Спасти Персефону (СИ) - Самтенко Мария

Так что Гермесу не нужно было даже кивать.

Но он все равно кивнул.

Пока он решался, прошло, наверное, полминуты, и все это время Аид смотрел не на Гермеса — на Персефону, и царица никак не могла разобрать, что плещется в его глазах.

Как только Гермес опустил подбородок, Аид вдруг схватил его за плечо и резко поставил на ноги:

— Убирайся к своим хозяевам!

— Сожрал, да? Сожрал? — растерянно повторила Персефона, не понимая, почему снова щиплет глаза, и что могло застрять в горле.

Гермес не спешил убираться — он с каким-то суеверным ужасом смотрел на царицу и бормотал, все бормотал, что они и про Минту знают, и терпят ее лишь для того, чтобы Персефона не заподозрила неладное, и про попытки найти Аида все тоже в курсе, правда, не знают, что он таки нашелся, и что ему жаль, очень жаль, и что он совсем не хотел в это вмешиваться, и рад бы сказать, кто в этом замешан, но…

— Беги, идиот! Беги!! — крикнул Аид, загораживая собой незадачливого Психопомпа.

Бывший царь стоял в напряженной позе, сложив руки на груди, и Персефона волей-неволей задержала на нем взгляд: скользнула глазами по его собранным в косу волосам, заблудилась взглядом в незнакомых рунах, вышитых на узких рукавах его куртки.

— Тише, — негромко сказал Аид. — Кора.

В обычное время царица точно не позволила бы ему так себя называть. Это имя предназначалось только для матери и сестры.

Но сейчас ей было не до того.

— Значит, Арес и Гекату сожрал, — растерянно сказала царица. — Вошел во вкус, с-скотина.

Из глаз царя ушло напряжение, но он по-прежнему не рисковал улыбаться. Чувствовал, видимо, что-то такое, что не могла ощутить она.

Правильно чувствовал.

— Ты уверена, что это Арес?

— Уверена, кто же еще? Он ведь и дочку мою сожрал, Макарию.

Аид, кажется, ничего не понимал.

Персефона принялась объяснять подземному царю, какая у нее замечательная была дочка, пока Арес не проглотил ее, но в какой-то момент поняла, что кричит, и что вокруг, повинуясь каждому взмаху ее рук, вырастают корявые кусты с острыми шипами.

Вырастают — и тут же превращаются в прах.

И что из стен лезут колючие ветки, а сквозь потолок и пол пробираются корни. И щели становятся шире, и корни все толще, и вот уже по проторенным дорожкам бегут тысячи муравьев и термитов, и из-за крошечных хитиновых тел уже не видно гранитных плит.

Миг — и муравьи погибают в быстро растущей траве, и вместе с травой обращаются в прах. А гранит уже ломает острый бамбук — он прорастает в малейшей трещинке.

Кажется, Персефона кричит. Что-то о дочери, да, и о крайне неудачных отцах.

И вот дворец уже начинает шататься под натиском мощных корней, и стонут позеленевшие, поросшие травой стены, и хрипло кричат мертвые птицы, а тени, слуги, судьи, чудовища — все бегут прочь.

Только Аид не бежит, он смотрит на Персефону и цедит ругательства. И пусть в трех шагах уже не видно ни коридора, ни гранита, только зелено-коричневую шевелящуюся стену, вокруг экс- Владыки — мертвая зона.

Вокруг Персефоны тоже: беснующиеся растения не могут причинить вред своей госпоже.

А в двух шагах, почти касаясь колючей стены, застыл бледный Гермес.

Психопомп стоял, не поднимая глаз, и Персефона сначала его не заметила. Но когда изъеденный корнями пол пошатнулся, и где-то совсем рядом раздался оглушительный трубный звук, Гермес вскинул голову, испуганно озираясь, и встретился взглядом с царицей.

В тот миг она помнила только то, что ее дочь сожрали, подругу сожрали, и в этот самый момент, наверно, глотают сестру, и хотела лишь одного — чтобы как-нибудь оказалось, что этого не было.

Чтобы этого не было.

Чтобы не было ничего.

И так легко оказалось мобилизовать непонятно откуда взявшиеся силы, направить их на жалко съежившегося Психопомпа…

Только Аид оказался быстрее. Он швырнул Гермесу хтоний и крикнул:

— Вернешь!..

Психопомп сбросил оцепенение, поймал шлем и мгновенно исчез.

Но то, что царица успела направить, уже нашло новую цель — наглую, темноглазую, улыбающуюся. Нахально застывшую на линии огня.

Персефона не успела отвести удар, Аид не успел защититься.

Царица не знала, что он почувствовал; она лишь увидела зеленую молнию, сплетенную из жизни и смерти — и как распахнулись его глаза, когда молния прожгла ему бок, оставив истекающую чем-то зеленым дыру размером с кулак.

— Аид!..

Он улыбнулся, и Персефона с облегчением закрыла глаза — всего на миг! — а в следующую секунду силы оставили ее, и ужасно захотелось спать.

Подземный царь все еще стоял на ногах, закрывая рукой рану в боку. До него было каких-то три шага, но Персефона преодолевала их едва ли не целую вечность. Ноги были ватными, ее шатало не меньше, чем раненого царя, перед глазами полоскалась какая-то мутная пелена.

И с каждым ее шагом вокруг оставалось все меньше зеленого — трава, победившая схватку с гранитом, сама превращалась в прах.

— Прости, — пробормотала царица, облизав пересохшие губы.

Аид нашел в себе силы дернуть головой (до этого он отстраненно рассматривал раненый бок) и снова растянул губы в улыбке:

— Бывает.

До этого улыбка была нормальной: кривой, болезненной, но искренней. А теперь в ней проскользнуло что-то зловещее. Персефона долго разглядывала побелевшее лицо экс-царя, пока не сообразила, в чем дело.

У Аида позеленели зрачки.

В его глазах до сих пор боролись неистребимая бездна Тартара и ненасытный зеленый ад, поэтому Персефона не смогла придумать ничего лучше, чем, наплевав на усталость, прижаться к нему, заставить обхватить ее плечо и потащить его к выходу.

Подземный царь едва перебирал ногами и поминутно останавливался, чтобы выдернуть из раны пучки травы. В такие моменты он начинал грязно ругаться по-скифски, и Персефона нервно гладила его по голове, с ужасом отмечая, что русые волосы постепенно приобретают какой-то зеленоватый оттенок.

Она впервые не знала, что делать с собственной силой.

Из дворца они все-таки вышли, и бывший царь тут же шлепнулся в траву, пробормотав, что хочет «чуть-чуть полежать».

Персефона не стала возражать. Она и без того ощущала себя едва живой от усталости. Может, она и вовсе упала бы щекой в цветущие асфодели и забылась тяжелым сном, если бы не истекающий кровью (травой?) Аид.

Хотя ему, кажется, стало немного легче — Тартар, видимо, победил, и бушующая зелень оставила бездну его зрачков.

Царица решила, что это хороший знак.

— Только не говори, что я превращаюсь в древесную нимфу, — с тревогой спросил Владыка, неправильно истолковав ее взгляд.

Персефона представила результат и принялась хохотать.

Она смеялась и не могла остановиться, пока наконец не лишилась последних сил и не заснула, свернувшись клубочком, рядом с Аидом.

Последнее, что отметило ее угасающее сознание, это настойчивые расспросы неугомонного экс-царя о перспективе превращения в нимфу, и — временами — чьи-то вопли и оглушительный грохот камней.

Позади разрушался дворец.

Глава 8. Аид

— Ну что сказать, довели царицу, — сказал Аид. — С таким-то образом жизни.

Минта, сидящая рядом, согласно кивнула, Гермес чуть поморщился и потер длинную, уже заживающую царапину на щеке, и только Персефона, лежащая неподалеку, не отреагировала никак.

Она спала уже больше суток. Уже и Аид успел отойти после зеленой молнии, и Гермес нашелся, и Минта выползла из развалин дворца, а царица все спала.

Как раз из-за Минты Аид и решил перебраться на поверхность — мало ли что еще вылезет из развалин.

Подземный мир еще лихорадило после истерики своей госпожи, поэтому идти было тяжело — на пути то и дело вырастали колючие кусты с осыпавшимися мертвыми листьями.

Аид в кожаных штанах и куртке с узкими рукавами успешно пробирался сквозь эти заросли, а Минта с Гермесом, завернутые, по мнению экс-Владыки, «в простыни», цеплялись струящимися складками своей одежды за каждый куст. Гермес к тому же еще Персефону тащил, что усложняло маневры. Впрочем, сначала Аид пробовал нести ее сам, но рана на боку снова начала кровоточить, и он перепоручил спящую Владычицу Психопомпу.