Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Денежные платежи осуществлялись также серебряными слитками[2769] и монетой на вес[2770], иногда и монетой, и слитками на вес[2771]. Есть грамоты, в которых за недвижимость расплачиваются и серебряной монетой, и серебром в слитках, а вдобавок еще и натурой[2772]. Зафиксированы платежи, сделанные одновременно золотыми и серебряными слитками[2773]. Довольно часто указывается, что золото или серебро должны быть "чистыми", "наилучшими" и т. д.[2774] Соотношение цены золота к цене серебра составляло в IX в. примерно пять к одному[2775].
Роль денег в регулировании сделок постепенно возрастала. В Анианском, Конкском, некоторых других картуляриях сведения о купле-продаже достаточно регулярны уже в X в., однако нет уверенности, что деньги в то время были чем-то большим, чем условной мерой стоимости отчуждаемого имущества или даже символом этого отчуждения. К концу же изучаемого периода они уже несомненно являются платежным средством. Помимо предписаний платить чинш в "той монете, которая имеет хождение в этой стране", формулировки вроде "как натурой, так и деньгами" — есть много других доводов, начиная от фактов продажи полученной в вознаграждение живности[2776] и кончая сетованиями на овладевшую сердцами людей жаждой денег[2777]. Разумеется, редкость упоминаний о деньгах в документах IX–X вв. может быть объяснена нежеланием их составителей увековечивать столь низменные подробности и, напротив, стремлением представить банальную сделку как благочестивое пожертвование. Основания для такого предположения есть: в нашем распоряжении есть купчие грамот без указания цены[2778], а также дарственные, в конце которых неожиданно называется и цена[2779]. "Дабы было это дарение мое прочным и незыблемым, получил я в подтверждение его от монахов св. Виктора 15 солидов"[2780] — эта отнюдь не уникальная формулировка заставляет задуматься о том, что же понималось под дарением. В то же время, она свидетельствует о переменах, происходящих в умонастроениях XI в.: деньги приобретают над людьми все большую власть.
С точки зрения исследуемой проблемы, центральным для истории товарноденежных отношений является вопрос о том, существовал ли в изучаемую эпоху земельный рынок. Этот вопрос, возвращающий нас к началу данной главы, очень непрост. С одной стороны, продажа земли за деньги была в каролингском, тем более в посткаролингском обществе явлением столь банальным, что это утверждение неловко даже обосновывать ссылками на источники. Грамоты IX–XI вв. оставляют впечатление экономически динамичного общества, никак не замыкающегося в своих усадьбах, но ищущего, как бы приумножить семейное богатство. В документах постоянно фигурирует земля купленная, вымененная, выигранная в суде, полученная в дар, узуфрукт или залог, являющаяся предметом разного рода контрактов и договоренностей, — словом, земля, очень часто меняющая и статус, и владельца. Судя по каталонским материалам, земельный участок мог на протяжении десятилетия участок не раз и не два сменить владельца[2781]. В Средиземноморской Франции, как и в некоторых соседних областях, в формуляр грамот даже вошел пункт о происхождении отчуждаемой земли: унаследована ли она или приобретена, и если приобретена, то у кого и как[2782]. При этом документом оформлялись даже очень скромные, буквально грошовые сделки[2783]. Конечно, далеко не все из них были предметом купли-продажи, многие сменили собственника посредством дарения (в т. ч. вынужденного), а также пожалования, обмена и им подобных нерыночных средств регулирования имущественных отношений. Но сами масштабы операций с землей впечатляют.
Насколько часто земля переходила из рук в руки посредством рынка? По моим оценкам, в XI в. об этом говорится примерно в каждом восьмом-десятом документе[2784]. Но не будем спешить с выводами. Высказанные выше соображения об ограниченной репрезентативности сохранившихся, и даже изначально созданных грамот, побуждает проявить осторожность и заострить внимание на том, не всегда очевидном факте, что запечатленные в них сделки не обязательно самые типичные. То обстоятельство, что до нас дошли главным образом документы церковных учреждений, притом, за немногими исключениями, в картулярных копиях, наверняка способствовал тому, что многие случаи купли-продажи представлены как благочестивые дарения. С другой стороны, земельные сделки монастырей и капитулов, вероятно, в большей мере, чем сделки мирян, особенно простолюдинов, совершались с использованием денег, имевшихся в необходимом количестве далеко не у всех.
Вчитаемся в те разделы грамот, где санкционируется распоряжение отчуждаемым имуществом. Степень свободы распорядителя была, как правило, ограничена, о чем речь еще впереди. Сейчас же важно подчеркнуть, что в используемых при этом делопроизводственных клише акцент делается не столько на куплю-продажу, которая предстает, скорее, как наименее типичный выбор владельца или собственника, сколько на использование этой земли, ее приращение и улучшение — в частности, благодаря выгодным бракам, путем освоения пустоши и разумной перегруппировки участков, достигаемой в результате двухсторонних обменов, без посредства рынка.
Отличительной особенностью рыночных отношений изучаемого общества была их переплетенность с отношениями принципиально других типов: господства и подчинения (в том числе в семье, линьяже, корпорации), принадлежности к определенной политической группировке или религиозному культу. Согласно большинству дарственных грамот, земля передается церковному учреждению (точнее, Господу Богу, такому-то из его святых и воздвигнутому в его честь алтарю, а также монахам или каноникам, которые бодрствуют перед этим алтарем) с тем, чтобы монахи молились за спасение
