— А к другим книгам Меня?

— К его книгам я отношусь вполне спокойно. С чем-то соглашаюсь, с чем-то спорю. Но я против «меньшевизма» — это когда духовные чада отца Александра Меня пробуют поставить его на пьедестал и сказать: вот она, вершина богословской мысли Православия, вот он, идеальный батюшка… О тех его суждениях, с которыми я не могу согласиться, была у меня статья «Александр Мень: потерявшийся миссионер» в книге «Вызов экуменизма». Но если вообще отказаться от книг Меня по истории религии, то по этой теме у нас останутся только книги атеистов. Что, атеистов пойдем читать? Вот если и когда будет чем заменить книги Меня, я сразу же скажу: оставьте их в библиотеке, есть книги, которые научно более выверены, богословски более продуманны, — читайте эти книги. А пока этого нет… В конце концов, если Вы можете читать книги А.Меня, значит, кажется, у Вас на носу очки. И я боюсь, что Ваша биография отягощена упоминанием о высшем образовании. А раз так, то извольте демонстрировать Ваше высшее образование и умение думать, а не просто слепо рабствовать любому печатному тексту.

Я могу порекомендовать своим студентам книгу католика или протестанта, но предупрежу: это протестант, поэтому делайте поправку на ветер — в таких-то и таких-то вопросах, имейте в виду, у него могут быть особые мнения, ненаучные, небиблейские, определяемые его конфессиональной принадлежностью. Вот так же и к книгам А.Меня: читайте, но не обещайте соглашаться со всем, что он написал.

Между прочим, точно то же я говорю о своих книгах. Если (давайте договоримся) я вам сказал одно, а потом вы по этому вопросу посоветовались с вашим батюшкой, и он вам сказал другое, слушайтесь вашего батюшку, а не меня. Я не ваш духовник. Ваш духовник — это ваш лечащий врач, и он лучше знает, что вам прописать.

— Почему так получается, что как только человек начинает заниматься широкой миссионерской деятельностью, то со стороны некоторых людей внутри Церкви возникает осуждение его трудов? Отец Александр Мень критикуется до сих пор, и вот с недавнего времени вас тоже некоторые православные начали называть чуть ли не еретиком.

— Моя ситуация все же не тождественна с проблемами вокруг наследия отца Александра Меня. Отца Александра в основном критикуют (другой вопрос — справедливо или нет) за то, ЧТО он говорил. Меня же критикуют за то, КАК я говорю. Некоторым людям не нравится сама манера аргументации, лексика, способ беседы, примеры и т. д.

Но если честно, то для меня это сознательный выбор. Можно говорить так, чтобы это было приемлемо в среде церковных людей. Но тогда это миссионерство среди своих. Это тоже нужная вещь: воцерковлять самих православных. Но я все-таки диакон, а не священник, поэтому я себе не приписываю служение научения самих православных.

Я обращаюсь к людям нецерковным. Миссионер, обращаясь к светским людям, людям внешним, нецерковным, должен говорить с ними на их языке. «Их язык» — это значит — «не наш». Язык миссионера просто не может быть вполне церковным.

В свою очередь, это рождает у церковных людей некоторую аллергию. И понятно почему.

В течение многих столетий единственным местом церковной проповеди был храм. В советские же годы было просто запрещено проповедовать вне храма. Поэтому многие поколения привыкли к тому, что язык храмовой проповеди — это язык проповеди как таковой. Но храмовая проповедь имеет свои ярко выраженные интонации. Прежде всего, это явно выраженная позиция проповедника «сверху вниз» по отношению к пастве.

Беседовать в таком ключе с людьми светскими совершенно невозможно, они просто не принимают такого рода отношений. С ними надо говорить в иной интонации, с иными аргументами, употребляя такие слова, которые только и понятны светскому человеку, но которые под куполом храма звучали бы слишком режуще и диссонансно.

А поскольку церковные люди привыкли к тому, что проповедь может быть только в храме, то поэтому, когда они слышат внешнюю, вне-церковную проповедь, они изумляются. Очень часто я вижу, что в церковной среде, за спиной священника, который пробует идти миссионерским путем, возникают различные пересуды. «Как он посмел так сказать?!». Просто осуждающие забыли, что миссионер привел возмутившее их сравнение не в храме, а в школьном классе или в светском доме культуры.

Что ж, и в Церкви люди разные.

Общее у меня с о. Александром, — это, пожалуй, убеждение в том, что «зараженность той или иной сферы грехом не может служить поводом для ее отвержения. Напротив, борьба за утверждение Царства Божия должна вестись в средоточии жизни»[323].

— Какая существует связь между вашими трудами и миссионерской деятепьностью отца Александра Меня?

— Я думаю, довольно традиционная. Вообще, в истории культуры, в самых разных областях и науки и религии каждое новое поколение начинает свой путь с полемики с предыдущим. Дети осознают себя путем противопоставления отцам, чтобы потом, в старости, понять, что отцы не были такими уж глупыми, как казалось в 16 лет. Но пока моя связь с о. Александром, скорее, через противопоставление.

Наше главное отличие обусловлено тем, что миссионер, как никто другой, зависит от своей эпохи и своей аудитории. Если монах-молитвенник во все века один и тот же, то миссионер всегда обращён во внешний мир и от него очень зависит; поэтому меняются речь, аргументация, подбор тематики. И все это определяется не тем, что хочет дать миссионер, а тем, к кому он обращается. Например, в Троице-Сергиевой лавре есть батюшка, который несёт тяжёлое послушание — он духовник в местной городской тюрьме. И вот пример взаимного влияния аудитории и проповедника: читая проповедь по поводу начала великого поста уже в самой Лавре, батюшка произносит: «Братья и сестры! Пост — это время, когда мы должны быть особенно внимательны к своей душе, к тому, какие помыслы, эмоции и реакции родятся в ней… Чтоб сказать проще, великий пост — это время, когда каждый должен устроить в своей душе великий шмон».

Время отца Александра Меня ушло, это — 70-е гг., когда нужно было преодолевать всеобщий скепсис интеллигенции, показать, что люди веры не такие уж дремучие дикари по разуму… А сейчас ситуация иная: приходится не столько завлекать людей в храм, сколько отталкивать. Чтобы люди понимали, что это — серьёзный порог и через него нельзя просто так, как по гололёду, вкатиться на общей волне, без каких-либо изменений в себе, без понимания, где ты и что ты. Поэтому сейчас миссионеру приходится вести себя гораздо более полемично, чем в 70-е годы[324].

— Отец Андрей, за Вами закрепилась репутация миссионера нового времени — необычный стиль, смелость мысли, контакты с рокерами. Эта новизна раздражает некоторую часть, так сказать, консервативного духовенства. Иной раз Вас называют «попсой российского православия», иной раз «рационалистом», «ревизионистом» и «еретиком»…

— «Еретиком» меня называют газеты вроде «Русского вестника», редактор которого в былые времена трудился в идеологическом отделе ЦК, а теперь почему-то решил говорить от лица Православной церкви. Всерьез к этому относиться не стоит. Достаточно зайти в книжный магазинчик при редакции «Русского вестника», чтобы убедиться в том, что чистота православия этим людям а) неизвестна; б) их не заботит. У них натерта и зудит националистическая мозоль. Между «русским язычеством» и «русским православием» для них нет различия. Рекламно-языческие издания представлены у них в весьма обильном ассортименте. Более обильны в этом магазине разве что газетки и брошюрки с руганью в адрес Русской Православной Церкви (от имени всевозможных самостийных «катакомбников»).