Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

Атаман. Он воспользуется привилегиями коммуниста и гражданина, чтобы отличить фальшивобюллетенщика. Он не прочь померяться со мной силами, но что-то такое слышал о кулачных короткометражках, поэтому физически — при случае, но словом — раздавить морально — на это нынче все права и никакого, пожалуй, риска.

Действительно, как легко им, десятерым, стоящим выше меня в служебной и общественной табели о рангах, окрыленным благословением высшего руководства, — как элементарно вынести мне приговор. Святая простота или нечистая сила? Я всматриваюсь в прободенные ладони — возможно ли аккумулировать потенциал, готовый противостоять монстрам?

Из бывших и Черная Кость по очереди возмущаются моей акцией.

Сегодня судьба травмы решается третично: первый раз она была абортирована в момент падения — производственной травмы не может быть! Я ведь сам знал об этом! Второй — отцами мафии. Третий — в лицах, напяленных по жеребьевке, — сегодня.

Инстинкт разоблачения и мести — ключевые для торжествующего большинства. Чужой, рано или поздно, — я знал, я понял ребенком: здесь я — волк, жертва...

Как мяч вторгается Заместитель по банкетам. Визуально не убедившись в моем наличии, подвергает анафеме экипаж теплохода. Обобщение соответствует путеводному стилю, так же как и периферическая фиксация взглядом: «Они там...» — это не я и не кто-либо из команды, конкретно: Адидас, Санта-Клаус, — нет, это астралы-громоотводы, единственно к чему может апеллировать Заместитель. Он функционирует в соответствии с узором на впаянном в его мировоззрении социальном плато.

Улика должностного шулерства — свирепая от болезней витрина. Неоправданный сбив баланса вынуждает Заместителя постоянно «гулять». Тотальные застолья осложняют реставрацию гуманных начал. Аналогично примеченным эталонам, он рвался к власти, алкая все более обширный регион для реализации заложенной в нем программы жизнегубца.

Атаман предлагает трактовать травму происшедшей «по дороге на работу». Это — указание Панча, дабы отвести обиду колесованного от непосредственного начальника, более того — обречь на благодарность самаритянству ИТР — сто процентов!

Не упуская темпа на фрагмент, я выметываю на пыточный стол главный козырь. Казнокрад зачитывает запись и резюмирует: «Товарищи, это — подделка». Тетрадь странствует по кабинету. Деформированные лица добиваются гротеска, имитируя осуждение.

Конферансье упреждает фальсификацию на уровне просителя: травма — бытовая, и это всем должно быть ясно. Есть предложение проголосовать. Из девяти имеющих право голоса семь дланей воздеты — «за». Атаман — воздержался. Эгерия — против.

Главное для них — доказать самим себе, что, я — такой же. «Я согласен стоять в очередях за обоями и селедкой, голосовать и обличать, — согласен, только не изолируйте меня, не расплющивайте гениталии, не разрушайте мозг! Я стану не хуже прочих творить беллетристику во славу побед и свершений. Я в общем-то многое могу, пощадите!»

Где мой огнестрельный палач? Первой пулей укладываю Ведущего. Второй — Заместителя. В дверь сунутся ожидающие экзекуции алкоголики — нарушители так называемых трудовой дисциплины и общественного порядка. Одно попадание — за дверью труп и торопливые шаги. «Все лицом в угол!» Дитя, Атаман — четверо монстров истекают кровью. Это почему-то меня как бы утешает.

Я не волен опустошить обойму: заложники отчаятся на атаку. С этой компанией я, кажется, в расчете. Теперь... Впрочем, Гапон... Я знаю, что его наследник — неполноценен: у ребенка нарушены координация и речь. Жена секретаря обременена психозами, по совокупности которых она — «домохозяйка». Когда, телепатировав очаг вакханалий на территории судоремонтного завода, опьяненный секретарь лавирует между препарированными плавсредствами с лицом, затянутым паутиной безвольной шевелюры, я реминисцирую спринт благородного попа и вновь поворачиваюсь к современнику: «Так это ты ангажировал вакансию Фивейского?..» Собачьи глаза расширены. В улье остались два близнеца.

Я открываю дверь. Свидетели прячутся в чертогах. Стрекочут запоры. Время иссякает. Уже наверняка выслана группа захвата. Меняю арсенал, не забыв про братишек в отслужившем блоке.

Кормящий не учел, что вторая дверь резиденции открывается вовнутрь. Выбиваю преграду плечом и бедром и кувырком избегаю графина и транзистора. «Выходи!» — Он у дверей логова Панча. «Скажи, чтоб открыл». — «Откройте, пожалуйста, сейчас же!» Молчание. Простреленный мафиози взмахивает рукой в поисках убийцы. Пуля проторила картонную дверь. В кабинете — движение. Дверь, увы, открывается наружу. Приходится тратить выстрел на замок. Вход свободен! Главный инженер на карнизе. Тем лучше. Вполоборота — молящее лицо. Попадание в торс. Панч цепляется за раму. «Ты оказался самым живучим». Обреченный карабкается обратно. После нажатия курка глаза демонстрируют конфигурацию яблок. На подоконник поступает сюрреалистический омлет.

Я отказался предстать традиционной жертвой. В коридоре цокот сапог. Все или продолжить? Лучше все. Или нет? Ты упускаешь сюжет! Нет, я устал.

14 февраля. Теплоход. Тайм-аут.

Мне представляется, нежити недооценивают меня как противника. Разная шкала ценностей исключает конкуренцию идеологий. Их идеал — подобие Франкенштейна, поскольку излишний формализм — относить к живым людям функционеров, которые перетасовывают документы моего дела. Они, конечно, не упакованы в гроб, у них даже сокращается сердце, а пока они всего лишь притворились мертвыми, замерли как затаившиеся жучки, чтобы их не раздавили. Подобно лидерам самосожженцев, вассалы бюрократизма обрекают на ту или иную форму гибели очередной конгломерат завороженных, сами же увиливают от летального жара и готовятся спеленать волю новому числу непросветленных.

Бюрократы, вероятно, не подозревают, что чудовища, родственные им, но располагающие большими акциями, могут уничтожить их самих, если одна из фигур займет иную клетку. Даже если они осторожно покашиваются на вышестоящих мертвяков, им ничего не остается, как исчерпать в тяжбе все ресурсы; их долг — нейтрализовать ЧП. Если уж они завоевали нынешние посты, то, значит, ретиво скругляли углы: не сбить теперь нашего противника и не прокатиться по нему бумажным бронетранспортером делопроизводства, значит, засвидетельствовать потерю мастерства. Тогда им придется либо реабилитироваться беспримерными услугами, либо постараться восстановить коронные приемы в иных ипостасях.

Я догадываюсь о том, что существует шкатулка со свитком о решении моей судьбы. Что ж, главное — найти случай вписать должный текст. ………………………

26 февраля. Теплоход. Облава.

Дрему вспугивает шорох на палубе. Санта-Клаус должен появиться один, шаг же четырехстопный. Дверь на камбузе распахивается, по трапу соскальзывают Атаман и Полип. Горизонталь-подчиненный справляется о самочувствии у вертикалей-руководителей.

— А где капитан? — Атаман снайперски озирается.

— Пошел звонить. — Я машинально массирую лицо. — Поздравляю с открытием сезона.

— Не понял. — Атаман прикидывает, скрыто ли надругательство над его статусом. — Мы с проверкой. Ты сам