Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Дальше пропусти, говори об интересующем Меня!»
Зашли мы вчетвером к командиру. Без лишних слов нам приказали раздеться и сдать ротному старшине форму, одеться в солдатскую зелёную рабочую одежду, которую принёс батарейный старшина в том мешке из наматрасника. Взял он четыре папочки-скоросшивателя и скомандовал нам» «На выход!». Повёл он нас строем в казарму зенитчиков… Мы даже ни с кем не попрощались. Вещички наши личные через час принёс ротный старшина, и мы получили их от нового своего властителя, батарейного старшины. Нас сразу отвели в рабочую комнату замполита, где за столом сидел капитан- лейтенант (чисто флотский по форме одежды и званию) — нога на ногу. Мы притулились у уголке. Туда нас отправил ужасный майор, комбат, наводивший священный страх на всех в учебке. Нас рассадили на стулья у стенки перед лицом замполита. Старшина кратко доложил о нас и положил на стол папочки, вышел, прикрыв плотно дверь. Молчали, шелестели листочки наших личных дел, прочитываемых по очереди офицерами. Заговорил замполит, красивый утончённый красотой, Голос у него был скрипучим, резким, брезгливым:
— Галкин Николай Николаевич!
Названный легко встал, вытянулся по стойке «смирно». Был он крепеньким, коренастым парнишкой, плечистый, длиннорукий и мускулистый с простым, ясным, открытым русским лицом с карими глазами. Он был очень силён. Во время чистки картошки в наряде на камбузе, он легко давил в кулаке не только картофелины, он в мелкую кашицу раздавливал морковку!
— Садитесь, матрос. Так, образование всего 7 классов…слабенько О! Шестой разряд токаря расточника имеешь?! Это ведь почти мастер! Семейное положение…женат?!
Галкин заулыбался и кивнул:
— Ребёночка ждём скоро…
Повисло молчание, прерванное комбатом:
— Это меняет дело. Не обратил внимания, когда отбирал. Виноват!
Встал командир, посмотрел и пощупал руки матроса и сказал:
— Пишите, замполит — в расчёт первой батареи, помощником заряжающего!
— Должен сказать, Господин, что работёнка эта, заряжающего стомиллиметровую зенитку — это каторга! Но скоро я увидел, как Николай играючи обращается с двухпудовиками масляных снарядов, неутомимо, сосредоточенно, чётко! Через год он был послан на флотские стрельбы-соревнования. Вернулся победителем со званием «Лучший заряжающий соединения» и стал старшим матросом. Получил благодарность и десять суток отпуска на родину, не считая времени на дорогу, и поехал к жене и, родившемуся к тому сроку, сыну, к родителям, которых обожал! А ещё через год он стал помощником командира взвода и получил второй отпуск.
— Ты, раб, завидовал ему?
— Да, Господин, но твёрдо знал, что такой путь труда — не для меня. Кривыми были мои тропинки…
— Он чуждался тебя?
— Пожалуй, нет. Он относился ко всем, кто были слабее его — с сочувственной жалостью, совершенно необидной, так как он был добр по натуре.
— Борман или Ворман?! — выкрикнул-вскипел замполит, как-то растерянно даже, со взвизгом. Не чётко написано…
Ефим медленно, корпусом, склонился к коленям, и распрямился неспешно. Был он человек сугубо штатский. Форма — вся в морщинах и складках, весела на нём. Одно плечо было ниже другого, длинные пальцы узких кистей лениво сжимались — разжимались. На лице было некое брезгливое выражение, похожее на то, что мне приходилось наблюдать в детстве, в Фергане и по пути к ней, а похоже — в зоопарке, на лицах верблюдов, язык не поворачивается, назвать их «мордами»! Глаза Ефима, жёлтые, обычно скорбные, сейчас были ироничными:
— Можно и вор вам… — чётко, но лениво произнёс Ефим. Но правильно пишется «Борман», с одним «р» — и сел.
— Встать! — рявкнул каплей — Издеваться!?
Ефим, так же неспешно, поднялся, молча пожал плечами. Дрожащим от бешенства голосом замполит сказал:
— Ефим Самуилович?
Ефим кивнул. Комбат глядел на него с прищуром, в глазах было скрываемое веселье, которое он хотел скрыть от замполита, но показать и Ефиму, и нам троим.
Коля не обращал внимания, на не касавшееся его происходящее, думая о своём. Юрка моргнул голубыми глазищами на бледном до синевы, плаксивом, большеротом лице. Слушал он не без заинтересованности. Я весь подобрался, сжался, ловил каждое слово, следил за мимикой лиц, выражением глаз. То был цирк — салага и всемогущий замполит, которому не то что сказать что-то не так, посмотреть не так — нельзя было.
— Образование средне-техническое…прекрасно…мастер термического цеха…К печи что ли его приставить? Но какой из него кок? Неряшлив, медлителен., ленив, судя по виду…
Ефим молча кивал на каждое слово замполита, а взгляд его стал излучать неустрашимую силу. Тут вмешался командир, обращаясь к замполиту:
— Аврамов! Я его отобрал для службы ПФС, лично обучу и два года буду абсолютно спокоен — грамма не позволит уворовать!
Замполит как-то угас, но злость ещё душила его, и он попытался ещё куснуть противника:
— Борман…национальность?
— Москвич, товарищ капитан-лейтенант! — Чётко отрапортовал Ефим.
Замполит начал приподниматься со стула, сипя:
— Издеваетесь, мтрос?
— Считаю, что Вы надо мной издеваетесь, товарищ капитан-лейтенант. Перед вами анкета, в которой всё про меня написано и фамилия чётко напечатана, и национальность — еврей. Подтверждаю, что я не немец, не калмык, и не чукча, а русский еврей, родившийся в Москве.
— Гордитесь?
— Горжусь, есть чем гордиться.
Махнув рукой, замполит продолжил работу:
— Шмуль Юрий Моисеевич
Юра неловко встал. Был он ужасно нескладным. Отвечал тихим голосом, чётко выговаривая каждый слог.
— Национальность…русский?! Быть такого не может! Что скажите, Шмуль?!
— Так в свидетельстве с рождения было написано, так и в паспорте значится.
Шмуль — ладно, но Моисеевич?!
— Оставь, запалит, всё бывает… — Вмешался командир., — Ты сам Аврамов…А парнишка хороший, робкий только, ничего, окрепнет, возмужает… Смотри, два курса московского физтеха! Чтобы поступить и продержаться, нужны способности и трудолюбие! А он ведь не бросил институт, а его призвали. У меня он через полтора года будет первоклассным специалистом! лучшим оператором СОН, помощником приборного радиотехнического завода будет.
Закончив со Шмулем, замполит закурил и начал читать мою анкету. Тягучим вяловатым взглядом посмотрел мне в глаза, давая мне понять, что удивлён, что я не отвожу взгляд.
— Так, призван на год позже. Почему? Понятно, учился, но не доучился… Родился в Архангельске? Не москвич?
При первом же вопросе я распрямился как пружина, вытянулся по стойке, радуясь, что смотрюсь по строевому, подтянуто и опрятно. На последний вопрос ответил чётко:
— Не москвич по рождению, но призван из Москвы. Родился в Архангельске. С семьёй жил в Перми, Вологде, Самаре, Ростоке-на-Дону, а в эвакуации — в Фергане и Шадринске.
— Не Пермь и Самара, матрос, а?
— Города Молотов и Куйбышев, товарищ капитан-лейтенант!
— Теперь правильно…так… Одесское высшее
