Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Был и другой промах.

Вермахт создавался как армия маневренная. Поэтому долгие и масштабные лобовые атаки были ей противопоказаны. Отсюда отказ от штурма Ленинграда и ораниенбаумского плацдарма (а, казалось бы, район Ораниенбаума, где закрепились с десяток тысяч красноармейцев, отрезанных морем от Большой земли, – легкая цель). Лишь дважды были сделаны исключения из железного правила: «встречаешься со стеной – не проверяй крепость лба, а ищи обход». Это Севастополь и Сталинград. Со Севастополем 11-я армия провозилась больше полугода и чуть не была разгромлена ударом с тыла (керченско-феодосийский десант). Но пронесло из-за плохого командования с советской стороны. Зато со Сталинградом лобовые атаки обернулись катастрофой. С конца 1942 г. маневренный период германской армии заканчивается, а с ней убывает и сила вермахта. Зато маневренная мощь Красной Армии стремительно растет и, как и предполагалось погибшими теоретиками 30-х гг., она становится непобедимой.

Немецкий солдат и моральный дух

На протяжении длительного времени у нас и в послевоенной Германии нельзя было писать об очевидном факте – о том, что солдаты вермахта на начальном этапе войны были более мотивированы, у них был более высокий боевой дух, чем у их противников. В этом, а не в числе танков и самолетов, была основа успехов немецкой военной машины.

Что такое «боевой дух»? Откуда он берется? И как исчезает? «Боевой дух» – это когда стыдно отступать и проигрывать противнику. Когда ради победы солдаты готовы на все, даже жертвовать жизнью.

Но откуда высокий боевой дух, или чаще всего говорят «моральный дух», взялся в фашистской Германии? Пожалуй, лучше и честнее всех написал об этом известный писатель Джордж Оруэлл в статье «Рецензия на «Майн кампф» Адольфа Гитлера» (1940 г.). Причем написана она так, будто опубликована вчера и обращена к современному европейскому обществу.

Оруэлл писал: Гитлер «…постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все «прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди только об одном и мечтают – жить спокойно, безопасно и не знать боли. При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней мере, борьбы и самопожертвования… Фашизм и нацизм, какими бы они ни были в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к сталинскому казарменному варианту социализма…

В то время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам…»

Это и есть пассионарность. Гитлер не состоялся бы как государственный деятель национального масштаба, если бы нация пребывала в расслабленном состоянии, не желающая чем-то жертвовать во имя борьбы. Зато именно в таком – расслабленном – состоянии пребыли французы и англичане.

Историки предпочитают не касаться такой силы германской армии, как высокий моральный дух солдат противника. Однако он был и играл огромную роль в боевых действиях. Лишь В.И. Чуйков сумел вписать в свои мемуары следующий пассаж: «Должен сказать несколько слов о немецком солдате и о младшем офицерском составе немецкой армии с чисто профессиональной стороны… Это был сильный противник, искусный, упорный. Авторитет Гитлера и фашистской партии сильно упал в немецкой армии (речь идет о 1944 г. – Б.Ш.). Но оставалась верность присяге и понимание, что теперь уже и над их страной нависла смертельная угроза» (18, с. 10).

Один из важнейших показателей морального (боевого) духа – число пленных. На 1 марта 1944 г. в лагерях НКВД содержалось всего 51 499 немецких военнопленных. На фоне масштабов такой войны это мизерное количество, тем более в сравнении с числом плененных красноармейцев. Лишь с окончанием войны число взятых в плен солдат противника пошло на миллионы. На 1 июня 1945 г. их насчитывалось 2 млн 389 тыс. человек. До самого конца немецкие войска за редким исключением продолжали сражаться до последней возможности. И это удивительно, ибо противоречило логике событий. Ведь если в 1940 и 1941 гг. у Англии и Советского Союза были возможности для отступления – оба государства располагали огромными территориями с обильными ресурсами, а также имели столь мощного союзника, как Соединенные Штаты, то у германской армии к 1945 г. ничего подобного не было. Казалось, и ребенку ясно – война проиграна и дальнейшее сопротивление бессмысленно. Но немецкие солдаты, вопреки инстинкту самосохранения, бились даже в апреле – мае 1945 г. Остается констатировать: нацистский идеологический контроль оказался чрезвычайно действенным, особенно учитывая малое историческое время, отпущенное ему на доминирование. Это означало, что гитлеризму удалось эффективно мобилизовать национальную энергию и сфокусировать ее на войну. И германский народ до конца чувствовал родство с «пассионарным» режимом. Это уже потом, когда в кинотеатрах показали лагеря смерти, преступления зондеркоманд, немецкий народ отшатнулся от нацизма, но сама идея о наступательном характере внешней политики после войны была реализована в экономической экспансии. Пусть не танки, но немецкие автомобили завоевали города Европы и США.

Гитлер сумел создать армию, где главной боевой силой являлся высокий моральный дух. По этому решающему показателю, вермахт почти до конца 1942 г. заметно превосходил те армии, с которыми пришлось воевать. Моральный дух германского солдата был настолько высок, что все недочеты в обеспечении оружием не помешали вермахту громить всех своих противников до ноября 1942 г. Точно так же усиление мотивации превратило советскую армию из рыхлого, кисельного образования лета 1941 г. в мощную, целеустремленную силу.

Тоталитарные идеологические режимы способны создавать иллюзии великих целей, мобилизующих энергию людей на подвиги. Гитлер прекрасно разыграл карту ущемленного национального достоинства немецкого народа. Вермахт был национальной армией – носительницей духа мщения за унижения Версальского договора. Фашизм доказал, что является отличным средством мобилизации национальной (пассионарной) энергии. Тема эта «непатриотичная», скользкая, но без осознания этой проблемы не понять ни ярких успехов вермахта на первом этапе мировой войны, ни его упорного сопротивления в последующие два с половиной года. Как и причины удивительной беспомощности Красной Армии в 1941 г.

Вермахт был прекрасной армией, но с преступным руководством во главе, которое, по сути, предало его. Предало тем, что ставило перед вооруженными силами нереальные задачи победить всех и вся; тем, что бросало в бой, не обеспечив необходимым снаряжением и техникой; тем, что заставило воевать с мирным населением. Солдаты жертвовали собой напрасно. Шансов выиграть мировую войну на два фронта, ненавидимые большей частью народов, с которыми они столкнулись на своем пути, у них не было.

Вермахт изначально создавался как национальная армия, жаждавшая реванша, что сделало ее победоносной армией. А когда дух реванша удалось привить Красной Армии, то она превратилась в армию-победительницу.

В демократическом обществе, с его свободой слова, тоже есть свои табу и неудобные проблемы истории. К ним относится вопрос о природе эффективности фашизма. Каким образом Гитлеру удалось это сделать, возродив средневековый фанатизм и первобытный фатализм? Причем в центре сверхцивилизованной и окультуренной Европы! Невозможное вдруг стало возможным. Но почему?!

Первая мировая война энергетически истощила Европу. Она оказалась в своеобразном историческом тупике: при внешнем благополучии оказались утеряны ориентиры дальнейшего движения. О возможности и даже неизбежности такой ситуации давно говорили марксисты, ницшеанцы, анархисты. Культуролог О. Шпенглер стал знаменит, издав в 1918 г. свою тяжеловесную книгу «Закат Европы». Название и диагноз напугали. Выход искать стали сразу же. Но почему-то успешнее всего дело шло там, где избрали авторитарный вариант управления. Сначала это были большевики в России и кемалисты в Турции, затем итальянские фашисты (1923 г.). Авторитарные режимы были установлены в Венгрии (режим Хорти), Румынии (режим Антонеску), Литве, Польше (санация Пилсудского), Германии, Португалии, Испании, СССР. Франция осталась в стороне и оказалась гнилым яблоком. Ее сокрушили за несколько недель. Лишь Англия осталась островком демократии, да и то по причине большого водного пространства, отделявшего ее от Германии. США тоже с 1929 г. пребывали в тяжелейшем системном кризисе. Западному миру необходим был новый пассионарный толчок. Как это сделать, в 1930-е гг. не знали ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вашингтоне. До прихода нацистов к власти не знала, как вызвать национальный подъем, и правящая элита Германии. Гитлер убедил ее, что знает секрет успеха, и доказал это на деле. Эти рецепты восходили к древним способам мобилизации этнической энергии: ненависть к чужим народам и выстраиваемый на этой основе национальный коллективизм («мы, умные и талантливые, против хитрых и алчных врагов»); призыв захватить другие земли и чужие богатства, на которые, оказывается, есть «исконные» права у захватчиков; абсолютизация своей культуры и истории как высшего достижения национального ума. Так трактовали фашизм с момента его разгрома. Но почему культурные немцы поддались на такой примитив? Было еще нечто, чем взывание к первобытном инстинктам. Таким оружием была идеология.