Кругом слоны, Миша - Константин Смелый

На этом месте Бельский должен был как-то отреагировать. Например: «Любопытно, в высшей степени любопытно». Или: «Не пудрите мне мозги, самозванец». В общем, сценарий раздваивался.

— Лундский университет? — переспросил Бельский риторически. — Экими вы там нынче вопросами занимаетесь. А кто у вас в Лунде руководитель? Не Линдстрём, случайно?

Миша закашлялся, чтобы выиграть пару секунд.

— Нет, — решил он. — Анна Стольпе у меня руководитель.

Так звали шведку, которая проводила собеседование и сказала про астероид.

— Столлль-пе… — задумался Бельский. — Нет, не помню никакой Стольпе. Молодая какая-нибудь?

— Эээ…

Миша не мог с ходу определить возраст Анны Стольпе. Той, на собеседовании, было под пятьдесят. А этой, виртуальной, в Лунде — ей тоже пятьдесят? Или омолодить, раз подсказывают?

— Ну, Стольпе так Стольпе, — не дождался Бельский. — И зачем же вы мне звоните? Да ещё из Лундского университета?

— Я в Петербурге в настоящее время, — убеждённо сказал Миша. — Навещаю родных.

Эта реплика входила в базовый сценарий. За ней, правда, сразу шла другая, лакмусовая. Чреватая немедленным успехом.

— Мне Вера Кукушкина посоветовала к вам обратиться за консультацией, — произнёс Миша.

Бельский просто обязан был отреагировать, как следует. «Ах, так это Верочка вас надоумила». Или: «Не может быть! А где вы Веру видели?» Или так (после вздоха): «Бедная, бедная Верочка! А когда вы с ней последний раз виделись?» А может и вовсе: «Кукушкина? Не знаю никакой Кукушкиной», — и короткие гудки. Много было разных сценариев.

Вместо сценариев Бельский хохотнул и позвал кого-то на кафедре: «Вы слышите, Марина? Тут коллега из Швеции говорит, что его лично Вера Кукушкина направила ко мне. Да — вполне себе человеческим голосом говорит. Полагаете, расплата? Увы мне, боже Саваофе. Чудны выходки твоя».

— Коллега, — он снова заговорил в трубку. — Повторите, пожалуйста, имя, которые вы сейчас назвали.

— Вера Ку… — Миша поперхнулся от нервного напряжения. — Извините. Вера. Кукушкина.

— Вера… — повторил Бельский с упоением. — Кукушкина… Скажите, коллега, а Петя Зябликов не посылал вас ко мне за консультацией? Когда тебя посылает Петя Зябликов — это хорошо или плохо для философской репутации?

— Нет, — Миша заметил, что отдавил себе ухо телефоном. Отодвинул руку на несколько миллиметров. — Я с ним не знаком.

«Не умножай враньё без необходимости». Так говорила Вера. Называла это «лезвием Оккама в точной формулировке».

— Странно, — огорчился Бельский. — Очень странно, что Вера вас не представила. Не ожидал от неё. Так о чём, вы говорите, работа ваша? О зубах?

— О зуб… Извините. О зубной боли. В рамках эээ — в рамках — в контексте трудной проблемы сознания.

— Так-так. И, стало быть, Вера Кукушкина — я уточняю просто — Вера Кукушкина при личной встрече убедила вас, что я светило в этой области?

«При личной встрече». Ловушка? Издевается? А про «светило»? Тоже ловушка? Может, Вера с Бельским теперь по разные стороны баррикад. Может, Вера теперь считает Бельского пустым местом. Тогда вся хитрожопая легенда на листочке вымучена из ложной посылки. Он сидит в бездонной луже с начала разговора. Рыпаться поздно.

— Нет, мы с Верой переписывались, — употребил Миша прошедшее время. — По электронной почте.

— По электронной почте, — повторил Бельский с пониманием. — Вот как бывает.

Он замолчал.

Миша выдернул одну из неиспользованных реплик:

— Эдуард Борисович, я был бы очень признателен, если бы…

— Что я вам скажу, коллега, — перебил Бельский. — Вы когда к себе в Лунд возвращаетесь?

— Через две недели.

Говорить полуправду было легко и приятно.

— Ого-го! Две недели. Кто бы нам давал такие отпуска в разгар учебного года, — Бельский мечтательно причмокнул. — Коль у вас такое море времени, заходите-ка вы ко мне в гости. Потолкуем и про зубы, и про сознание. Работу вашу обсудим… Раз уж сама Вера Кукушкина меня отрекомендовала. Адрес мой она вам не сказала?

— Нет. Не сказала.

Говорить чистую правду было редкостным удовольствием.

— Тогда записывайте. Есть на чём?

Миша сказал, что есть, но записывать не стал. Запомнил. Улица Тамбовская, четвёртый дом от Обводного, вход со двора налево, последний этаж. Бельский предложил несколько вечеров на выбор. Двенадцатого, тринадцатого, семнадцатого, девятнадцатого. Пошелестев бумажками, накинул одну субботу, «с девяти утра до сиесты». Выбор дался легко: предложенная суббота попала на двадцать второе. В Швецию они уезжали двадцать третьего.

— Суббота — оптимальный вариант, — сказал Миша.

Решить, правда это или нет, было нелегко. Так или иначе, он тут же приврал для верности, что в среду отбывает в Москву на несколько дней. Если б не Москва, зашёл бы при первой возможности. Ещё раз огромное спасибо за приглашение, Эдуард Борисович. Заранее огромное спасибо за ваше время.

— На здоровье, — сказал Бельский. — Вере Кукушкиной привет передавайте.

— Обязательно, — пообещал Мишин автоответчик. — До свиданья, Эдуард Борисович.

— Обязательно, — повторил Миша, когда Бельский положил трубку.

Он убрал телефон в карман и вылез из машины. Вытащил из багажника сиреневую тумбочку. Поволок на пятый этаж. Из тумбочки без конца выпадали ящики. Он ставил её на узкие ступени, в полировке которых участвовал тридцать четыре года, и подпирал бедром, чтобы нагнуться за ящиком и запихнуть обратно.

На площадке у квартиры Мишу встретил отец в шерстяной кофте. Мать выглядывала из прихожей, вытирая руки кухонным полотенцем. Пахло котом и жареной рыбой.

— Привет, — он опустил тумбочку рядом с отцом. — Чего вы? — задыхаясь, облизнул солёные губы. — Чего вы так смотрите?

— А как смотреть? — растерянно спросил отец.

— Случилось что-то? — спросила мать. Миша икнул.

— Ничего не случилось.

— А чего ты плачешь?

Мать разглядывала его, как в детстве — когда он дрожал под тремя одеялами, в носках, с градусником под мышкой.

— Щас я, — Миша отвернулся и попрыгал через ступеньки. — Щас цветы принесу.

После третьего этажа он перешёл на шаг и начал вытирать лицо рукавом куртки. Слёзы текли ещё минуты две, икота продолжалась минут десять, а неизбежные выводы кружились в сознании все две недели до Бельского, как бумеранг на батарейках: то чуть не в лоб, то далеко на горизонте, но всегда на виду. Стоило только засмотреться.

Две недели, с перерывами на дурацкие сны и разминочную смерть между ними, он был уверен сразу в трёх свойствах внешней реальности.

Во-первых, там существовала Вера. Существовала независимо от него и достаточно долго, чтобы сыграть заметную роль в жизни профессора Бельского и случайной Марины с кафедры. Мишу давно не убеждали старые доказательства бытия Веры: карта пациента, заполненная его же рукой; мёртвый телефон, вбитый кем-то в базу данных поликлиники; ключи неизвестно от чего, подобранные чёрт знает где и напрочь заляпанные его же отпечатками пальцев. Только новые данные могли воскресить классическую гипотезу. Он провёл смелый эксперимент. Гипотеза воскресла.

Связь между Верой и Бельским существовала на самом деле. Она не могла запасть ему в голову из интернета. Почему? Потому что Кукушкины Веры, нарытые по всем поисковым системам, не пересекались ни с Бельским, ни с философией.

Была только одна дразнящая цепочка в ЖЖ юзера rainbows_end, студентки журфака СПбГУ. Запись от 16-го января, разгар сессии, заголовок «пхилосопхия псё»: «так ну-ка все быстро скинулись и купили мне медаль методичку вызубрила, скромной девочкой вырядилась, дурочкой прикинулась, Бердяева приплела, глазки состроила, четвёрку получила, ликёров насосалась не забуду мать родную и Кукушкину В.»

Юзер gruyter — судя по всему, сокурсница — отвечал: «Меня два раза отсылал обратно, типа поготовьтесь ещё, барышня. В итоге трояк за все мучения. Кукушкина не помогла:)))))»

«надо было с умным словом», — наставляла первая студентка. «я ему на одном дыхании — солипсизм кукушкиной!!! аааааа!!!! уууууу!!!!!»

«:-)))))», — заключала вторая.

На этом диалог обрывался. Миша вычитал оба ЖЖ от последнего до первого поста, но «Кукушкину В.» там больше не вспоминали. Месяца два он выстраивал в уме послание к юзеру rainbows_end. Придумал десятки вариаций на тему «Ээээ, о ком это вы?» От каждой вариации воротило с души. Каждая так и осталась в уме. Но теперь это не имело значения. Имело значение то, что связь между Верой и Бельским появилась в его голове на год раньше записи rainbows_end. Либо он получил сигнал из космоса, либо узнал от Веры. А если узнал от Веры, значит, три года назад она существовала. Что и требовалось доказать.

Второе доказанное свойство реальности переплеталось с первым: Вера, которая существовала три года назад, в некоторых случаях говорила правду. Ему, Мише. Как минимум, она представилась настоящим именем. Рассказала о знакомстве с Бельским.