Атаман Платов (сборник) - Петр Краснов

– Выходит так, – согласился Семенов.

– Да, – поддакнул и Ананьин, – чем больше о них узнаешь, тем противнее они кажутся…

На следующий раз я попал на дежурство в госпиталь в Новтлуге. Огромное сооружение, масса палат. Мое дело маленькое: сиди и читай, да раза два обойди госпиталь.

– Пожалуйте в палату умалишенных! – вдруг прибегает за мной служитель.

– Зачем?!

– Подписать акт о смерти. Просит ординатор палаты.

Иду.

– Снимите револьвер и шашку. В оружии входить опасно: есть буйные, могут наброситься на вас, выхватить шашку и натворить беды.

– Ладно! – Снял и вошел. Огромный зал, и ходят в нем люди в халатах. На нас не обращают внимания. Быстро идет фельдшер, за ним я. Слышу за собой поспешные шаги. Обернулся и обмер. Сзади меня шел огромный тип, рожа совсем сумасшедшая, пристально смотрит прямо на меня. Дверь уже недалеко. Успею ли только вскочить?! Чуть не бегу. Смотрю, спешит и он. Прыгнул я за дверь, прыгнул и он и дверь за собой захлопнул.

– Фу, ты! – говорю, – ну, и напугали же вы меня! Я ведь вас за сумасшедшего принял.

Захохотали и фельдшера, и служитель.

– Дело простое. Тут послужишь лет с десяток и сам с ума спятишь. Только этот молодец силы такой, что его самые буйные сумасшедшие боятся.

– А где находятся буйные?

– По другую сторону флигеля. Пройдите посмотреть в окна, – хитро сказал мне фельдшер.

– Хорошо. Обязательно посмотрю…

В кабинете ординатора ждал нас серьезный, мрачный мужчина.

– Желаете собственными глазами взглянуть на умершего прежде, чем подписать акт? – спросил он меня.

– Полагаю, что вы не предложите мне подписать не то, что следует.

– На свете все случается, – сказал доктор. – Особенно. здесь. Пойдемте, я лучше покажу вам умершего.

В маленькой комнате с решетками в окнах на узкой кровати лежал труп худого, изможденного человека. Лицо его было до чрезвычайности худощаво. Глаза глубоко провалились.

– Отчего он такой истощенный? – спросил я.

– Прогрессивный паралич мозга. – ответил доктор. – Сам долго мучился и нас мучил… Наконец, освободился… Уверились?

– Так точно.

– Пойдем подписывать акт.

Назад меня проводил тот громадный служитель. Я не замедлил обойти флигель и посмотреть буйных. В решетки глядело много диких, растрепанных лиц.

– Офицер!! – завопил один из буйных. – Офицеррр!.. У… ууу… а… аа… ааааа… – понеслось из-за решеток. Некоторые дико рычали, ругались и, ухватившись руками за железные решетки, корчили гримасы, скалили зубы и тряслись, точь-в-точь как обезьяны в зверинце, когда их раздразнит публика.

– Чего это они так буйствуют? – спросил я.

– Это солдаты, все они буйные, – ответил служитель. – Страсть не любят офицеров. Один вид офицера приводит их в бешенство.

– Откуда их набралось столько?.. И почему?..

– Да есть, которые сошли с ума на войне, а есть и такие, которые совершили преступление и симулируют сумасшествие.

– О… о… оооо… – неслось из-за решеток вместе с самой грязной площадной руганью по моему адресу. Я остановился и посмотрел на эти дикие, взлохмаченные рожи.

– А ну-ка, подразню! – подумал я и погрозил им пальцем. Эффект получился такой, что я и сам был не рад. Раздался взрыв неистового воя, все ревели и трясли решетки, будто старались выломать их, чтобы броситься на меня. У многих пошла изо рта пена. Ну и народец! Мне стало неприятно и жутко. Воображаю, как они бы терзали меня, если бы вырвались на свободу.

И это солдаты?! Значит, есть что-то нехорошее, что-то неладное в нашей теперешней службе, если сумасшедшие так ненавидят офицера. Что у трезвого на уме, то у пьяного и сумасшедшего на языке. Доказательство почти наглядное. Нет, лучше уйти в корпус и вырвать себя из этого осиного гнезда, уехать от прекрасного, погибельного Кавказа, отойти на время от армии, ставшей не тем, что была раньше.

Только 3-го сентября приехал из отпуска Шах-Будагов. Я сдал ему роту и стал готовиться к отъезду.

Общество офицеров устроило мне скромные проводы во время завтрака. Командир сердечно попрощался со мною и пожелал успеха на новом поприще. Не забыли меня и революционеры. В тот же день я получил письмо, чтобы не торопился уезжать.

– Бежишь от нашего суда? Спасаешь свою шкуру? – писали они. – Все равно не уйдешь. Мы приготовили и тебе, и твоим друзьям место на Кукийском[63]. Будь покоен, что оно тебя не минует.

Внизу стояла печать союза кавказских офицеров. Такие же письма получили Молчанов и Кононов. Особенно резкое письмо было Молчанову.

– Пусть попробуют!! Револьвер всегда здесь, – и он хлопнул по карману. – Это все ерунда… А сегодня приходи к Янкевским, там тебе приготовили тоже проводы. Будут все в полном составе.

Часов около семи вечера, когда уже темнело, я надел пальто, – накрапывал дождик, – положил в карман наган и пошел к Янкевским. Опасаясь засады, я решил идти по полотну железной дороги, а потом свернуть прямо в переулок, к дому моих друзей.

Я немного задумался и, только перешел через мост, как вижу, снизу, с насыпи, ко мне бежит какая-то темная фигура. Я рванул из кармана револьвер, но он зацепился курком за карман и не вынимался. Фигура натолкнулась на меня, отшатнулась и взмахнула рукой. Я закрыл на мгновение глаза и толкнул его в грудь. Правой рукой я все время рвал из кармана револьвер.

Открыв глаза, я увидел, что тип с изумлением смотрит на меня. Он сейчас же снял шапку, пробормотал извинение и пошел своей дорогой через мост.

Мое сердце колотилось в груди так, что я слышал его удары. Какое счастье, что я не успел вытащить револьвер! Вытащил я его и, в темноте не разобрав в чем дело, обязательно стукнул бы, – и может быть на смерть, – ни в чем неповинного человека. Провидение спасло и его от смерти, и меня от происшествия, которое могло бы совершенно изменить мою жизнь.

Я не удержался и рассказал бабушке и ее семье о только что пережитом волнении.

– Это хорошо, – заметила бабушка. – Бог спас вас, и вы должны благодарить Его. Не зацепись револьвер за карман, и быть бы беде. Со страху выпалили бы, – знаю я вас.

– Как не выпалить! – согласился и я. – Обязательно выпалил бы. Тем более, что часа за три до этого получил письмо со смертным приговором. – Молчанов сделал мне знак, но было уже поздно.

– Каким приговором?.. Это еще что такое?.. – заволновались дамы.

Пришлось не только объяснить, но показать и самый приговор.

– И только вам прислали? – забеспокоились они.

– Только мне.

– Не может быть! А Викторину Михайловичу?

– Я еще не получил, – ответил Молчанов.

– Уезжайте тогда поскорее, – решила бабушка, – оба уезжайте, а то эти нехристи убьют вас. Как пить дать, убьют. Вот ужасы-то пошли, прости, Господи! И что правительство смотрит? Средь бела дня приговоры людям выносят, а они все с этими каторжниками носятся. Вместо того, чтобы расстрелять этих террористов да убийц, они их судят, да еще иногда и оправдывают… Вот те и воображают, что их боятся.

Вскоре пришли все Поповы и Глембовские. Сыграли последний раз в преферанс, потом засели за ужин и беседа затянулась за полночь.

– Надо его накачать, – сказал Лампочка. – Завтра в вагоне выспится и пусть помнит и нас, и погибельный Кавказ, – шутил он, наливая всем вина.

Я пил, как новобранец, но не пьянел нисколько. Соблюдая вежливость, я порывался было раза два встать и уйти, но привычные полуночники так и не отпустили меня до самого рассвета. Лампочка все угощал меня на дорожку и так наугощался сам, что был в развеселом настроении духа и даже пошатывался. Наконец, решили расходиться по домам. Молчанов и Викеша проводили меня до батальона, держа револьверы в руках.

Я не помню уже, как и заснул. Денщик разбудил меня поздно, в девять часов.

– Что ты наделал?! – вскричал я. – Ведь опоздаю на поезд!

– Одевайтесь скорее и не опоздаете. Вещи я уже отправил.

Подарив ему свое ружье, переделанное из берданки, и три рубля денег, да еще кое-что из вещей, я побежал на вокзал. Там меня ожидала приятная неожиданность – я встретил всех своих друзей, в полном составе. Не было только Лампочки, он ушел уже на службу. Молчанов и Викеша явились с дамами.

Мне поднесли букетик цветов. И любезность дам, и их слезы на прощанье совсем растрогали меня. А все же уехал я с радостью.

Осиное гнездо осталось сзади. Мне удалось выбраться из него благополучно. Надолго ли?.. Хотелось сказать ему – не до свиданья, а навсегда!

Примечания

1

Тамоха – суматоха, беспокойство, тамошиться – беспокоиться.

2

Егупетка – характерное ругательство.

3

Все неказаки (преимущественно русские) носят название иногородних.

4

Сипа – характерное ругательство низовых казаков, которое применяется к русским офицерам.