Мой любимый пират. Повести - Евгений Кремнёв

– Что ж, мне надо повеситься, – равнодушно заключила красавица. – Долго я этого кошмара не выдержу.

– Ну-ну, – успокоил ее врач. – Повеситься ты всегда успеешь. Коли мы приходим к выводу, что тебя преследует дух, то нужно применить защиту. Она есть и достаточно эффективная. Я тебя сведу с одной бабкой-знахаркой.

– Знахаркой?! Вы же врач?

– Я не врач, я – психиатр. Я обученный человек, конечно, но наши материалистические камлания очень часто бесполезны. В общем бабкины методы могут быть эффективнее, – он улыбнулся акульей улыбкой.

– Я на все согласна…

Часть 4

…Они вышли из лифта, остановились на лестничной площадке. Ганс показал на дверь и подтолкнул ее. – Ну, ни пуха! Я буду ждать внизу. И …бабуля с прибабахами, но ты терпи…

Инга позвонила. За дверью было тихо. Она позвонила ещё раз. Послышались шаркающие шаги, и в отворившейся двери показалась толстая растрепанная женщина лет шестидесяти, глядевшая куда-то себе под ноги.

– Можно? – робко спросила Инга.

Женщина молча прошла внутрь. Инга вошла вслед за ней и закрыла дверь. В нос ударил тошнотворный запах.

Хозяйка спросила грубо. – Чего надо? – и, наконец, посмотрела на девушку. В тот же миг от её суровости не осталось и следа.

Инге стало плохо от запаха, усилием воли она остановила рвотный спазм, остроглазая бабка заметила это и ласково сказала. – Давай в туалет быстренько! Проблюйся!

Красотку рвало, а бабка держала ей волосы, потом подала полотенце. Инга вытерла рот, и они пошли в кухню, где и обнаружился источник чудесных запахов: помещение почти до потолка была забито банками с соленьями, вареньями, компотами, часть из них была открыта и источала крепкий аромат подпортившегося продукта, на подоконнике громоздились коробки с конфетами, стояло несколько картонных коробок с тортами, покрытых плесенью, под окном штабелем лежали упаковки с «Чокопаями», пакеты с сушеными кальмарами, корюшкой, прямо на полу горкой были рассыпаны семечки, и тут же на газете лежали подернутые зеленью финики, в мойке громоздилась гора немытой посуды. На свободном пятачке еле помещались кухонный стол, табурет и газовая плита. Знахарка усадила девушку, и та, сдерживая дурноту, сбивчиво рассказала о своих проблемах, бабка – хотя, это была не бабка, а крепкая женщина в годах – в это время восхищённо разглядывала ее.

– Давно таких красавиц не видала! – сказала она, погладила ее пепельно-русые волосы, шею и грудь, спросила, как зовут погибшего, когда родился и похоронен ли уже? Налила воды из крана, поднесла Инге. – Имя свое шепни! – Инга выполнила приказ. Бабка достала из чайника разогретый воск и кинула в ковш. Носила его вокруг ее головы, бормотала, оттянула блузку на ее груди, прыснула туда, в лицо, за шиворот. Приказала не моргать и прыснула в открытые глаза. Потом долго вглядывалась в ковш. – Испугали тебя машина, черная клипса и ножик. – Опять носила ковш вокруг головы, бормотала, и опять всматривалась в меняющийся воск. – А, бояться тебе нужно собаки и похоронных дрог.

Она зажгла спички и поочередно бросала их в воду, спички тонули. Бабка качала головой. – Торопиться надо, красотка, торопиться! Но коли не похоронен ещё парень твой, то мы ещё повоюем! Я водички приготовлю завтра. И заговор сделаю на неё. Очень хорошая водичка получится. Ни один черт тебя не возьмет! – сказала она заговорщицки. – А, ты вот что, – зашептала бабка. – Тортик мне принеси, а то я давно, сладким не баловалась! В три часа принеси!.. И ещё… – она вытащила из шкафа лабораторную пробирку, провела её в темный зальчик, заставленный старомодной мебелью, и приказала раздеться. – Зачем? – испугалась Инга.

– Надо, – сказала знахарка. Инга сняла с себя все и в тот же миг почувствовала тяжесть внизу живота, указывавшую на приближение месячных, хотя до срока ещё была неделя. По ее бедру побежали одна, другая, третья алые капли, Инга вскрикнула. Знахарка же наклонилась и собрала их в пробирку…

Вечером она спросила бородача, неужто ей придется опять спать в психиатрической клинике, где ночью к ней опять возможно кто-нибудь придет, и будет бесчестить. Ганс Андреевич сказал, что может отпустить её домой, но не одну, потому что он за нее ответственен. Инга призналась, что она боится ночевать и дома ночевать одна и если он не против…

– Ну, в чем вопрос.

– Только…

– Не переживай, я буду вести себя как агнец божий, – упредил ее Ганс Андреевич, прекрасно зная, что агнцем в отношении женщин никогда не был.

Набрав в кафетерии бутербродов, они пошли к Инге.

– А если еще и три бутылки водки для снятия стресса? – предложил психиатр.

Инга отрицательно покачала головой.

– Нет-нет, не подумай, чего такого! – сказал психиатр. – Просто как врач уверяю – тебе это будет полезно.

– Ты же психиатр, не врач.

– О-о, в этом деле я – врач!

– Ох, хитрюга, врач! – погрозила девушка пальчиком и согласилась на две бутылки коньяка «Аист».

Разморенная коньячным допингом, Инга постелила бородачу в спальне, себе на диване в зале, где спала ее мать, когда возвращалась с «северов». Приготовив ванную, девушка с наслаждением улеглась в воду.

Вода повела себя странно: она сжимала и разжимала ингино тело, а невесть откуда взявшиеся струи целеустремленно завихрялись у грудей и между ног. Она не удивлялась и подавалась навстречу потокам. Потом эти слабые ласки стали раздражать её. Девушка поднялась и пнула воду ногой. Накинула халат на мокрое тело и пошлепала из ванной.

Ганс Андреевич лежал в постели, освещенный розовым кругом ночника и листал её бабский попугайно яркий журнал – коньяк его не брал, и он не мог заснуть. Бородач удивленно посмотрел на Ингу, выглянувшую из-за косяка с загадочной улыбкой. Девушка хихикнула и вбежала в спальню. Халат распахнулся, но она, не обращая на это внимания, подошла совсем близко к Гансу, бесстыдно положила палец на мокрые волосы между ног и сказала. – Отсюда он срезал у меня прядочку. Вот здесь. Хочешь потрогать?

– Хочу, – сказал он пискнувшим от волнения голосом и протянул руку.

…Инга, яростно помогавшая психиатру, вдруг сжала колени и замерла. Потом простонала. – Как всё это тупо! Тупо! Он вертит мной как куклой! Это он заставил меня лечь под тебя!.. Слезай!..

Психиатр повиновался.

…Она долго лежала молча, отвернувшись от Ганса. Наконец, произнесла. – Ты воспользовался моей неадекватностью.

Бородач хотел сказать, что он счастлив плодами её неадекватности, но выразился более обтекаемо. – Ну как не воспользоваться, Инга! Ты стоишь надо мной и предлагаешь себя! И что мне делать? Оттолкнуть тебя? Сказать: давай не будем? Да ты сама бы не поняла меня и дала бы в морду! И… ты хоть сознаешь силу своей красоты!.. Она сокрушит любого мужика! Наповал!.. Я не мог устоять! Это не в моих силах было!.. Прости!.. И ты представляешь хоть, какой у меня был стояк!..

– Представляю. Я в стояках кое что понимаю, – примирительно сказала девушка и повернулась к нему. – Ладно, я тебя прощаю, – сказала она. – Он может сотворить со мной все, что угодно! А я, такая неадекватная, могу сотворить все, что угодно с вами, мужиками… Но он, скотина мёртвая, пусть и держал бы меня постоянно в таком состоянии, чтобы я не врубалась и ловила кайф, а то… как только, так – сразу!.. Мне же стыдно становится, что я, типа, такая доступная!

– Я тебя уверяю, – попытался успокоить её Ганс Андреевич. – Завтра ты для него будешь недосягаема! Эта знахарка очень сильная! Проверено!..

На столе лежит труп. Это – Иван. Странная молодая женщина в чёрном уже освободила тело от окровавленных одежд и, налив в ведро воды, поставила его рядом с цинковым столом. Рядом с ним она поставила второе – пустое ведро. Намочив тряпку, черница стала осторожно смывать с обезображенного трупа корки крови и выжимать тряпку в пустое ведро. Вдруг женщина замерла, глядя куда-то в угол. Огляделась по сторонам и прошептала. – Прочь! Прочь! – перекрестилась и продолжила свое дело.

Привычные руки быстро справились с делом, и через пятнадцать минут тело было передано «косметологу», чтобы через какое-то время опять вернуться к странной женщине – для одевания в последний путь. Она осторожно перелила содержимое грязного ведра в пластиковые бутылки из-под воды. Сегодня их получилось две.

Патологоанатомы и служащие морга раньше интересовались, для чего она это делает. Черница неизменно отвечала, что выливать кровавую воду здесь нельзя. Она отнесет ее куда знает и уничтожит. Служащие крутили пальцем у виска, но, в конце концов, смирились с бзиком этой странной женщины, оправдывая ее профессией, где сдвинуться было на раз.

Утром Ганс и Инга молча поели овсянки – девушка следила за весом, это – святое – и теперь пили чай, бородач – со сдобой и клубничным вареньем, девушка – без всего. Ганс Андреевич кусал булочку, но в руках то и дело возникало ощущения тепла от других «булочек» – за которые он держался прошлой ночью.