Контингент (Книга 2, Шурави) - Сергей Скрипаль

В руке Пашка сжимал автоматный штык-нож, гораздо короче, чем у духа, и, мало пригодный для рукопашного боя.

Случилось так, что Пашка нос к носу столкнулся с этим душманом, когда и у того и у другого патронов уже не оставалось, и после секундного замешательства оба схватились за ножи.

У душмана было преимущество - он успел полоснуть Пашку по левому боку, настолько сильно, что Пашка почувствовал, как лезвие скользнуло по ребрам. В ответ Пашка машинально выбросил руку вперед, но всего лишь зацепил тупым лезвием штык-ножа запястье душмана, и только слегка оцарапал его. Пашка чувствовал, что дела его плохи, что если не будет помощи, дух исполосует его на ремни. Левый бок наполнился кровью и болью, но в горячке Пашка переставал чувствовать его. С разбухшей разрезанной гимнастерки часто капала кровь, густо напитывая пыль у дувала захваченного кишлака. Рота продолжала бой где-то у окраин, было понятно, что рассчитывать на скорую помощь нельзя. Внезапно Пашку качнуло к теплой глиняной стене дувала, и он невольно прикрыл глаза от накатившей тошноты. Это решило исход боя. Дух гюрзой прыгнул вперед, собираясь одним взмахом перерезать горло шурави, по-видимому, теряющего сознание. Но, когда молния кинжала почти ударила русского солдата, Пашка резко присел, выдохнув от жалящей в мозг боли, и всадил по самую пластмассовую рукоятку штык в напряженное солнечное сплетение духа. Моджахед согнулся в дугу, захрипел, выгнулся в обратную сторону, гортанно прокричал невнятное: "А-а-лля...". Тело духа резко согнулось вперед, и, не выпуская из руки кинжала, душман рухнул к ногам обессилевшего шурави, перевернувшись на бок, широко открывая рот, пытаясь вдохнуть глубже. Пашка осторожно присел на корточки, ощупывая свою рану. Душман лежал в пыли, повернув голову в сторону своего врага, и Пашке казалось, что он продолжает следить за ним приоткрытым пыльно-черным глазом. Пашка наклонился над побежденным, чтобы убедиться в его смерти, но тут же отпрянул назад, хрипя и булькая перерезанными острым кинжалом артериями и гортанью. Дух уронил теперь уже омертвевшую руку с ножом, что-то облегченно прошептав.

Пашка лежал на земле, пытался слабо оттолкнуться от нее спиной, чуть подергиваясь в такт пульсирующим волнам жизни, выходящим из глубокого разреза на горле. При этом он почему-то старался не выгибаться всем телом и не выворачивать ноги. Глупо, но в последние мгновения жизни яркой картинкой представило сознание, как они с Настенькой ездили однажды в деревню к ее родителям и попали как раз в тот день, когда ее отец резал кабана. Пашку неприятно поразило тогда, как кабан, булькая кровью, сучил ногами, пытался вскочить, но быстро слабеющие мышцы отказывались служить ему... Картинка потускнела и, теряя яркость со скоростью вытекающей крови, угасла. Широко раскрытые глаза невидяще уперлись в выгоревшее небо, легкие послали последнюю каплю кислорода останавливающемуся сердцу...

Кабир дежурил на кухне, когда изрядно поредевшая рота вернулась с операции, и встретить Пашку не мог. Вернувшись из наряда, входя в палатку, Кабир почувствовал неладное. Он вглядывался каждому в лицо и тревожно спрашивал:

- Чырыпашка? Чырыпашка?? - догадываясь, что нет уже больше Пашки, но при этом отказываясь верить в это, продолжая все тише спрашивать у солдат Чырыпашка?!.

Хмуро отводили глаза ребята, не хотелось отвечать растерянному маленькому татарчонку. Убили Пашку.

Поняв невозвратность случившегося, громко закричал Кабир, вспоминая Аллаха, шайтана, Пашку. Проходивший мимо повар, привлеченный вскрикиваниями Кабира, просунул голову в палатку.

- Чо разорался, чурка? Вон твоя черепаха! - и ткнул сытым пальцем в сторону обитого жестью стола, на котором, как на льду Пашкиного катка, трогательно скользила лапками одна-единственная из многих живущих в пустынях Афганистана черепашка Настенька.

Глава 6. "Бурундучок"

Военный гарнизон советских войск в Газни располагался в удивительном месте. Хотя то, что вокруг него находились старинные, как из арабских сказок, глинобитные крепости, в которых дислоцировались воинские части "зеленых", уже не удивляло советских солдат, а вызывало раздражение. До самого города, построенного в древнейшие времена на высокогорье, вела отличная бетонная дорога. С вертолетных площадок хорошо просматривались домишки пригорода. Сам гарнизон был окружен колючей проволочной спиралью, что должно было служить защитой от проникновения врага. Человек, попадающий в кольца этой штуки, оказывался в колючем капкане и выбраться из него мог только при помощи других, разрезавших кусачками слой за слоем опутавшую страдальца проволоку. Если пойманный пытался выпутаться сам, то любое его движение вызывало еще больший натиск ловушки, и острые заржавленные шипы бездушно впивались и рвали тело. Но, увы, это не служило непреодолимой преградой. "Духи", то и дело "таскали" с территории гарнизона солдат и подбрасывали в мешках отсеченные головы казненных. Поэтому приходилось быть предельно осторожными даже у себя "дома", в темное время суток и особенно при переходе в туалеты, построенные по понятным причинам в дальнем углу территории. По правую сторону от гарнизона на небольшой площадке прилепилась бензозаправка. Целый день к ней подъезжали барбухайки, чудовищные подобия мотороллеров с невероятно огромными будками, накачивались топливом и разъезжались, кто в город, кто в сторону далекого Кабула. Руслан частенько сидел в тени, прислонившись спиной к прохладной бетонной стене блока, наблюдая за экзотической жизнью заправки. Двое босоногих пацанят в расшитых тюбетейках с трудом двигали коромысло насоса, собирали деньги за бензин и устало валились в пыль, когда не было клиентов. Толстый хозяин заправочной станции всегда сидел на веранде под брезентовым тентом, пил чай, утирал с лица пот, изредка привставал, прикладывая руку к сердцу, раскланивался со знатными клиентами и покрикивал на мальчишек.

Практически ежедневно духи из пригорода начинали обстреливать гарнизон минометным огнем, но не очень удачно и прицельно, а так, для острастки, пять-шесть раз пальнут - и сматываются. Продолжалось это до тех пор, пока начальник гарнизона, разъярившись, не повернул башни танков, охранявших советскую часть, стволами на пригород и не объявил через Царандой, что, в случае повторения обстрела, разнесет на хрен весь Газни. Так что теперь было относительно спокойно.

Вместо привычных армейских палаток или фанерных модулей солдаты жили в когда-то шикарном гостинице-блоке, построенном давным-давно англичанами. По оставшимся не разворованным медным ручкам, украшенным узорами, потемневшим от патины, почему-то не отодранным от толстенных дверей, то, по медным светильникам-плафонам, висящим в полной темноте коридоров, то по загаженным настенным фрескам, можно было судить о былом богатстве здания. Гостиница имела контуры буквы "Ш". Продольная линия этой самой буквы тянулась параллельно дороге, а поперечные были вытянуты в сторону близких гор и кишлака - пригорода Газни. В комнатах блока не было ни одного окна, только в коридорах днем четкими прямоугольниками сквозь длинные и узкие бойницы пробивались на выщербленный бетонный пол светлыми пятнами лучи солнца. Все три крыла занимали солдаты вперемешку с офицерами. По вечерам свет подавали с помощью движка, да то ненадолго, если только не объявлялась "тревога". Тянувшийся вдоль всех коридоров по низким потолкам электропровод со временем обвис, оброс паутиной и кусками изоленты цеплялся за лица проходивших. Прослужившие больше года имели и койки, и матрасы, а вновь прибывших размещали в пустых замусоренных прохладных комнатах, в которых спали вповалку на своих же шинелях или бушлатах. В одном из промежутков поперечин буквы "Ш" стояла полевая кухня, тут же под небом раскорячились старые, рассохшиеся длинные армейские столы, за которыми никто не сидел. Получали в алюминиевый котелок жратву и шли в облюбованные уголки, где спокойно можно было поесть, покурить и вздремнуть на сытый желудок.