Идиотка - Елена Коренева

К Аленке я не пошла, а, воспользовавшись ключами от квартиры Кристины, которая была в отъезде, заперлась у нее, чтобы остаться в полном одиночестве. Теперь, когда я могла расслабиться, меня охватил ужас от пережитого, я поняла, что нахожусь в шоке. Я никогда в жизни не видела людей в таком состоянии. Только теперь я поняла, что на волоске висела не только жизнь Бойда и Билла, но и моя. Кого стал бы защищать чернокожий наркоман в случае опасности? А что если бы все закончилось трагически для Бойда и Билла и я бы оказалась ненужным свидетелем? А если бы пришла полиция? Да и вообще, я сидела возле двух отключившихся парней, в окружении людей под допингом… Я позвонила Аленке и попросила не говорить никому, где я нахожусь — мне хотелось скрыться. Однако Бойд знал, где меня искать. Через несколько часов в мою дверь позвонили. Я спросила: «Кто?» — «Это я, открой, мне надо с тобой поговорить!» — еле слышно донеслось из-за двери. Я помедлила. «Открой, я должен объясниться», — повторил он. Я открыла. Мы решили выйти на улицу. Опустившись на траву в парке, стали не спеша разговаривать. Его глаза были скрыты темными очками, а возле подбородка лиловели ссадины от моих побоев. «Как я тебя, надо же! Уж извини…» — посочувствовала я ему. «Я понял, что это ты», — потупив голову, отозвался Бойд. «Ты можешь сейчас уйти и больше никогда меня не видеть, — проговорил он наконец, — я не скажу тебе ни слова, я пойму. Но я прошу тебя, не делай этого, пожалуйста. Ты мне нужна, особенно сейчас. Я многое понял после вчерашнего». Перевернувшись на спину и взглянув на чистое голубое небо, я дала себе некоторое время на размышление, а вернее, позволила тешить себя мыслью, что могу решить и так и эдак. Свобода от обязательств и выбора, свобода от чужой судьбы и ее последствий… Я дала себе время отдохнуть перед началом настоящей войны, корриды, с чем еще это можно сравнить — вытаскивание человека из смерти? Я знала, что не в состоянии ему отказать.

Глава 59. Медея и все такое…

«Что мне сделать, чтобы ты бросил?» — задала я как-то прямой вопрос. «Ты ничего не должна и не можешь сделать. Я сам все сделаю, я знаю что…» — ответил он, оборвав мое намерение что-нибудь срочно предпринять. «Если бы я умерла — тогда бы ты бросил?» — использовала я запретный аргумент в разговоре о наркотиках. Бойду ничего не оставалось делать, как кивнуть в знак согласия. Вот уже несколько месяцев, как продолжались эти мучительные отношения. Временами все, что происходило, было смешно и весело, исполнено любви и самой потрясающей человеческой близости. Говоря же о физической нежности — ее нужно было собирать по крохам, тем сильнее и болезненнее она мной воспринималась. Нервы у Бойда были на пределе, и он часто испытывал идиосинкразию к чужому прикосновению. Сидя в гордом одиночестве, нахохлившись в уголочке своей «конуры», расположенной в центре гудящего, словно улей, Нью-Йорка, он был похож на проигравшего битву Наполеона — масштабностью обобщений. А может, на Лира — сумасшествием… или Меншикова в Березове — несуетливостью долгих мыслей. Сидел и думал воспаленным мозгом — о своих постоянных неудачах, о раненном самолюбии и о том, почему с тех пор, как его бросила Келли, он объявил войну самому себе. Он хотел гореть в одиночку, никому не жалуясь и не прося помощи. Сострадания к себе он не допускал, не позволял даже обнять себя, так же как он сам был скуп на ласку. В его редких любовных жестах было скорее что-то приятельское, дружеское, сердечное. Проблема наркомании, как ни пытался он ее заговорить, давала себя знать во всем своем безумии. Так, однажды, глядя на подпрыгивающего на фоне звездного неба Бойда, который что-то кричал и куда-то рвался, я услышала собственную мысль — я наблюдаю самое настоящее сумасшествие!

Я много раз готова была уйти, но с ужасом понимала, что не могу этого сделать. Теперь уже и меня требовалось «снять с иглы», оторвать от наркотика под названием «любовь и забота о Бойде». Инстинкт саморазрушения всегда брал верх в моих любовных взаимоотношениях с мужчинами и во всем, что касается чувств. По-другому я не умела. Нет, я не делала это сознательно, но подсознательно многие годы только этим и занималась. Даже любить я начинала, когда видела в человеке изъян, который требовалось «починить». Теперь я понимала запомнившуюся мне цитату из «Всей королевской рати», которая звучит примерно так: женщины любят строить соты в трупе льва. Соты в трупе… обреченная на провал затея. Еще одно высказывание, на этот раз народная американская мудрость: танго не танцуют в одиночку. Иными словами: человек сам ответственен за то, что с ним происходит — он тоже танцует танго. В том, что я разрушалась, спасая Бойда, была моя вина. Я искала этого подсознательно — экспериментировала с запретным. В конце концов я испробовала и наркотик, считая, что должна приобщиться к тому знанию, которым владел он. Наркоманкой от этого я не стала. Брела, помню, по какой-то авеню домой и видела все с точки зрения Вечности… издалека, без суеты. Многие садятся на иглу, чтобы заглушить боль. Так случилось с Бойдом, когда от него ушла жена. Мне не требовалось заглушить боль. Я хотела говорить на равных… о цветах зла. При всем ужасе происходящего с ним я считала этого парня самым потрясающим человеческим существом, которое когда-либо мне пришлось встречать. Однажды я ему сказала: «Наверное, я тебе послана свыше». На что последовало ироническое: «А откуда ты знаешь, что не я — тебе?» Потом он еще долго называл меня: «женщина с миссией». Теперь я понимала, отчего «миллионерша» Келли отказала ему в деньгах — наркоманам не одалживают денег.

Как-то раз Бойд попросил меня составить ему компанию в походе в больницу. Оказалось, что он идет проведать Скотти, которому поставили диагноз — СПИД. Скотти — черный наркоман, бессемейный, уличный бродяга — кто станет оплакивать его?

«Я обещал его проведать, к нему же больше никто не придет», — сказал мне Бойд. Они встретились в коридоре больницы — исхудавший Скотти обрадовался, как ребенок, что его пришли проведать. Я наблюдала за их беседой со стороны. Бойд подбадривал Скотти, смеялся, похлопывал по плечу. Затем попрощался и, уже стоя в лифте, пообещал прийти через три дня. «Придешь?» — оскалился Скотти в надежде. «Приду, приду, не унывай!» — прокричал напоследок мой приятель. Как только дверь лифта захлопнулась, Бойд схватился руками за голову и издал звук отчаяния: «Мне плохо! Ужас! Я же к нему больше не приду! Но не мог же я это сказать… зачем он только меня попросил? Ну зачем?» Он закрыл глаза и, мотая головой из стороны в сторону, продолжал: «Я не мог ему не пообещать! Он попросил меня забрать его при выписке, у него же нет семьи, его выпишут, только сдав кому-то на руки. Но я не могу взять к себе умирающего, у меня же нет средств ухаживать за больным и места… какой это ужас!» Мы выбежали из здания больницы и поспешили прочь. Я принялась успокаивать Бойда: «Ты сделал все правильно: и что пообещал, и что не придешь — у тебя нет выхода». А через месяц или чуть более Скотти умер.