Я была рядом - Николя Фарг

Ты спрашиваешь, к чему я клоню? К тому, что у бассейна мне было чертовски хорошо. Светило солнце, на бескрайнем небе ни облачка, время словно остановилось, я загорал, лежа на полотенце совершенно один, в полудреме, и в голове у меня сменялись черно-белые картинки из итальянского кино пятидесятых годов. Плеск воды, теплый ветерок, солнышко, переливающаяся бирюза бассейна, итальянская речь, доносящаяся отовсюду, — все это вместе было для меня лучшим в мире лекарством. Загорелый, влажный, в пляжных трусах, с длинными, шоколадного цвета волосами, худой, но широкоплечий, подтянутый, ни капли жира — я снова чувствовал себя красавчиком, впервые за долгое время я вновь подзаряжал батарейку своего эго, я начинал забывать о мобалийце, и это делало меня невероятно счастливым. Естественно, я тут же вспомнил о вчерашнем разговоре с Алисой. Я не знал, как пройдет этот свободный воскресный денек, но я точно знал, что непременно напьюсь и до отвала наемся чего-нибудь вкусного. Отец, мачеха и брат, накупавшись, присоединились ко мне. Мы приняли душ и переоделись. Когда отец включил мобильник, в нем появился значок сообщения, оставленного ночью, которое он не заметил. Он посмотрел на меня с видом полного недоумения и протянул телефон. Алиса писала: «Слушай, если ты не очень далеко, можно встретиться сейчас». Настойчивость этой девушки меня пленила и придала решимости. Я ответил ей, что вечер проведу в городе.

Мы обменялись короткими эсэмэсками и договорились созвониться после обеда. Вместе с семьей я возвратился на такси домой, мы приготовили обед и поели на террасе. Пока у всех была сиеста, я преспокойно убивал время: долго и тщательно мылся, чистил зубы, валялся на кровати, плевал в потолок, облачался в белую рубашку и белые брюки, любовался на себя в зеркало ванной комнаты, делал все очень медленно, чтобы не вспотеть — дезодорант я забыл в Париже, — несколько раз писал, ибо в глубине души я все-таки не такой дзен, каким хочу казаться, мыл руки, жевал жвачку — в общем, как будто готовился к серьезному экзамену по любимому предмету. Когда мой отец и мачеха встали, я преспокойно, без тени смущения объявил им, что иду на свидание с Алисой, что понятия не имею, когда вернусь, — уж простите, меня достало проводить целые дни с семьей; да-да, я ужасный эгоист, и чем депрессивнее становлюсь, тем больше мой эгоизм, я начинаю прислушиваться к каждой мелочи в себе, ловить каждую эмоцию.

Ровно в пять я набираю ее номер. Мы договорились встретиться в сквере прямо напротив ресторана, где накануне ужинали. Это место в десяти минутах ходьбы от дома. Впопыхах я забываю спросить у Алисы, как она выглядит. Я выхожу из дому, и вся семья провожает меня безмолвными взглядами, отчасти неодобрительными, отчасти сочувственными, отчасти ободряющими. Я спускаюсь вниз по дорожке, мимо растущих вдоль нее кипарисов, солнце уже приготовилось к закату, небосвод на горизонте стал ягодным, скоро по южной итальянской земле поползут ночные тени. Как я люблю Италию! Мое сознание здесь отдыхает, я перестаю думать, останавливаю мыслительный процесс, просто иду вперед, отпускаю себя на волю, мне хорошо, мне комфортно в своем теле, в модной рубашке, в штанах-багги APS, в конечном счете моя жизнь прекрасна, я ею доволен, потому что я действительно проживаю свою жизнь, я чувствую ее кожей, у меня все время что-то происходит, а значит, мне не на что жаловаться. Я не испытываю ни малейшего страха, ни малейшей тревоги: бешеные эмоции, которые рвали мне душу в последние месяцы, как ни странно, отрезвили мою голову и в какой-то степени даже освободили меня, будто оборвали веревочки, делавшие из человека марионетку, — прости, пожалуйста, за нудные душеописания. Итак, два или три поворота — и я выхожу на шикарную, довольно короткую улицу, делаю несколько шагов вперед и оказываюсь около искомого сквера. Примерно в сорока метрах от себя, на той стороне бульвара, за снующими туда-сюда неуклюжими машинами я вижу силуэт девушки. У нее в руках поводок, на котором большая бежевая собака. Девушка видит меня, я смотрю на нее, да, это она, а это я, я улыбаюсь, она тоже. Она совершенно не похожа на изысканную пышнотелую итальянку. Она миниатюрна, стройна, с плоской грудью. На ней черные босоножки, серые штаны, черная майка на бретельках и два-три серебряных браслета — это все. В одной руке — поводок, в другой — сигарета. У нее светлые, коротко остриженные волосы, уложенные с претензией на модную лохматость. Она все время дергает собаку, которая бежит вперед, в ее движениях есть какая-то нервозность, резкость, но они очень точные, очень уверенные; несмотря на хрупкое телосложение, она производит впечатление человека, твердо стоящего на ногах и твердо знающего, чего хочет. Таков мой вердикт, не могу воздержаться от его вынесения. По ее независимому, альтерглобалистскому, даже немного эмансипированному виду этакой оторвы я понял, что девушке в жизни довелось попробовать и гашиш, и экстази, и бессонные вечеринки, и беспорядочный секс, и холод привокзальных папертей, и еще много чего другого, о чем можно только догадываться. Я также понял, что на эту особу, скорее всего, довольно сложно произвести впечатление и что она наверняка не сахар. А впрочем, какая мне разница? Главное — я здесь, я иду вперед, что будет, то будет, посмотрим. Я удивляюсь тому, что привлек внимание именно такой девушки, это я-то, которого Александрина всегда называла безнадежным буржуем — навеки избалованным, неисправимым. В общем, я удивлен, и мне приходит в голову еще одна мысль по поводу внешнего облика Алисы: «Должно быть, это лишь одна грань ее личности». Я перехожу дорогу, подхожу все ближе, черты ее лица становятся все более четкими. Сравнение покажется странным, но ее взгляд напоминает мне знаменитую фотографию Марлона Брандо на мотоцикле — в «Дикаре», кажется. Знаешь, у нее такие выразительные глаза, они словно видят тебя насквозь, от них невозможно оторваться, и лукавая улыбка человека, который вроде бы расслаблен и вальяжен, но на самом деле всегда настороже, человека, уверенного в силе своего обаяния. Вот мне остается пройти каких-нибудь полтора метра, мы здороваемся так, будто давно знакомы, через секунду я понимаю, что уже видел эту улыбку и эти волосы, ну конечно, я смотрел на это лицо в ресторане, смотрел примерно тысячную долю секунды, но не видел его. Мое сознание было полностью поглощено горем, мой внутренний взор видел только Александрину. У Алисы потрясающая улыбка: в ней приветливость, благородство, шарм кстати, у нее прекрасные зубы, я никогда не видел у обычных людей таких зубов, это просто рекламная картинка из телевизора, а не зубы, — а еще у нее зеленые глаза и пухлые красные губы; у нее очень чистая кожа и идеальной формы брови — видно, что она ухаживает за собой. Клянусь, у нее невероятно красивое лицо, прямо исключительное лицо, я не преувеличиваю. Правда! Я видел подобные лица лишь в глянцевых журналах. Она похожа на датчанку или американку, на киноактрису. Это Джин Сиберг, только в улучшенном варианте. Я даже не пытаюсь постичь эту загадочную красоту, она обезоруживающе великолепна, и дело не в банальной миловидности, не в правильности черт, не в обыкновенном шарме, а в чем-то другом. Говорю тебе, она исключительно красива. Такое бывает только в кино, ну серьезно! Не может же оказаться такой королевой обычная девчонка, оставившая парню телефон в ресторане? У меня в голове крутится удивленная встрепенувшаяся мысль: «Все это слишком необъяснимо, слишком романтично и потому должно иметь какой-то смысл».

Мы начинаем болтать, нам легко друг с другом, мы присаживаемся на скамейку, а собака, словно обезумев от поводкового рабства и внезапной свободы, носится тем временем по скверику. Несмотря на наш несовершенный английский, мы болтаем без умолку, мы понимаем друг друга, мы узнаем друг друга. Как я и предполагал, ее небрежно-дерзкая оболочка скрывает такой же буржуазный нрав, как у меня. Сквозь инфразначение — прости за этот ужасный неологизм, — ну так вот, сквозь инфразначение слов каждый из нас тут же угадывает другого, расшифровывает его, оценивает, принимает или не принимает. Контакт установлен. Никакого смущения. Мы приглядываемся друг к другу — мы одной крови. Она воспринимает все вокруг так же психологично, как и я. Она не поддается эмоциональным порывам, она держит дистанцию и хочет, чтобы я это знал. Впрочем, ты, наверное, скажешь, что все нормальные люди ведут себя подобным образом. Однако тут речь идет не об обычной дистанции, граничащей с равнодушием, а о сознательной открытой дистанции, о дистанции-уважении, которая позволяет людям не задохнуться друг в друге. Поэтому наша взаимная намеренная дистанция нам обоим по душе. И если отодвинуть в сторону мой эгоизм и собственнические замашки, думаю, мы все делаем правильно. Я чувствую, что она изучает меня с таким же неуемным любопытством, с каким я разгадываю ее. Помимо естественного физического влечения, мы испытываем друг к другу неподдельный интерес, она пытается понять меня, я чувствую, что она ищет во мне какие-нибудь изъяны, но с каждой минутой все больше надеется, что они окажутся пустяковыми. Я вижу, что она тоже несколько сбита с толку, она старается быть осторожной и недоверчивой, но ее внутренний детектор одно за другим отмечает во мне качества, присущие исключительной личности, и она не может поверить в эту феноменальную встречу, которая произошла сегодня, в обыкновенный день, в обыкновенном сквере, на обыкновенной скамейке. Она — живая, веселая, забавная, спонтанная, взыскательная, не самовлюбленная, умеющая забыть о своей красоте. У нее хорошо подвешен язык, но она не аномально болтлива. Я любуюсь ее прекрасным лицом. Странное ощущение испытываешь, когда прикасаешься взглядом к подлинной красоте. А потом в какой-то миг между вами что-то происходит, и тебе становится очень хорошо, ты радуешься, сам не зная чему.