Хранители мира - Мелисса Харрисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вереск поднял руку.
– Простите, госпожа Стрела. Вы что-то сказали про волков. А мы думали, что их тут уже не осталось. Давненько мы их не видали!
Оленихи тихонько зашептались.
– Вы не первые, кто нам об этом говорит, – ответила Стрела. – Но как же так? Разве могут животные просто исчезнуть? Что правда, то правда: волки – наши враги и всегда ими были. Но ведь у них есть такое же право на жизнь, как у нас – да и у вас тоже. Волки – часть Зелёного Мира с его красотой. Как же они могут вымереть? Великий Пан бы такого не допустил.
– Ну, может, они и не вымерли, а просто ушли… куда-нибудь? Подальше отсюда, – предположил Вереск.
– Возможно. Но мы не станем рисковать. Страх перед ними живёт у нас в сердце, как и страх перед человеком живёт в сердце любого зверя. К тому же нам уже случалось ошибиться. Когда-то мы думали, что речные строители – бобры покинули эти берега. А потом другое стадо принесло нам весточку от них с запада. Да и тайный народец давным давно никто не видал, но ведь вы же здесь, хвала Пану. Почему с волками не может быть так же?
– С этим не поспоришь, – пожал плечами Вереск.
– А можно кое-что спросить, пока мы не отправились? – подал голос Мох.
– Спрашивай, – разрешила Стрела.
– Долго мы будем в дороге? Доберёмся ли к завтрашнему утру?
– Нет, Мох.
– А к завтрашнему ужину?
Стрела наклонила голову, и её карие глаза блеснули в звёздном свете.
– Мы идём только по ночам, а днём прячемся и отдыхаем. Если всё будет в порядке, вы проведёте с нами много ночей.
7. Пассажиры. Друзья попадают в далёкий край
Даже годы спустя, в очередной раз пытаясь описать то долгое, трудное, ни на что не похожее путешествие с оленьим стадом, Мох никак не мог подобрать нужные слова. Наверное, потому, что много дней и ночей слова были под запретом. В конце концов друзья перестали даже мысленно разговаривать сами с собой и просто плыли в потоке времени, как умеют лишь вольные дети природы.
Нет, ни разу Мох не сумел отыскать верные слова, которые передали бы, что чувствуешь, когда цепляешься за жёсткую коричневатую шерсть на мускулистой шее оленихи; когда раскачиваешься туда-сюда в такт её осторожным шагам; когда в ночной темноте не можешь разглядеть своих друзей, хоть и знаешь, что они точно так же едут рядом. Как рассказать про внезапные остановки, когда чуткие оленьи уши тревожно встают торчком, а под шкурой мощными толчками пульсирует кровь? Про встречи с другими стадами, когда олени приветствуют сородичей в полумраке или подозрительно косятся на них издалека? Про безумные мгновения, когда стадо мчится по ночному лесу и скачками пересекает тёмные тропы, а ты держишься из последних сил, превозмогаешь боль в руках и надеешься, что всё-таки не сорвёшься и не улетишь под острые копыта? Какими же словами можно выразить такую усталость, такой ужас и такой восторг?
Тяжелей всего было не видеть друзей и вечно гадать, всё ли у них в порядке. Чтобы заглушить тревогу, Мох сочинял куплеты, которые сгодились бы для ежегодной баллады, и представлял, как будет напевать их друзьям с Ясеневой улицы (если, конечно, вернётся домой). В балладу непременно надо было вставить рассказ о путешествии: пусть слушатели подивятся храбрости и решимости троих друзей! А ещё Мох твердил про себя песни и легенды тайного народца, когда-то сложенные предками – великими сочинителями и поэтами. Многие сказания он знал наизусть.
Каждое утро, когда на востоке вставало солнце, а птичий хор заводил весеннюю песню, стадо устраивалось на отдых в зарослях молодого папоротника или в высокой траве. Тогда Стрела находила олених, которые везли Дождевика и Вереска. В полном молчании трое друзей жарили оладьи из каштановой муки, жевали кусочки гриба-трутовика, которые Вереск добывал на стволах деревьев, и запивали еду росой. Иногда Дождевик уходил гулять в одиночестве, и друзья догадывались, что он проверяет: не исчезла ли ещё какая-нибудь часть тела. Тогда они в тревоге дожидались его возвращения, а потом все трое уютно устраивались между тёплыми, мягкими боками олених, жующих траву. Иногда друзья чувствовали, как в животах будущих матерей толкаются оленята – пятнистые, глазастые, ногастые малыши, которым не терпится появиться на свет.
По пути оленьему стаду не раз встречались дикие кролики: они выходят из своих нор на рассвете и на закате, когда росистая трава становится особенно нежной и вкусной. Олени издавна дружат с кроликами и с большим почтением относятся к их родичам-зайцам – прекрасным и загадочным одиночкам с мощными лапами, длинными ушами и золотистыми глазами.
Но олени очень застенчивы и осторожны, а передвигаются только по ночам; поэтому встречи с людьми у них бывают редко, да и люди нечасто видят оленей, хоть их немало живёт в лесах и пасётся у самой кромки полей. Вот и теперь, почуяв запах человека, всё стадо замирало на месте, а затем бесшумно и незаметно растворялось в сумерках.
Лишь один раз за всё своё путешествие по весенним рощам и лугам оленихи попались на глаза человеку. Как-то вечером, когда ещё не совсем стемнело, Мох выпрямился на загривке Стрелы и увидел женщину с короткими волосами, тихонько стоявшую на опушке леса. У её ног сидела чёрно-белая собака. Возле самого лица она держала две чёрных трубки и широко улыбалась – точь-в-точь как девочка по имени Ро. Стрела бросила на женщину долгий тревожный взгляд, а затем все оленихи развернулись дружно как одна, шагнули в тень и скрылись из виду.
– Мне кажется, тебя что-то беспокоит, Мох, – тихонько сказала Стрела на следующее утро, когда стадо нашло подходящее место для отдыха.
Мох кивнул, и Дождевик придвинулся к ним, чтобы тоже послушать.
– В чём дело? – ласково спросила Стрела. – Сейчас можно говорить.
– Я думаю про ту женщину, что встретилась нам вчера. Неужели все люди плохие? Даже те, кто нам улыбается? У кого добрый взгляд?
– Что ты! Конечно, не все. Люди часто вредят зверям и птицам – то нарочно, то случайно, – но ведь они просто не знают, что мы их братья и сёстры. Представь себе, как одиноко им живётся!
– Одиноко? – переспросил Мох. – Как же так? Ведь их очень много!
– Стрела права, – тихо сказал Дождевик. – Да, их много,
