Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс

– Ну и хорошо… Тогда выпьем за будущее! В следующий раз мы обязательно станем лучшими из лучших! – хвастливо заявила я, по глупости слишком уверенная в своих силах.

– Подожди, дорогая, то ли еще будет! Это такая победа, что со вчерашнего вечера мне звонят со всего Парижа! Все хотят прикоснуться к успеху!

Ах вот чем объясняется то, что он не пришел ночевать домой. Я кинула взгляд на диванчик, где смятая простынь и плед красноречиво свидетельствовали о беспокойной ночи. Значит, не гнев, а крайнее возбуждение заставили его бодрствовать. По той же причине он не позвонил сам, а поручил Хлое пригласить меня к себе в кабинет.

– Даже этот кретин Хеймс приходил плакаться, просил, чтобы я взял его обратно, – ликовал Дэвид.

Он обнял меня необычайно страстно, и я приняла его объятия без сопротивления, покоренная буйной энергией и восторженной горячностью, которая меня покорила с первой нашей встречи. Дэвид-Наполеон только что завоевал новую территорию – отчасти, благодаря мне, – и я, как настоящая Жозефина, какой я себя и ощущала, обязана была вознаградить его. Так или иначе, но его рука, скользнувшая мне в трусики, предполагала развитие событий именно в этом направлении.

Звонок телефона с местного коммутатора не дал осуществиться задуманному.

– Нас не оставят в покое! – нервно схватив трубку, он почти выкрикнул: – Да, слушаю.

«Это Луи», – прочитала я по его губам. Прежде чем начать разговор с братом, Дэвид рукой описал в воздухе фигуру, которая могла означать только одно: «Иди к себе в кабинет, я к тебе потом присоединюсь».

Ах, это – Луи! Ну и где же черти носят это животное в тот момент, когда я на вершине славы? И что, если разобраться, он такого особенного для меня сделал, если сравнить с тем, что сделал Дэвид за один только день упорной работы? Конечно, это – наивное ребячество, но я не могла устоять и все прокручивала в уме заманчивые кадры, где на первых полосах всех газет и журналов, посвященных телевидению, была я в разных ракурсах, в разной обстановке. Я видела себя на приемах среди своих коллег, где знаменитые люди, самые сливки медиасообщества, принимали меня на равных, а не как сопровождающее лицо важной персоны из их круга. Я с упоением просматривала эти кадры, которые когда-то давно, в мои шестнадцать лет, мне казались заманчивыми и несбыточными, но теперь я стала их главной и реальной героиней.

Если Луи уготовил для меня роль куртизанки, отобрав для своей коллекции, как драгоценный, разумеется, и редкий экземпляр, предназначенный исключительно для личного употребления, то Дэвид широко открыл двери в мир, который с давних пор был для меня желанным. Он остановил на мне свой выбор, оценив меня строгим взглядом эстета и завоевателя, но он же готов был делиться со всеми удовольствием меня лицезреть. Я не принадлежала ему как вещь, а была шедевром его музея, и он твердо рассчитывал брать плату с тех, кто хотел бы меня увидеть.

Закрыв за спиной дверь кабинета, я тут же услышала, как Дэвид кричит в трубку:

– Не говори со мной так! Слышишь? Я запрещаю тебе… Не смей!

Я замерла, надеясь услышать, что произойдет дальше, но в этот момент зазвонил мой собственный мобильник, я была вынуждена ретироваться, чтобы не выдать своего присутствия, и выскочила в коридор.

– Черт, Фред, как ты не вовремя! Что у тебя? Что-нибудь срочное?

– Твоя передача.

– Ну и что, моя передача?

Ну да, моя передача, полный успех. «А тебе что, не нравится?» – эти слова чуть не слетели с языка.

– Ты смотрела на экран вчера вечером? Я имею в виду, ты видела, что вчера передавали по телевизору?

– Да, – нерешительно ответила я.

– Нет, я не о том, что ты видела на мониторах в операторской. Я говорю о картинках, которые транслируют по телевизору через эфир.

– Ну, хорошо, не видела, нет. А что это меняет?

– Ее не показывали.

– Что-что?

– Ты меня прекрасно понимаешь: первый выпуск передачи «Новости культурной жизни» вчера не показывали. Они оставили в программе телефильм, предусмотренный ранее в сетке вещания.

– Ты шутишь?

Фред не ответил сразу на мой дурацкий вопрос, но по его молчанию я поняла, что он серьезен как никогда.

– Мы все вчера были на съемочной площадке и не могли смотреть передачу в прямом эфире. Сегодня утром я позвонил приятелю, чтобы он мне рассказал, как все прошло. Понимаешь, я хотел вчера записать, но в этой суматохе перед премьерой все вылетело из головы, и я забыл включить на запись. Парень, которому я позвонил, торчал дома перед телевизором, я хотел, чтобы он мне рассказал, как все смотрелось на экране. Но парень ответил, что в этот час по телеку в сотый раз крутили какой-то дурацкий триллер и больше ничего.

– Может, он просто хотел посмеяться над тобой? – спросила я срывающимся голосом.

– Нет. Я проверил. Я позвонил еще двоим, которые не знакомы друг с другом, чтобы быть стопроцентно уверенным, что они не водят меня за нос.

У меня зуб на зуб не попадал, будто я замерзала от холода, а по горячему лбу текли капли пота.

Так, значит, мы, как актеры на генеральной репетиции, весь вечер разыгрывали этот спектакль для себя, при закрытых дверях, для собственного удовольствия. Значит, зря старались, что ли?

– Послушай, я не верю… Это – шутка. Я только что была у Дэвида, он показал мне цифры по нашей аудитории. Рейтинг у нас…

– Да брось ты. Это все – вранье, – перебил он меня. – Я не знаю, откуда Дэвид взял такие цифры, но это – блеф. Я тоже сначала не поверил приятелю и связался с Гийомом, начальником технической службы по распространению сигнала. Это он отвечает за выход в эфир всех передач телестудии Барле. Мы давно с ним знакомы. Мне стоило больших усилий выдавить из него информацию, но в конце концов он сломался и кое-что рассказал.

– И что же?

– Это – не технические неполадки. Он получил указание от самого Дэвида. Как раз тогда, когда ты делала пробы на площадке.

Я не хотела признать очевидное:

– Какое указание?

– Черт, Эль… Пойми, я рассказываю тебе об этом не потому, что у нас с тобой что-то было. Уверяю, у меня нет намерений рассорить тебя с твоим приятелем. Я просто должен тебе открыть на него глаза!

– Какое указание он ему дал, твоему чертову Гийому? Говори!

Мне хотелось кричать, но я сдержалась из опасений, что мой голос взорвет тишину в пустынном коридоре.

– Он приказал ему не выпускать в прямой эфир тот сигнал, что идет со съемочной площадки, из операторской, пояснив, что в это время надо запустить фильм, ранее предусмотренный в программе.

У меня не было слов. Наконец, я встряхнулась, и ноги сами понесли меня к лифту.

– Что на него нашло? Почему он так решил? И почему как раз тогда, когда?..