Марсианское путешествие - Василий Гигевич

Большой Компьютер, созданный людьми, Искусственный Разум, браслеты-датчики на руках людей, Миллер со своими идеями, колонисты в безбрежном космосе, межпланетные корабли — все это, удивительно переплетенное, неожиданно потеряло для меня свой смысл…

Зачем, ради чего мы летели на Марс? Что двигало теми людьми, которые создавали Большой Компьютер, эти громадные межпланетные корабли?..

Я чувствовал, как волной накатывает знакомое раздражение. И не столько на этот запутанный мир, сколько на себя, на свое бессилие высказать простыми словами свои устремления, желания и мечты.

Кто я в этом мире?

Что нужно мне?

Когда жил на Земле, я ежедневно читал книги, газеты, слушал радио, смотрел телевизор. И казалось — с каждым годом я должен был становиться мудрее. Однако почему так случилось, что за годы земной жизни я постепенно потерял чувство исключительности и ценности своего «я», того внутреннего чувства «я», без которого человек не может чувствовать себя человеком?

Я хорошо знал, что я — гражданин свободной страны, которая изо всех сил стремится распространять на весь мир свободу, наказывая неверных и непослушных; я знал, что я — скопление живых клеток, органов, связанных друг с другом в единую систему; я знал, что я — смертный и что после смерти от меня нигде и ничего не останется; я знал много правил и истин, придерживаясь которых мог стать счастливым, но почему-то мне не хотелось исполнять эти прописные правила и истины — вся бесконечная информация, стекавшаяся ко мне ежедневно, не приносила счастья, наоборот, с каждым днем все более одиноко и растерянно чувствовал я себя в этом мире. И поэтому я думаю, что знаниями можно осчастливить человека, однако ими же можно и разрушить его внутренний мир…

В ту ночь я так и не заснул. Лежал и смотрел на светлеющий в полутьме браслет. Чувствовал, что то раздражение, которое появилось днем, не исчезает.

Пока что я был свободен, я мог даже подняться с кровати, выйти из комнаты и по тихим пустынным коридорам корабля пойти куда захочется. Я мог подойти к иллюминатору и долго смотреть на звезды, чувствуя близкое дыхание бездны… Я мог сделать многое, а между тем после сегодняшней регистрации я уже крепко, будто невидимой цепью, был привязан к чему-то наблюдающему за мной, как за подопытным кроликом, даже в полутьме оно следило за каждым моим движением, мыслями, чувствами, и я понял, что уже до самой смерти меня не оставит это гнетущее чувство, что я попал в капкан.

Тяжело, мучительно быть одиноким. Однако еще более тяжело и мучительно, когда ты знаешь, что за каждым твоим шагом, за каждым словом и жестом кто-то наблюдает. Одним — на мгновение, другим — на более продолжительное время, но все же человеку хочется остаться наедине с собой, со своими мыслями и чувствами.

В ту мучительную ночь мне захотелось сорвать браслет с руки и забросить его к черту на кулички. Но я знал, что сделать этого не могу, как в таких случаях говорят, все мосты сожжены.

7

Бесконечную ночь сменил новый день, принесший новые заботы и загадки.

…Как будто дни только для того и существуют, чтобы приносить человеку заботы и загадки, без которых он не может обходиться.

Войдя на завтрак в корабельную столовую, я взглядом поискал светлые волосы Коренева — хотелось сесть за один столик. На мою радость, Коренев уже был в столовой, он первый заметил меня. Сидя за пустым столиком, он издали помахал мне рукой.

— Привет, — сказал он, когда я присел рядом.

— Привет.

Вокруг сидели незнакомые мне люди, и начинать серьезный разговор было нельзя. Вообще, после того как мне на запястье нацепили браслет-датчик, я заметил, что стал осторожничать в подборе слов во время беседы, часто оглядываюсь…

Проклятый браслет!

Молчал и Коренев. Мне показалось, то ли он чем-то сильно озабочен, то ли утомлен.

Потом, когда после столовой медленно пошли по коридору к ближайшему иллюминатору, у которого в первые дни путешествия часто собирались колонисты, я все же не выдержал неловкого молчания, тихо сказал:

— Я прошлой ночью так и не уснул — думал о браслете. Мне и в самом деле кажется, что за мной кто-то наблюдает.

— А это и неудивительно… — сказал Коренев. Поначалу я не понял его. Помолчав, он объяснил: — Вы впервые столкнулись с Большим Компьютером. А что говорить мне, специалисту, который много лет занимается проблемой кибернетических машин и систем?..

Он что-то недоговаривал, а что — я не мог понять.

Тем временем мы приблизились к иллюминатору кругового обозрения и молча уселись в мягкие кресла.

За выпуклым стеклом, словно за стеной аквариума, начиналось что-то чуждое и неведомое нам та загадочная бездна, в которой символическими мистическими знаками горели звезды, одни — ближе, другие — дальше… И хотя оба мы знали, что эти звезды находятся на расстоянии в десятки, сотни и тысячи световых лет, однако было такое ощущение, что они рядом.

Близкий космос страшил и манил, как страшит и манит высота, с которой иногда так хочется броситься… Движения корабля не чувствовалось, и, если бы не постоянная сила ускорения, видимо, никто не сказал бы, что мы летим, набирая скорость, ежесекундно оставляя за собой сотни верст. И еще здесь, у иллюминатора, выразительно чувствовалось, что человек — песчинка в космосе, не более того.

— Вам, видимо, хочется знать, почему я оставил обжитую Землю и оказался здесь, — помолчав, промолвил Коренев, глядя в иллюминатор. — Как и у большинства колонистов, у меня тоже имеются весомые причины. Причины… Принцип причинности… Видимо, мы так созданы природой, что не сможем жить, если не будем задавать себе вопросы и отвечать на них… Поверьте, как ученый, как специалист по кибернетике я и на Земле не пропал бы тем более, что деньги меня никогда не интересовали. Самое загадочное для меня в том, что Миллер, как бы вам точнее сказать, прав… Понимаете, что я хочу сказать? Как специалист я пока ничего ошибочного не нахожу в логических идеях Миллера. И в самом деле, здесь Миллер не лукавил, почти все в мире можно перевести на язык информатики. Порой наедине я и сам прихожу к тому, к чему пришел Миллер: Искусственный Разум должен управлять людьми. Да и сам человек, если отбросить человеческие амбиции, не является ли он всего лишь кибернетической биоэлектронной системой. Точнее, нам надо рассматривать не одного человека, а все человечество…

Почему-то мне стало страшно от спокойствия Коренева. Одно дело, когда об этом говорил Миллер. Но Коренев… Это говорил тот человек, к которому у меня невольно возникала симпатия… Хотя уже и до этого, живя на Земле, я не однажды слышал подобные рассуждения. Однако всякий раз мне становилось не по себе. Я сразу же перебил Коренева: