Красный ветер - Петр Лебеденко

Вот тут-то к Моссану приблизился некто в приличном костюме и в шляпе из китайской соломки, взял его под руку и тихо сказал:

— Спокойнее, мсье Моссан. Кого вы хотите в чем-то убедить? Вот этих свиней, этих подонков? Они и вправду могут дать вам пинка под зад — с них спрос невелик. Идемте со мной.

Моссан не сопротивлялся. Он даже не спросил, куда и зачем должен идти и кто этот человек, так участливо отнесшийся к нему в грязном притоне. В конце концов, Пьеру Моссану абсолютно безразлично, с кем и куда идти. Пусть ведут его хоть в ад, хуже не будет. Хуже того, к чему он пришел сам, ничего не может быть…

Его привели в маленький уютный отель и первое, что предложили сделать — это принять ванну. Он беспрекословно подчинился. И не очень удивился, когда увидел в своей комнате чистое белье, новый костюм и туфли — все подогнано под его размеры, будто сделано по специальному заказу. Он лишь мельком подумал: «Я кому-то понадобился. Кто-то заинтересован в моей персоне, а зачем — будет видно».

В тот же вечер к нему явился маленький плотный человек, отдаленно похожий на Наполеона. Еще с порога, окинув его цепким, внимательным взглядом, глухо проговорил:

— Мсье Моссан? Давайте знакомиться: Жан Клодель. — Просеменил к дивану, сел и снова с ног до головы оглядел Моссана. — Я буду весьма краток, мсье Моссан, потому что не имею полномочий вдаваться в подробности. Мне поручено сделать вам предложение, носящее сугубо секретный характер. Если вы по каким-либо причинам отклоните его, мы не станем ничего от вас добиваться. Просто расстанемся — и все.

— Я вас слушаю, господин Клодель, — ответил Моссан.

Ощущая на теле чистое, в меру накрахмаленное белье, краешком глаза видя себя в зеркале в новом костюме, Пьер Моссан испытывал давно забытое им чувство собственного достоинства, он становился прежним самим собой — известным и уважаемым работником сыскной полиции, человеком, знающим себе цену. Черт возьми, если он кому-то снова понадобился, значит, он действительно чего-то стоит.

Господин Клодель продолжал:

— Нам известно все, что с вами случилось в силу некоторых обстоятельств, мсье Моссан, нам также известны ваши политические убеждения…

Моссан осторожно спросил:

— Простите, господин Клодель, но мне, видимо, следует уточнить, кого вы представляете…

— Вполне закономерный вопрос, мсье Моссан. Я представляю организацию, которая не только поддерживает, но и возглавляет фашистское движение во Франции. Я с вами так откровенен лишь потому, что убежден в вашей, по крайней мере, лояльности к тем доктринам, которых это движение придерживается… Я не ошибаюсь, мсье Моссан?

— Нет, вы не ошибаетесь. Хотя… Должен вам честно признаться, что доктрины эти близки мне стали не так уж давно.

— Благодарю вас за взаимную откровенность. Мы это учитывали… А теперь конкретно о нашем предложении. Зная вас как опытного работника в сыскной полиции…. Короче говоря, нам нужны такие люди, как вы, мсье Моссан. Для особых поручений. Наше движение — это не преходящее явление, оно — будущее Франции. И не только Франции. Заглядывая в это недалекое будущее, мы, естественно, проявляем заботу о своих кадрах. Вам понятна моя мысль, мсье Моссан?

— Вполне.

— И вы согласны… гм… посвятить — полностью посвятить, мсье Моссан! — свою жизнь делу…

Моссан не дал Клоделю даже договорить:

— Да! Вы найдете во мне человека, в котором никогда не разочаруетесь.

Господин Клодель с минуту помолчал, затем спросил:

— Вы не спрашиваете об условиях, мсье Моссан. Я говорю о материальных условиях. Почему?

Моссан пожал плечами:

— Если честно… После той клоаки, из которой вы меня вытащили, все, что мне будет предложено, я сочту за благо…

Так Пьер Моссан стал вначале рядовым исполнителем воли главарей «пятой колонны» во Франции, а потом, поднимаясь по служебной лестнице и все более завоевывая доверие этих главарей, и сам выдвинулся на первые роли благодаря своему рвению, ненависти к тем, кто прервал его первоначальную карьеру, и жестокости, входившей в его плоть и кровь, по мере того как он все более познавал звериную сущность фашистских «доктрин». Короче говоря, он стал фашистом до мозга костей.

Поручив Роллену операцию по розыску Жанни де Шантом, Моссан тем не менее подключился к ней и сам. Как человек, привыкший сопоставлять возможные факты и ситуации в том или ином уголовном деле, он в первую очередь решил составить что-то похожее на картотеку лиц, в разное время встречавшихся с летчиком Арно Шарвеном. Будучи уверенным, что рано или поздно кто-то наведет его на след, Моссан не жалел для этой работы ни сил, ни времени. У него уже набрался довольно большой список друзей и просто знакомых Шарвена, как вдруг он вспомнил: однажды его приятель из политического отдела полиции, сидя с ним за рюмкой коньяка и делясь своими заботами, жаловался на все возрастающие трудности в своей деятельности. И, как бы между прочим, сказал:

— Понимаешь, Пьер, иногда завязываются узелки, развязать которые не под силу и самому дьяволу. Вот тебе пример: живет на свете пилот Пьер Лонгвиль, спокойненько летает на марокканской линии, и никаких грехов за его душой не числится. Француз как француз, вроде бы даже неплохой патриот, но… Какого черта он ни с того ни с сего завязал дружбу с русским летчиком Валери Денисовым, делающим рейсы Москва — Париж? Этот Валери Денисов, по нашим сведениям, тоже вроде бы порядочный человек, долгие наблюдения за ним не позволяют нам сделать заключение, что он является красным агентом, но… Почему, черт возьми, он завязал дружбу именно с Пьером Лонгвилем, а не с кем-либо другим? Не потому ли, что этот самый Пьер Лонгвиль якшается с летчиком военно-воздушных сил Арно Шарвеном? Нет ли тут какой связи? Ведь военно-воздушные силы — это табу, тем более для иностранных «гостей»…

Пьер Лонгвиль, Валери Денисов, Арно Шарвен…

Узнать, что Пьер Лонгвиль давно погиб в авиационной катастрофе и что его вдова, мадам Лонгвиль, содержит сейчас небольшое кафе в Париже, — узнать это Пьеру Моссану не составляло особого труда. Окольными путями он также пронюхал: кафе мадам Лонгвиль не раз посещала и Жанни де Шантом, то бишь жена Арно Шарвена, Жанни Шарвен. Вскоре Моссан явился в кафе.

Поношенный костюм, разбитые ботинки, двухнедельная щетина на лице, усталые, печальные глаза. Моссан скромно сел за столик и вежливо попросил:

— Вели позволите, мадам, стаканчик недорогого вина.

— И что-нибудь закусить? — осведомилась мадам Лонгвиль.

Моссан смущенно улыбнулся:

— Благодарю вас, но… — Он извлек из кармана мелочь, пересчитал монеты и повторил: — Нет, благодарю вас…

В кафе, кроме Моссана, никого не было, и мадам Лонгвиль, по давней привычке, подсела к его столику.

— Вино недорогое, но вполне приличное, не правда ли, мсье?

— Да, вино вполне приличное, — согласился Моссан. — Очень вам признателен, мадам.

Он отпивал из стакана маленькими глотками, потом ставил стакан на стол и долго к нему не притрагивался, сидя в глубокой задумчивости, порой, видимо, забывая, что рядом с ним сидит хозяйка кафе. А мадам Лонгвиль, украдкой разглядывая своего посетителя, думала: «Этот симпатичный человек с усталыми глазами пережил какое-то горе. По тому, как он держит в руке стакан с вином, видно: ему были знакомы и лучшие времена. Да, да, ему когда-то были знакомы и лучшие времена. Он стыдится своего поношенного костюма, старается подальше убрать ноги в разбитых башмаках с моих глаз. Кто может усомниться, что передо мной по-настоящему интеллигентный человек? А глаза… Святая дева Мария, у него сейчас такие же глаза, как у Арно Шарвена, когда он однажды пришел и сказал: „А знаете, мадам Лонгвиль, я ведь больше не летчик…“».

Мадам Лонгвиль встала, прошла к стойке и тотчас вернулась с небольшим подносиком в руках, на котором стояли две рюмки с коньяком и кое-какая снедь. Снова опустившись на свой стул, она проговорила:

— Простите старую женщину, мсье, но если вы не откажетесь со мной перекусить, я буду вам благодарна. Понимаете, настали такие времена, когда мое скромное заведение почти никто не посещает. А на старости лет человек склонен к общению с себе подобными существами. Вот так и я: порой целыми днями сижу одна — не с кем перекинуться и одним словечком. И я чувствую, как засыхает моя душа.

— О, мадам, — застенчиво воскликнул Моссан, — вы оказываете мне слишком большую честь! И я рад был бы разделить с вами эту трапезу, но…

— Нет-нет! — Мадам Лонгвиль отлично все понимала. — Пожалуйста, не думайте об оплате. Разве я не вправе угостить человека, который, может быть, попал в беду! Давайте выпьем с вами по рюмочке, мсье…

— Леон Бруно, мадам, к вашим услугам! — Моссан приподнялся и склонил голову перед мадам Лонгвиль.