Игры третьего рода - Борис Долинго

– Как ты меня нашёл? – Он тискал Алёшку, словно хотел лишний раз убедиться, что перед ним не призрак. – Мама где?

Парень судорожно глотнул:

– Папа, у нас времени минут десять, не больше. Я обхожу посты как караульный, сегодня я первый день назначен. Часового я снял, но меня скоро хватятся…

– Погоди, где мама?

– Пап, мамы нет уже три года, а я так ждал, что хоть ты появишься. Понимал, что это невозможно, но всё-таки… ты здесь!

– Я вас искал, – хрипло прошептал Гончаров, чувствуя, что хочется заморгать и дышать глубоко через нос. – Как случилось… с мамой?

– Она была в составе первого Городского Совета, а когда Сафронов с военными из Тагила захватили власть, они расстреляли всех, кто туда входил. Меня забрал дядя Хаим, помнишь соседа нашего, Ильяшевича?

– Вот оно что… – прошептал Гончаров, чувствуя холод в груди. – Но как тебя не нашли в списках по фамилии? Эта сволочь мне сказала, что они искали вас.

– Знаешь, тут-то он, может, и не врёт. Вряд ли он даже помнил фамилии расстрелянных в Городском Совете. А при регистрации населения Ильяшевич на всякий случай записал меня на свою фамилию. Я же чёрненький, как и ты. – Парнишка усмехнулся одними блеснувшими влажными глазами.

– Что ты здесь делаешь?

– Говорю же – я в охране! Я специально пошёл служить сюда, когда роту охраны главы набирали. Хотел его грохнуть. Поближе к нему подобраться и грохнуть наверняка.

– Камикадзе ты мой… – растроганно пробормотал Гончаров, обнимая сына, а сам подумал: «Господи, я же мог и тут не успеть!»

– А у него, значит, предубеждения против евреев нет? – подал голос Домашников, имея в виду Сафронова.

– Это мой друг Пётр, – запоздало представил инженера Гончаров. – Петя – это мой сын… Понимаешь, сын!

Молодой человек и Домашников пожали друг другу руки.

– Нет, надо сказать, Глава – не националист, – зло усмехнувшись, ответил Алексей на заданный вопрос. – Цыган он стрелял, но только за наркотики. Тех, кто за него, он уже не трогает, но оппозицию уничтожает любую, сразу. Папа, надо торопиться – мы должны добраться до вашей машины.

Гравилёт по предложению главы они переставили с площади на плоскую крышу пристроя, в котором сейчас и находились, но на пути туда, как знал майор, имелось не менее двух постов, плюс пост у самого гравилёта.

Гончаров и Домашников быстро оделись.

– Держи, это тебе! – Александр протянул инженеру автомат, а также два запасных магазина, взятых у бесчувственного часового, и посмотрел на сына: – Здорово ты его!

– Ты же сам меня учил, помнишь? Кроме того, у нас была специальная подготовка, в школе скаутов главы.

– Подготовка пошла на пользу! – уважительно улыбнулся Пётр.

Они выскользнули в коридор.

– Сюда! – беззвучно показал Алексей.

Осторожно ступая, троица прошла до лестницы на верхние этажи. Всего в пристрое их было четыре, сейчас Гончаров и его маленький отряд находились на втором. Поднимаясь по лестнице, приходилось неизбежно проходить мимо поста в коридоре каждого этажа.

– Давай-ка я пойду вперёд, – предложил Гончаров.

– Папа, ты что! Знаешь, какой отдан приказ? Если вы с Петром куда-то попытаетесь выйти ночью одни и не подчинитесь, то – стрелять. Правда, по ногам, чтобы не насмерть, но стрелять! Пойду я. И не спорь!.. – добавил он не терпящим возражения шепотом.

Сын стал подниматься, а Гончаров, распластавшись по стене с пистолетом на изготовку двигался следом так, чтобы быть вне поля зрения часового в коридоре. На промежуточной площадке майор остановился. Из-за пролёта лестницы он не видел, что происходит вверху, но слышал негромкий разговор. Потом наступила тишина, и через пару секунд Алёшка осторожно махнул рукой из-за перил.

Часовой у входа словно прилёг подремать у стены. Гончаров забрал у оглушённого солдата автомат и забросил оружие за спину, оставшись со «стечкиным» – так было удобнее в ограниченном пространстве коридоров.

Они уже собирались подниматься на последний этаж, как вдруг сверху позвали:

– Кто ходит? Разводящий, ты, что ли?

– Ну я, – негромко ответил Алексей.

– А ты чего вернулся раньше времени?! Смотри, доложу начальству, что по комнатам шастаешь в правительственных апартаментах! Знаешь, что бывает за такое?

– Да ладно тебе! – ответил Алексей. – Я у тебя просто хочу спросить кое-что…

Говоря это, он продолжал подниматься по лестнице, а Гончаров и Домашников следовали за ним, прижимаясь к стене.

– Зачем это? – подозрительно пробурчали сверху. – А почему ты один?

Раздались шаги, и через перила перегнулась голова в военной кепочке.

Солдат уже раскрывал рот, чтобы закричать, одновременно вскидывая оружие.

Оглушительно в ночной тишине грохнул пистолет майора, и несчастный солдатик повис на перилах.

– Прости, парень, – пробормотал Александр.

Они кинулись к двери на крышу, опасаясь, что после стрельбы охрана может заблокировать её.

Майор успел в последнее мгновение. Он махнул рукой Петру и Алексею, чтобы приостановились, и с силой пихнул ногой дверь, за которой уже копошились, одновременно отскакивая в сторону от проёма.

Массивная створка ударила во что-то мягкое, вызвав тут же захлебнувшийся вскрик – один из часовых на крыше как раз пытался приладить на место засов.

Автоматная очередь тут же полоснула по двери – второй охранник, остававшийся у гравилёта, открыл огонь. Солдат залёг под машиной, а майор не решался стрелять, не будучи уверенным, что без включённого защитного поля пули не повредят аппарат. Внизу на лестнице уже бухали сапоги.

– Дьявол! – выругался Гончаров. – Петя, Алешка, прикрывайте вход в коридор.

Сам он скинул с плеча автомат и передёрнул затвор, установив переводчик огня на одиночные.

Когда они спускались с крыши ещё в первый раз, Александр машинально отметил особенности этого строения и расположение окон и дверей. В самом тупике коридора, где имелся технологический доступ к вентиляционным коммуникациям, находилось ещё одно маленькое оконце, достаточное, впрочем, для того, чтобы выбраться наружу. Закрывалось оно изнутри и позволяло вылезти так, что стрелок у гравилёта не видел бы его. Но данная точка, в свою очередь, прекрасно просматривалась с пулемётной вышки, установленной на коньке крыши старого Дворца культуры.

Если даже они снимут часового у гравилёта, то с вышки их перестреляют как зайцев.

Окошко открылось легко. Гончаров выдохнул и одним толчком, обдирая бока, протиснулся в узкое отверстие, уповая на то, чтобы внимание пулемётчика на вышке было приковано, в первую очередь, к основной двери выхода на крышу. Тогда он может успеть выстрелить первым, и промахиваться ему нельзя.

Развернувшись в воздухе и падая на колено, Гончаров успел увидеть, что пулемётчик действительно смотрит в другую сторону. Майор выстрелил дважды, и часовой завалился назад.

Не повезло ему в одном – второй номер при пулемёте как раз крутил головой по сторонам, а автомат держал нацеленным, куда надо. Майора толкнуло в плечо и развернуло, стукнув грудью о край вентиляционной шахты. Правда, это и спасло его от основной очереди, отбросив за выступ стены. Пули взрыли слой штукатурки, но кроме одной, остальные не достали Александра.

Матерясь от боли, он сел, чувствуя, что левая рука никуда не годится, а рукав куртки липко набухает от стекающей тёплой струйки.

– Сука! – проскрипел зубами майор и отбросил автомат, которым стало неудобно пользоваться.

Внутри здания в коридоре грохотали выстрелы – Пётр с Алексеем пока успешно отстреливались. Площадь перед зданием Дворца расцветилась прожекторами и наполнилась рёвом – зачем-то запустили двигатели сразу несколько танков.

«Этак они ещё вертолёты в воздух поднимут, а на Лёшке нет УЗК!» – с отчаянием подумал Гончаров. Он почему-то подумал не о себе с Петром, хотя и они оставались без защитных костюмов, а о сыне, которого теперь больше всего боялся потерять. То, что сын может потерять его, было не столь важно – лишь бы сам Алёшка остался цел.

Драгоценное время бежало, как кровь из раны. Жмурясь от боли в руке, на которую приходилось опираться, Александр осторожно прополз на коленях несколько метров под выступающим козырьком крыши старого здания, и, резко выскочив на открытое пространство, открыл огонь серией.

Оставшийся на вышке часовой тоже ждал момента, когда враг высунется, но не угадал – где именно, и на мгновение запоздал переместить прицел. Очередь простучала в метре от головы майора, а пули «стечкина» одна за другой, сразу несколько, вошли в грудь и голову солдата.

«Господи, – вертелись хаосом мысли в голове Гончарова, – тут было всё относительно спокойно, и сейчас именно мы, а не тарлане или Предтечи устроили пальбу! Эти-то парни не виноваты, что Надю расстреляли! Вот так всегда: основные пули достаются совершенно невиновным!»

Хотя он тут же, как часто делал на войне, запретил себе думать так. Если бы люди, которые жили и живут здесь, не допустили того, что можно взять и просто за несогласие расстреливать безоружных… Значит, и они в чём-то уже виноваты! Сейчас он, прежде всего, защищает сына, которого убьют, если майор Гончаров не будет убивать сам.