Эпилог (СИ) - Блэки Хол

     Егор помаялся от безделья да и попросил у мамы инструмент. Она, конечно, воспротивилась: вдруг зять покалечится, работая руками? Беспокойство тёщи задело Егора за живое и повысило градус упёртости. Не знаю, охладил ли его пыл молоток, у которого набалдашник ходил ходуном на рукоятке, и жалкая кучка гвоздей внушительного размера, но муж пропадал на улице, периодически постукивая, и в избу заходил затем, чтобы поесть. Зато позже выяснилось, что тележка окрепла и катится уверенно, а бадейка жестко фиксируется с помощью свежеприбитых клинышков. 

    - Мой талантище, - обняла я Егора. - Никому тебя не отдам. Научусь стучать молотом по наковальне и прикую к себе цепью. 

    На второй день пребывания в Шлаковке мы с мужем отправились до колодца по единственной на хуторе дороге. Мамин дом - самый дальний, возле луга, а колодец - общий. В здешних местах колодцы копаются тяжело и не очень глубоки. Каждый раз мама порывалась идти с нами, и мне насилу удалось её отговорить. Маму тревожило всё - что мы сорвемся в колодец, что по пути переломаем конечности или случайно поранимся. И даже легкомысленное заявление, что "тут всего-то два шага сделать", её не успокаивало. 

    Калитку соседнего дома облюбовали три девочки девяти-одиннадцати лет, в скромных платьицах и то ли в тапочках, то ли в ботиночках. Они уставились на нас как необычайное явление. Вот никогда не могу с точностью угадать возраст, интуицию отрезает напрочь. 

    - Привет, - помахала я рукой. Ни ответа, ни привета. Девочки застыли, даже моргать перестали. 

    - Глашка, а ну домой! Полы не мыты, а тебя днем с огнем не найти! - раздался женский окрик. Девочки вздрогнули, а заодно и мы с Егором. 

    У калитки крайнего дома стояла дородная женщина с хворостиной. Одна из девочек пробралась бочком мимо колодца и побежала со всех ног, а две её подружки исчезли за кустами. 

     - Дикие какие-то, - заметил Егор, крутя поскрипывающий и заедающий ворот. 

    - А как ты хотел? Тут приезжих отродясь не бывало, вот они и чураются. 

    Женщина взглянула издали на опустошение колодезных запасов и ушла в дом. 

    А ближе к вечеру мама повела нас знакомиться с хуторскими. Она стучалась в дверь, и мы проходили через сени в горницу. И везде нашу компанию встречал незатейливый деревенский быт. 

    По соседству жила женщина лет тридцати-тридцати пяти, с двумя дочками - теми девочками, которых мы видели днем. В ограде разгуливали куры, и подворье было побогаче, нежели у мамы. Девочки вели себя как мышата: не галдели, не липли с расспросами. Залезли на печь и посматривали оттуда с любопытством. Хозяйку звали Тамарой. Она выглядела уставшей и держалась за поясницу, обвязанную платком, но поздоровалась доброжелательно. Когда мы вышли на улицу, мама пояснила, что в начале лета у Тамары погиб муж. Он работал на одном из рудников и по неосторожности упал в реку, сорвавшись. Тело нашли через две недели, на отмели. 

    И это большая удача, - подумала я мрачно. В начале лета начинается таяние ледников, и вода в горных реках понимается. Она ворочает громадные валуны и перекидывает стволы вековых деревьев как соломинки. Чем уже и круче устье, тем громче "поет" река. Грохочущий поток тащит тонны грязи, камни и вырванные с корнем деревья. 

    Печально. Что теперь делать семье, оставшейся без кормильца? Мама тоже живет одна, но у нее не было маленьких дочек-погодок. 

    Следующими соседями по хутору оказалась семья с девочкой шести-семи лет. Рядом с домом - скромное, но ухоженное подворье, на заборе растянута сеть. И вездесущие куры, мешающиеся под ногами. Хозяин, с проблесками седины на висках и в курчавой бороде, сноровисто передвигался по хате, несмотря на деревянный протез до колена. Дочка Аннушка - со светленькими волосиками, заплетенными в тонкие косицы, и белесыми бровками - жалась к отцу. Хозяйка возилась с ухватами у печки, а по горнице плыл рыбный дух. Если хозяин, Григорий, пожал протянутую руку Егора, то хозяйка словно бы не замечала нашего присутствия. Когда мы, распрощавшись, повернулись к двери, женщина вдруг сказала: 

    - Думали, сокол прилетел, а он вороном оказался. 

    Я, конечно же, поудивлялась, но мама объяснила, опять же выйдя на улицу, что Наина, хозяйка, - чуточку необычная. Многие считают её пророчицей, но иносказательный смысл выдаваемых фраз мало кому понятен. 

    Не побережье, а скопище многозначительностей. Один другого хлеще. Говорили бы конкретно, мол, в понедельник с утра запнешься о камень и сломаешь ногу. А то вороны-ястребы и горячие сердца. Сплошные загадки. Тьфу. Лучше бы молчали. Как тут уснешь? Проворочаешься до утра, а разгадку не найдешь. 

    В следующем доме жила довольно-таки многочисленная семья. Просторное застроенное подворье, да и изба большая, из трех комнат с сенями. Хозяин, Игнат, - основательный бородач, как и его сосед - перед нашим приходом выстругивал что-то из полешка. Хозяйка - та женщина, что утром грозила хворостиной - готовила ужин. И в придачу четыре дочки разного возрастного интервала - Паша, Даша, Саша и Глаша. Это Глашу сегодня днем заставляли мыть полы. 

    Младшие девчушки высунули головы из соседней комнаты и пялились на нас, приезжих, как на редкостную диковинку. Средняя дочка, Даша, помогала матери, ловко мастеря пирожки с капустой и выкладывая на противень. Самая старшая, Паша или Прасковья, примерно одного возраста со мной - высокая, статная и объемная не в пример мне, бледной поганке. Про таких говорят: кровь с молоком. Я решила, что мы найдем общий язык, но девушка смотрела на меня и Егора с неприязнью. Узнаваемый взгляд. Как и у Тимура из Березянки. 

    - Я до бани, - обронила она и вышла в сенцы, потеснив меня в сторону. 

    - Вот настырная девка, - подосадовал Игнат. - И в кого упрямая как коза? 

    - В тебя, - ответила хозяйка, раскатывая тесто скалкой. 

    - Куда ни плюнь, везде бабьё, и каждая с норовом, - проворчал хозяин. - А Пашка вообразила себя местной царицей, в кузню подалась. Неужто надумала Магнитку под себя подмять? Я, между прочим, тебя спрашиваю, - обратился он к супруге, но та промолчала. - Её ж ни один нормальный мужик за себя не возьмет. Кому нужна баба с силищей в руках? Чуть не по ейному, сожмет беднягу и кишки выдавит. Хоть ты, друг, спасешь этот богом забытый угол от бабского засилья, - пожал он руку Егора. - Ну что, отметим знакомство? 

    - Я тебе отмечу! Я тебе отмечу! - хозяйка замахнулась скалкой. 

    Не знаю, чем закончились семейные разбирательства, потому как мы вышли из дому. И опять мама пояснила, что Игнат, у которого четыре дочери, считает этот хутор заговоренным. Бабьим царством. Мол, здесь хорошо родятся девчонки, а мужики постепенно вымирают. 

    - Интересная байка, - рассмеялся Егор. - Хотя в любой байке есть доля правды. 

    К последнему дому мама подошла, заметно нервничая. Хозяева - семейная пара в возрасте уж точно не моложе самого старшего Мелёшина - возились во дворе. Бодрые старички, несмотря на преклонные годы. Увидев нас, они побросали дела. 

    - Ну-с, дай-ка на тебя погляжу, - завертел меня старик, осматривая. - Вот, значит, из-за кого наша Илюшка все глаза выплакала. Каждый день за околицу бегала. Уйдет с утра и стоит до позднего вечера, пропустить боится. Я говорю: "Не дрожи, чай, не малое дитё, найдет дорогу", а она будто не слышит. Исхудала как доска стиральная, ожидаючи. 

    - Разве ж тут найдешь, дядь Митяй? - оправдывалась мама. - Запросто можно заблудиться и уехать не туда. Свернули бы налево и плутали по Блюмке допоздна. 

    - Ничего, в двух соснах не заблудились бы. В Блюмке всегойтось три двора... Мда, тощевата твоя дивчина. Худющая как шкелет. Силенок маловато.