Печать Соломона - Рик Янси

На палубе нас ждали агенты АМПНА. Я насчитал десять. Если прибавить Оп-девять и Эбби, то я был тринадцатым, и это показалось правильным и зловещим одновременно.

Все повернулись в нашу сторону и уставились на меня.

– Я Альфред Кропп, – представился я.

– Они знают, кто ты, – сказал Оп-девять.

Я находился в восьми тысячах миль от дома, но, как бы далеко ни уехать, от себя не уйдешь. Я чувствовал себя неуклюжим олухом, который приперся на выпускной без девушки.

Группа была молодая. Если не считать Оп-девять, все остальные были не старше тридцати. Парни как на подбор: толстые шеи, квадратные челюсти и бицепсы, распирающие рукава комбинезонов. И две девушки, обе блондинки, как Эбби, с внешностью фотомоделей: слишком пухлые губы, маленькие подбородки и мальчишеские бедра.

А потом я увидел Эшли. Она едва заметно мне улыбнулась. Оп-девять кашлянул, и Эшли отвела взгляд.

Слово взяла Абигейл Смит:

– Что ж, ребята, мы у цели. Наверно, мне не надо напоминать, что произойдет, если Гиене удастся открыть Малую Печать. Случится величайшее вторжение за сотни поколений человечества, и в связи с этим директор принял решение запустить Первый протокол.

Эбби выдержала паузу, чтобы этот факт отложился в мозгу каждого оперативника. Кроме меня, естественно, потому что я понятия не имел, о чем она говорит. Атмосфера стала гнетущей.

– Вам известно, что это означает. Вас больше нет – в оперативном смысле, конечно. – Эбби глубоко вздохнула. – И у каждого еще есть время выйти из игры.

Никто не произнес ни слова. Эбби кивнула. Мне показалось, что она осталась довольна. Потом она спросила, есть ли вопросы. У меня их было штук сто. Например, что такое «вторжение» и «Первый протокол»? Остальные девяносто восемь были похожи в том, что я не желал знать ответы на них. Но больше всего я хотел выяснить, почему всем разрешается выйти из игры, а мне – нет?

Через поручни были переброшены веревочные лестницы, и мы спустились по ним к быстроходным катерам, которые, покачиваясь на волнах, скреблись о борт «Пандоры». Как только мой зад опустился на сиденье, наш катер прыгнул вперед и резко повернул влево, взяв курс на Марса-Алам.

«Пандора» растворилась во мраке, в кромешнейшей тьме под безлунным небом, хотя звезды светили очень ярко – гораздо ярче, чем в Штатах.

На пристани нас ожидали два «лендровера». Оп-девять помог мне вылезти из катера и сел за руль, а я устроился рядом.

Дороги в Марса-Алам недотягивали до наших стандартов, и нас трясло так, что я целиком сосредоточился на языке – как бы не откусить. Но Оп-девять вел «лендровер» не в город; огни Марса-Алам остались слева от нас, потускнели, и нас поглотила черная ночь. Лучи от фар, нацеленные в пустыню, – вот все, что я видел.

Минут через пятнадцать на усеянном звездами черном занавесе неба замигал красный огонек, а внизу, на земле, зажглись еще два – синий и желтый.

– О, вот это здорово, – сказал я. – Просто отлично. Где мы?

Но я и сам понял где.

– На взлетно-посадочной полосе, – ответил Оп-девять и затормозил.

Когда мы высадились из «роверов», из темноты вышли люди в черной форме и черных беретах. Все были вооружены автоматическими винтовками. Среди них оказался смуглый мужчина в отличном шелковом костюме. Он вышел вперед и поклонился Оп-девять:

– Доктор Смит, для меня большая честь познакомиться с вами.

– Это я доктор Смит, – сказала Абигейл и протянула смуглому мужчине руку.

Тот вытаращился на нее. Наверно, не ожидал, что доктором Смит окажется женщина. Мужчина откашлялся и с очень важным видом достал из кармана пиджака какую-то бумагу.

– У меня для вас сообщение от его превосходительства президента Египта.

Мужчина еще раз откашлялся. Читал он очень медленно, словно переводил с египетского на английский, – возможно, так оно и было.

– Как сторона, подписавшая Устав АМПНА от девятнадцатого ноября одна тысяча девятьсот тридцать второго года в Копенгагене, правительство Египта заявляет о полной готовности к сотрудничеству в данной сверхважной операции. Как президент Египта и уполномоченное лицо, подписавшее вышеуказанный документ, я гарантирую заявленным оперативникам Агентства Межпространственных Парадоксов и Неизученных Аномалий безоговорочное разрешение на полеты в нашем воздушном пространстве и любую материально-техническую поддержку, какая им понадобится для успешного завершения вышеупомянутой операции. Мы с готовностью вверяем вам судьбу мира и наших потомков. Да пребудет с вами Бог.

Смуглый мужчина еще раз откашлялся, аккуратно сложил послание и передал его Эбби.

– Благодарю, посол, – сказала Эбби. – От имени Агентства я хочу выразить признательность и заверить вас в нашем неизменно дружественном отношении к вашему правительству и всем подписавшим Устав сторонам.

Эбби поклонилась послу, посол поклонился Эбби, а потом они поклонились друг другу одновременно.

Посол поочередно взглянул на всех, а когда дошел до меня, округлил глаза.

– Привет, – сказал я. – Меня зовут Альфред Кропп.

– Я знаю, кто ты, – отозвался посол, развернулся на каблуках и зашагал к припаркованному рядом с «лендроверами» «линкольн-таун-кару».

Оп-девять сказал солдатам что-то по-арабски. Мне показалось, что он владеет им довольно свободно. В какой-то момент солдаты рассмеялись, и один даже похлопал Оп-девять по плечу, как будто тот удачно пошутил. Я попытался представить, как Оп-девять шутит хоть на каком-нибудь языке, и не сумел. За его плечом виднелся черный силуэт большого самолета. Он был очень похож на тот грузовой, в котором нас с Беннасио переправили через Атлантический океан прошлой весной, в мою первую кругосветную секретную миссию.

Мы всей командой пошли к самолету. Солдаты сопровождали нас с флангов. Оп-девять шагал впереди. Я глянул направо – рядом шла Эшли. Она стянула волосы в узел точь-в-точь как Эбби Смит. Наверно, у них в Конторе было такое требование к женским прическам, типа дресс-кода. Три солдата-египтянина держались в дюжине ярдов позади нас.

– А что это за вторжение такое? – шепотом спросил я Эшли.

Она тряхнула головой:

– Тебе лучше не знать.

Тут я впервые заметил, насколько изменился ее голос с нашего знакомства в Ноксвилле. Очевидно, смены тембра требовала ее легенда о студентке, переведенной из другого штата. Настоящий голос Эшли был гораздо ниже и с легкой такой хрипотцой, как у курящих женщин или преподавательниц физкультуры. Только она, по-моему, не относилась ни к тем ни к другим. К тому же я не замечал, чтобы от нее пахло табаком, да и в АМПНА вряд ли набирали в штат оперативников учителей физкультуры из колледжей.

Я мотнул головой в сторону Оп-девять:

– Он меня немного пугает. Я даже начал думать, не киборг ли он?

Эшли тихо рассмеялась:

– Кто?

– Ну, это что-то вроде кибернетического робота или типа того.

– Насколько я знаю, он – человек.

– Ну да, только ведет себя странно и совсем не похож на обычного человека.

– Оп-девять – живая легенда Конторы. – Эшли понизила голос, и он зазвучал еще глубже. – В восемьдесят третьем он был в Абхазии. Единственный, кто тогда вернулся.

Мы подошли к самолету. Иллюминаторов в его корпусе не было, и меня это очень даже устраивало. Внутри вдоль бортов установлены сиденья. Мы расселись по местам, заревели двигатели, а я все не мог найти ремень безопасности. Эшли села слева от меня, Оп-девять – справа. Прямо напротив сидела Абигейл Смит, и в полумраке грузового отсека казалось, что она улыбается, но, может быть, она просто стиснула от напряжения зубы. А между нами – дюжина деревянных ящиков. Все прикованы к полу цепями.

Самолет пошел на взлет, и я по инерции привалился к плечу Эшли. Желудок у меня сжался и прыгнул к горлу, но, когда самолет выровнялся, стало немного получше. Оп-девять наклонился и достал из-под сиденья большую книгу в кожаном переплете, с замысловатым узором из треугольников на обложке, а название было написано крупными буквами цвета крови: ARS GOETIA.

– А что это? – спросил я.

Оп-девять глянул на меня и приподнял одну бровь.

– Арс гоетия, что это значит?

– В переводе с латыни это значит «Искусство вытья», – ответил Оп-девять и забыл о моем существовании.

Он уткнулся в книгу и принялся читать, беззвучно шевеля губами. Книга была старая, от нее пахло плесенью, а страницы, похоже, были из пергаментной бумаги. Я начал прикидывать, что бы такое веселое или умное сказать Эшли, но все, что смог придумать, показалось бы ей занудством или тупостью. Естественно, обычно я не заморачиваюсь этим, иначе бы вообще все время молчал.

– Ты знаешь, что там, внутри Малой Печати? – спросил я.

Эшли кивнула, зрачки у нее расширились, а глаза стали влажными, и я подумал, уж не боится ли она так же, как я.

– Ну, – поднажал я, – и что же это такое?

– Худшее, – шепотом ответила Эшли. – Самое плохое на свете.