Нежнее шелка, острее стали (СИ) - "Ginger_Elle"

Отсмеявшись, Хангир сказал, что всё объяснит ему чуть позже и пригласил младшего брата придти к нему на ужин. Когда они закончили трапезу, Хангир сделал знак слугам, и в комнату ввели невысокого хрупкого большеглазого подростка, на котором из одежды были почти одни только украшения – но этих было много.

- Это Риза, лучший из моих постельных рабов. Жаль будет с ним расставаться, но ему уже семнадцать.

Хангир жестом подманил наложника ближе, и они вдвоём продемонстрировали Зейну, для чего нужны мальчики в гареме. Зейн весь дрожал от непонятных чувств, овладевших им: ему хотелось выбежать вон из покоев брата от стыда за то, что он совершал со своим рабом, но не мог не то что на ноги подняться – он не мог даже глаз отвести от Хангира и Ризы. Сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло, а между ног медленными волнами поднимался жар. Зрелище его возбуждало, но не так, как он сам бы от себя ожидал. Он, в мечтах, хотел бы оказаться не на месте Хангира, бравшего красивого и послушного мальчика; он хотел быть на месте Ризы, принимать в себя большого сильного мужчину, сладко и беспомощно биться под ним, содрогаться, стонать и испытывать тот исступлённый и унизительный восторг, что читался сейчас на лице раба.

Зейну стало дурно и страшно… Он дрожащей рукой поднёс к губам кубок и выпил все, что там было, до дна, даже не поняв, что пьёт.

Потом он спросил Хангира, не было ли то, что он видел, запрещённым деянием. По его разумению, это было то же самое, что мужчине лечь с другим мужчиной. Хангир хитро улыбнулся:

- Многому же тебя надо учить, младший брат, - сказал он, отирая пот со лба и висков. Чёрные волосы над ними были совсем мокрыми и стали завиваться в мелкие кудри от влаги. – Закон воспрещает ложиться с мужчиной, а Ризе ещё нет восемнадцати, значит, он и не мужчина. Я ничего не нарушаю.

Зейн вспомнил, как поразился тогда людской изворотливости и подлости, но это не помешало ему на следующий год, когда отец позволил ему иметь свой гарем, взять туда и мальчиков тоже.

Царевич, погружённый в воспоминания, даже и не заметил, что Вельс целует ему теперь уже не грудь и шею, а живот, спускаясь всё ниже. Стоило ему осознать это, как его член начал твердеть. Вельс что-то довольно пробормотал и, передвинувшись ещё ниже, поцеловал его теперь там. Зейн выгнулся ему навстречу.

- Ты… - начал царевич, но прервался, шумно выдохнув. – Ты, когда жил в своей стране… У тебя был мужчина? Любовник?

Вельс сначала провёл языком от основания члена юноши к головке – не останавливаться же на полпути – а потом ответил:

- Был. И что?

- Ты был сверху, да?

Вельс выпрямился.

- Да.

- И что с ним стало? Казнили? Или про вас никто не узнал?

- Про нас знали, - сказал северянин. – Но в моей земле за это не казнят: такого человека вызывают на поединок, и он не имеет права отказаться. Рагнара никто не осмелился бы вызвать на поединок.

- Почему? Он был таким сильным воином?

- Рагнар – могущественный чародей или… Или не чародей вовсе… Никто не знает, кто такой Рагнар, но про его магию знают все. Его даже ранить невозможно: на его теле никакого следа не остаётся ни от ножа, ни от камня, ни от плети – ни от чего.

- Это от него ты научился колдовству? – продолжал допытываться Зейн.

- Да, - солгал Вельс. Не мог же он признаться, что никаким колдовством не владеет, что магия в нём – это подарки Рагнара, которые он мог дать любому другому человеку. И дары эти были на исходе.

- Если ты умеешь колдовать, как ты оказался на рабском помосте?

- Мне это было нужно. Я сам так захотел, - опять соврал Вельс.

Он даже подивился тому, как разговаривал с ним Зейн: без обычной злости или высокомерия. Оказывается, избалованный мальчишка умел и по-хорошему говорить, когда нужно было…

Вельс вспоминал о Рагнаре без тоски и без горечи, ни сожаления в нём не было, ни грусти. Меж ними не было особых чувств. Они были просто как старший и младший, как учитель и ученик, да ещё делили постель.

Вельсу тогда едва исполнилось девятнадцать. Он со своим двоюродным братом отправился на охоту в Туманный лес. Охота была хорошей, но на пути назад Вельс подвернул ногу. Какое-то время он ковылял, превозмогая боль, но потом ему стало совсем худо – нога невероятно быстро начала распухать.

Брат, часто охотившийся в этих местах, и знавший их гораздо лучше Вельса, сказал, что до дома им так не дотянуть. Он предложил идти к морю: там на высоком скалистом берегу стоял дом Рагнара, идти до которого было совсем немного. Вельс, конечно, слышал о колдуне и слегка его побаивался, хотя дурного о нём никогда не говорили. Он просто жил в лесу вдали от людей, никому ничего плохого не делал, да и хорошего тоже – если не просили. На просьбы он иногда отвечал.

Когда они добрались до маленького дома, сложенного из неровных серых камней, солнце уже садилось. Рагнар встретил их возле дверей. Он обещал, что позаботится о пострадавшем, а брату сказал, что тот может приезжать с лошадью для Вельса завтра утром: ходу от одинокого дома до поселения было больше двух часов, а потом надо было прискакать назад, к тому же с второй лошадью в поводу. К тому времени наступила бы уже глубокая ночь, и обратно в полной темноте ехать было бы нельзя.

- Лучше уж пусть один гость ночует, чем два, - мрачно добавил Рагнар. – У меня тут тесно.

Колдун на вид был явно из их народа: и сложение, и черты лица, и светлые глаза говорили об этом. Но всё равно было в нём что-то особенное, не такое. Волосы у него были странного цвета – не соломенно-жёлтые, как у большинства жителей их острова, не белые, не пепельные – а какие-то яркие, рыжевато-золотистые и вились крупными кольцами. Было в нём и ещё что-то, чего Вельс не мог пока приметить или понять. Рагнар ростом был с Вельса, но помощнее и пошире в плечах.

Колдун помог ему перебраться через ступенчатый порог, усадил на низкий топчан, видимо, служивший ему кроватью, и ушёл за водой к роднику. Вельс с любопытством осматривался. Жилище колдуна оказалось самым обычным домом, может, чуть более тёмным и бедным, чем дом, в котором жил он сам. Да и порядка тут никакого не было. Книги, непонятного назначения инструменты, склянки тёмного стекла, деревянные коробочки, оружие, части конской упряжи были наставлены и набросаны безо всякого разбору. В углу возле окна на большом сундуке были сложены деревянные диски. Вельс видел такие у скальдов: они рунами записывали на них текст по спирали и, вращая, пели. Большинство песней скальды знали по памяти, записывались лишь самые древние висы [2], смысла которых уже часто никто и понять не мог, так изменился язык за столетия или же так темны и непонятны были образы.

Возможно, Рагнар смог бы объяснить, о чём были старые песни: бабка Вельса говорила, что когда она впервые увидела колдуна, будучи ещё незамужней девушкой, он был точно таким же, как и сейчас.

Вельс оглянулся на шум: Рагнар вернулся с кожаным ведром, полным воды.

- Показывай ногу, - сказал он.

Вельс наклонился, чтобы разуться. Но понял, что сапог не снять – так распухла повреждённая щиколотка. Он потянулся к поясу за кинжалом.

Рагнар стоял рядом и внимательно на него смотрел. От этого холодного серо-голубого взгляда Вельсу стало сначала не по себе, а потом вдруг как-то спокойно. Позднее он думал, не навёл ли Рагнар на него какие чары – потому что через полторы недели, когда нога окончательно зажила, Вельс сам пришёл к колдуну, даже не зная толком зачем. Но, подумав хорошенько, от этой мысли отказался: если бы всё так было, Рагнар бы не его выбрал, нашёл бы кого получше. Он ведь ничем примечателен или особенно хорош не был, не красавец, разве что роста высокого, не самый лучший боец, не то чтобы очень умён. Да вообще ничего выдающегося в Вельсе не было, обыкновенный юнец…

Но Рагнар что-то в нём нашёл.

Вёльва сказала, что никому с их острова Рагнар таких даров, как ему, не давал и никому больше не даст. Она видела далеко в будущее. Говорили, что до самой гибели мира.