Эпоха Пятизонья - Михаил Белозеров

Костя действительно знал об АА-24 буквально все, но никак не мог вспомнить, откуда и почему. Впрочем, это его уже не удивляло.

– Я думаю! – согласился он, благоговейно поглаживая непривычное оружие, у которого вместо рожка, торчал большой толстый диск.

– Ладно, берем его! – скомандовал офицеру генерал. – И еще нам нужен пистолет. Выберем наш «пернач», надежный и простой, как топор. Калибр – девять миллиметров, две обоймы по восемнадцать патронов. Хватит за глаза!

– Есть «пернач»! – тотчас отреагировал Павел Савельевич.

– Давай! – приказал генерал. – Хорошая, мощная штука. Отдача уменьшена по сравнению с другими моделями, целиться удобно. Думаю, что он тебе не пригодится, но на всякий случай.

– Спасибо! – Костя, словно школьник, радостно посмотрел на него.

Оружие его всегда волновало, еще с детства, когда они с отцом ходили на охоту в тайгу. Стоило ему увидеть пистолет «пернач», как он тут же вспомнил, что когда-то стрелял из него. Конечно, это была ложная память, но Костя точно помнил, как всаживал в мишень пулю за пулей. А еще инструктор поправлял ему стойку при стрельбе с колена. Вот прогресс, восхитился он, хотя, конечно, слышал обо всех этих системах, накачивающих мозги любой информацией и оставляющих даже тактильную память мышцам.

Ему также дали нож, который не надо было затачивать три года, и кремень на шнурке из оленьей кожи.

– Все! – обрадованно сообщил генерал Берлинский. – Готов под завязку.

Косте стало аж плохо. Он почему-то думал, что процесс подготовки займет куда больше времени и это будет бесконечно радостным процессом, с настоящими проводами и застольем, но без сантиментов и слез. Дня два-три его устроили бы, и можно пьяненьким идти в Зону. А здесь раз-два – и готово. Вперед марш, беги умирай!

– И это все?.. – растерянно спросил он.

– Ну, а что еще?.. – удивился генерал и взглянул на часы, чтобы не встречаться взглядом с Костей. – Можно дать тебе еще фонарик, но у тебя их целых три. Ночное виденье в двух системах… – начал перечислять он, – ультрафиолетовый детектор… детектор движения… индикатор опасности… инфракрасный прицел… усилители звука типа «нетопырь», контроль состояния экзомышц… шлем-самосборка…

Он много еще чего с удовольствием говорил, загибая пальцы, поросшие короткими рыжими волосами. Костя слушал и подспудно ждал появления Реда Бараско. Не хотел он уходить без него. Как-то это было не по-дружески что ли. Ред обязательно скажет что-нибудь умное, ободряющее. А главное, он знает, что делать в Зоне.

– Ладно… ладно… – сказал генерал, заметив, что Костя долго молчит, – перед смертью не надышишься, сынок…

Павел Савельевич за спиной Кости тактично кашлянул. Генерал взглянул на него с высоты своего роста, и Павел Савельевич закашлялся еще сильнее, будто у него действительно першило в горле.

Костя нашел в себе силы промямлить:

– Я готов…

Генерал Берлинский впервые отвел глаза. Он подумал, что Сабуров покойник. Нельзя его таким пускать в Зону. Нельзя! Даже хваленый «анцитаур» не поможет. Но времени на психологическую обработку не было. Авось пронесет, решил он. Где наша не пропадала?

– Ну отлично! – бодро воскликнул. – Пойдем! Машина уже ждет! – И смахнул сухую слезу. – Помни только, сынок, что твое задание под грифом ОПС. Операция повышенной секретности.

* * *

В глубине души Костя до самого последнего момента надеялся на чудо – что Ред Бараско передумает и пойдет с ним и что все будет нормально, как было нормально в той, другой Зоне. Но Ред как в воду канул.

Оказывается, он сидел в армейском «тигре», нацепив темные очки «капля» в золотой оправе. Вид у него был абсолютно деловой, и кажется, он еще принял на грудь, потому что был разговорчивым и веселым, и на Костю взглянул между делом, словно не Костя Сабуров был виновником торжества, а он, Ред Бараско, старый, битый и испытанный Зонами сталкер с неизменным шейным платком – на этот раз синего цвета. Они меня похоронили, понял Костя, усаживаясь на заднее сиденье за водителем, похоронили живьем и даже выпили за упокой души. Четвертым с ними сел накачанный боец с автоматом, в черной вязаной шапочке.

– Ты, что ли, идешь туда?

– Ну… – нехотя подтвердил Костя, помня об ОПС.

– Ты даешь, парень! – воскликнул боец. – Я бы ни за какие коврижки не согласился. Ты и на сталкера-то не похож. Скажи, сколько тебе заплатили? Миллион хотя бы дали?

Костя так разозлился, что вроде бы случайно ткнул прикладом бойца в колено, и тот заткнулся.

– Поехали! – распорядился Ред, повернулся, посмотрел на Костю и подмигнул ему: – На!

– Что это такое?

– Хабар из Крыма, как обещал. Вот этот кормилец: с синего края дает воду, а с другого, зеленого, – еду. Запомнить легко. Только надо посильнее нажать. А этот, бурый, ну, помнишь, мы сидели?..

Боец вытаращил на Реда изумленные глаза. Видно было, что Ред не хотел раскрывать свойств хабара перед бойцом и водителем. Он и в Чернобыльской Зоне себя так вел: ничего лишнего, никакой информации и раскрывался лишь постепенно и только в определенные моменты жизни. Слабостями их трудно было назвать. Слабостей у Бараско не было, словно он был сделан из единого куска гранита.

– А-а-а… – слабо улыбнулся Костя. – Понял… Спасибо…

Ему хотелось сказать еще много чего, например, что ему хочется увидеть Леру, что он не уверен в себе, что друзья так не поступают, что он, в конце концов, элементарно боится, но Ред уже отвернулся и смотрел вперед, на череду кленов и берез по обе стороны дороги.

Воспитывает, понял Костя, но легче ему от этого не стало.

Оказывается, они находились за МКАД, в Бутово. Костя, конечно, помнил эти места, потому что по роду деятельности мотался и в этом районе. Только на этот раз он ничего не узнавал. Эх, камеру бы сюда, подумал он, увидев, что творится и на дороге, и в окрестностях.

Вся левая полоса Варшавского шоссе была забита машинами. Все четыре полосы ревели, гудели и звенели клаксонами. Стояла дикая ругань. Если бы не блоки разделительной полосы, через которые не мог переехать и танк, то вся эта масса машин ринулась бы на правую половину. Впрочем, водителям надо было опасаться военной техники, которая беспрерывным потоком двигалась в сторону центра, и военной полиции в голубых касках, бронетранспортеры которой стояла через каждые сто метров.

Шла Белостоцкая бригада морской пехоты. В машинах сидели бойцы в черной форме. Лица у них были сосредоточенными.

– О-о-о! Силушки-то! – обрадованно произнес боец. – Навалимся!

Костя промолчал. Навалимся, думал он, как же! Наваливаются только дураки! У него, конечно же, имелись свои соображения на этот счет, хотя бы в отношении железнодорожных составов, которые были забиты под завязку. Электрички, обычные составы и даже составы, собранные из старых допотопных теплушек, двигались с черепашьей скоростью. Люди цеплялись на подножки, торчали в окнах и сидели на крышах. Но ужаснее всего выглядели те беженцы, которые шли пешком по целине, месили грязь по перелескам и болотцам с велосипедами, с ручными тачками, колясками и подводами, запряженными лошадьми.

– Черт… – пробормотал Ред Бараско, глядя на все это, и сделал глоток из бутылки, которую вытащил из-за пазухи. – Будешь? – спросил он у Кости.

Костя с удовольствием выпил бы, но его больше мучила жажда, а достать универсальный хабар в присутствии водителя и бойца он не посмел. Мало ли какую тайну для непосвященных выдаст?

– Я буду! – воскликнул боец.

– Тебе не положено, – ответил Бараско. – Ты на службе.

– Чего это не положено?! – возмутился боец. – Мне все положено. Мне даже, может, положено больше, чем тебе.

– Вот ему положено, – возразил Бараско, – он идет в Зону. Туда трезвыми не ходят, иначе мозги могут расплавиться. А тебе зачем? Твое дело – нас охранять.

– Дело к вечеру. Стресс надо снять.

– Так, Кузьма, не заводись, – добродушно среагировал водитель. – Вот сейчас доставим человека по назначению, потом и примешь дозу. Хоть залейся.

– Я не пьянею, – сообщил боец и с надеждой посмотрел на Бараско. – А реакция у меня только лучше. Ну дай глотнуть!

Но разжалобить Бараско было практически бесполезным делом. Он только поцокал языком.

– Кузьма! – одернул бойца водитель.

– Ладно! Тоже мне, чертовы сталкеры, – пробормотал боец, – мало мы вас давили… – И отвернулся к окну.

Костя ожидал, что сейчас Бараско снимет очки в золотой оправе, посмотрит на бойца, как питон, а потом накажет его по полной программе, но Бараско почему-то промолчал. Должно быть, из-за меня, огорчился Костя и неприязненно покосился на бойца.

– Чего пялишься?!

– Хочу морду твою запомнить, – сказал Костя, – чтобы потом знать, кому ее набить.

Кузьма дернулся, но Костя с какой-то звериной легкостью обхватил его правой рукой за шею, подмяв под себя, и вдруг понял, что может ее сломать, как спичку. Кузьма еще раз дернулся, но как-то вяло, сразу обмяк и, несмотря на свои внушительные габариты, притих. Через мгновение он уже хрипел. Черная вязаная шапочка упала с его головы на пол.