Феминизмы. Всемирная история - Люси Делап
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пределы мечтаний
Феминистские мечты, о которых шла речь, были утопическими и воплощались в литературе, фантазиях, иногда в обыденной жизни. Но грезы не всегда оказываются всего лишь фантастикой или проявлением пустых надежд. Они могут быть наполнены противоречиями и бессознательной напряженностью, которые указывают на трудности жизни по принципам феминизма. Пересмотр отношений мужчин и женщин означает переоценку самых интимных сфер, и неудивительно, что это порождало сомнения и тревожность у мечтающих об иной жизни женщин и мужчин.
Сновидения крайне скудно документированы, и нам приходится иметь дело с письменными свидетельствами, лишь очень приблизительно показывающими, что на самом деле происходит во сне. И, конечно, записанные сновидения — лишь те, которыми сновидец решил поделиться. Письмо английского философа, политика и борца за права женщин Джона Стюарта Милля (1806–1873) дает нам уникальную возможность получить представление о бессознательных желаниях крупного теоретика феминизма.
В 1869 году Милль опубликовал книгу «О подчинении женщины» (The Subjection of Woman) — этико-философское обоснование равноправия полов. Он попробовал добиться для женщин избирательного права, внеся поправку к Акту о народном представительстве (1867), призванном дать право голоса английским мужчинам из рабочего класса. Вклад Милля в борьбу за избирательное право для женщин — свидетельство того, что активно действовали и пользовались большим влиянием и мужчины-профеминисты. Идея, будто сторонниками феминизма могут быть исключительно женщины, должна быть помещена в исторический контекст и привязана к конкретным точкам на пространственно-временной шкале. Господство этой идеи вовсе не было тотальным, и Милль, а также, например, американец Фредерик Дуглас (бывший раб и борец за избирательные права) и китаец Цзинь Тяньхэ были видными сторонниками расширения возможностей для женщин. Милля, как и многих других мужчин — сторонников феминизма, вдохновляла соратница — в его случае жена Гарриет Тейлор-Милль. Он некритически приписывал ей «чуть ли не совершенную мудрость» и в сотрудничестве с ней писал о домашнем насилии и других сопутствующих проблемах[41].
Джон Стюарт Милль рисовал очень специфический образ идеальной гражданки. Он считал жизнь замужней, «домашней» женщины высшей формой реализации предназначения женщины — притом что в конце XIX века все больше женщин во многих европейских странах лишались возможности выйти замуж. Отток мужчин из Европы в США, Аргентину, Австралию и Канаду породил в Старом Свете гендерный дисбаланс. В связи с этим в обществе на полном серьезе распространились опасения, что незамужние женщины окажутся своего рода «излишком» в социальном и половом отношении. Милль отстаивал введение избирательного права для женщин, исходя из своего отношения к замужним женщинам как к гражданкам, и в меньшей степени благоволил одиноким женщинам, которые, по его мнению, не сумели выполнить свое высшее предназначение. Но, хотя идеалом Милля оставалась замужняя женщина, его представление о женской добродетели (по словам Сандры Дзерилли) основывалось на «морализующей силе асексуальной женственности»[42]. Сущность этой модели гражданственности составляли благоразумие, воздержание и подавление низменных страстей. Сам Милль в течение двадцати лет поддерживал пылкие, однако платонические отношения с замужней Гарриет Тейлор. Лишь после смерти мужа она смогла выйти за Милля, и он всю жизнь относился к «низменным страстям» как к общественным порокам.
Грезы самого Милля кое-что говорят о том диссонансе, который вызывало у него вожделение. В 1857 году в письме он рассказал супруге Гарриет о сне, в котором вел за обедом беседу с «женщиной, сидящей по левую руку, и молодым человеком, сидящим напротив». Молодой человек сказал:
«В женщинах можно найти два превосходных и редкостных качества: настоящая подруга и настоящая Магдалина». Я ответил, что «лучше всего отыскать их в одной женщине». Женщина возразила: «Нет, это было бы слишком тщетно [или тщеславно; vain]», и я вспыхнул: «Вы полагаете — говоря о том, что само по себе благо, думаешь о собственном ничтожном личном интересе? Нет! Я говорю o том, что само по себе хорошо и достойно восхищения»[43].
Магдалинами тогда эвфемистически называли распутных женщин или проституток. Судя по всему, Милль искал персонажа, в котором чувственность сочеталась бы с интеллектуальной состоятельностью и способностью к дружбе, превозносимыми им как гражданские добродетели — хотя Милль и опасался взгляда на них как на «пустые». (Эта характеристика, vain, может указывать и на невозможность — «тщетно», «впустую», и на личное качество — «тщеславие», «суетность», «спесь».) Сновидения редко отличаются ясностью, однако могут указать на некий очаг напряженности и на невысказанные мысли. Милль поправляет себя во сне: «Он сказал, что это неверно и что следует говорить о „невинной магдалине“…»
Парадоксальность этого представления, наделяющего женщину искушенностью вкупе с невинностью, снова указывает на не осознаваемую самим Миллем фрустрацию и шаткость его позиции по гендерному вопросу. Немыслимая «невинная магдалина» — грозный, деструктивный персонаж. Письмо жене Милль продолжает так: «Как странно воображать во сне глупые издевки, к тому же совершенно чуждые твоим принципам». Милль дистанцируется от собственного сновидения, называя его «странным» и «вздорным». Оно тем не менее дает представление, крайне любопытное, о трудностях отстаивания профеминистской позиции, в рамках которой — в случае Милля (а также Перкинс-Гилман и радикалов) — особое внимание уделялось целомудренности и примату разума над страстями.
Сон американской феминистки Дорис Стивенс — еще один яркий пример противоречий в жизни феминистки. Состоя в рядах Национальной женской партии, Стивенс участвовала в борьбе за право голоса для американок, а позднее, возглавляя Межамериканскую женскую комиссию (1928–1939), играла видную роль в попытках расширить влияние женщин на международную политику. В 1921 году она вышла замуж за известного адвоката Дадли Филда Мэлоуна и объявила себя сторонницей новых брачных отношений: женщинам, выходя замуж, следует сохранять добрачную фамилию и продолжать работать. Она надеялась, что ее брак станет образцом дружбы и любви — воплощением надежд Коллонтай, казавшихся одновременно несбыточными и исполнимыми после большевистской революции.
Увы, отношения Стивенс с новым мужем оказались далеко не такими, как она надеялась. Мэлоун оказывал на жену эмоциональное давление, не воспринимал ее всерьез и изолировал ее. Он плохо понимал стремление женщин к самостоятельности и самореализации в труде и, кроме того, изменял ей. В 1927 году пара разошлась. Стивенс, в тот момент еще живя в Париже с мужем,
