Поверить Кассандре - Константин Жемер

«Вот в чём дело! У Веры ведь большая часть романов – про космические путешествия, так что тут всего лишь писательская солидарность, а не адюльтер. А я, грешным делом, решил, будто мещанский упадок нравов добрался и до нашего сословья. Но, похоже, я догадываюсь, о каком изобретении идёт речь. И догадка отнюдь не радует».

– Но что же он изобрёл? – повторил свой вопрос Сергей Ефимович.

– Кос… Константин Эдуардович изобрёл новый дирижабль! – драчливым тоном заявила мадам. – Я знаю, что ты крепко недолюбливаешь само это слово – «дирижабль», но умоляю на время оставить былое, и хотя бы выслушать человека…

– Вера, – мягко сказал Крыжановский. – Тут дело вовсе не в твоём старом предсказании относительно лошади, сломавшей ногу. История про изобретателя-самоучку, который вот уже два десятка лет, вопреки мнению самых авторитетных учёных, упорно пытается внедрить проект неспособного летать железного аэростата, мне хорошо известна, вот только фамилию чудака я запамятовал – хорошо, ты напомнила. В научных кругах эта история вроде вздорного анекдота. И из меня тоже выйдет посмешище, начни я способствовать твоему Костику в постройке фантастического летательного аппарата!

– Он уже построен, – тихо сказала писательница, – и находится на комендантском аэродроме в Коломягах.

– Но – как?! – удивился Сергей Ефимович. – На какие средства?

– Мы с мужем организовали сбор пожертвований среди доброхотов, а сама я перечислила Константину Эдуардовичу весь гонорар за «В ином мире»[23].

«Так я и думал, – спускаясь в приёмную, мысленно сокрушался Сергей Ефимович. – Интересно, Вера сама хоть различает где реальность, а где выдуманный мир, который существует исключительно в её писательском воображении? Мир, где есть космические полёты, и где вольно заплести клубок интриг и загадок, совершенно не заботясь об его распутывании, повествование же закончить какой-нибудь слезливой сценкой да красивой фразкой. Остальное, мол, Homo Legens пускай додумывает сам. В жизни всё иначе: загадки приходится распутывать до конца и, между прочим, без помощи подсказок в виде небесных огненных знамений. А небесные путешествия возможны лишь в прожектах безумных изобретателей».

Человек в приёмной выглядел соответствующим образом: лет пятидесяти с гаком, одет в неновую сюртучную пару; галстук свёрнут набок; борода всклокочена, а за стёклами круглых очков горят неугасимым пламенем глаза.

Завидев хозяина дома, гость вскочил с дивана, отчего принесённые им рулоны чертежей посыпались на пол, и громогласно, с провинциальной церемонностью, провозгласил:

– Премного желаю здравствовать, ваше превосходительство!

– И вам того же, сударь, – слегка поклонился Крыжановский. – Вижу, вы горите желанием немедленно перейти к делу, потому отбросим прелюдии и приступим…

В ответ Циолковский молниеносно сунул руку в карман и выхватил весьма странное устройство, напоминающее отчасти медицинский стетоскоп, а отчасти –сильно уменьшенную граммофонную трубу.

При виде штуковины Крыжановский, который в этот день уже пережил одно покушение на свою жизнь, усилием воли подавил желание попятиться назад.

К счастью, устройство оказалось вовсе не оружием, а всего лишь трубой для усиления слуха. Изобретатель приложил её к уху и, выпучив глаза, крикнул:

– Ас-с-сь?

Сергей Ефимович повторил свою пропозицию, с каковой Константин Эдуардович охотно согласился. А затем, словно корабль, что, выходя в плавание, расправляет паруса, развернул чертежи и пустился в объяснения.

– Прошу извинить за навязчивость – ведь не написал, а сразу стал искать личной встречи, но имелась опаска, что вы, как и прочие, к кому обращался, отправите письмо в корзину, не читая. Вот, смотрите: исправлены все прежние ошибки… В первую голову – теплопередача: её вдвое уменьшает запатентованный мною материал обшивки. Далее – двигатель… Теперь это –мощный полуреактивный агрегат, работающий на керосине. Выделяемого им тепла с лихвой хватит как на подогрев подъёмного газа в баллоне, так и на движение со скоростью выше, чем у курьерского экспресса. Что касается дальности полёта, то она больше, чем у любого аэроплана. И, наконец, проблема плавного спуска дирижабля на землю решена при помощи управляемых клапанов для стравливания разогретого воздуха. Таким образом, все спорные вопросы, на которые указывали в своё время профессор Фёдоров, а также господа Поморцев и Кованько, полностью разрешены…

Сергей Ефимович слушал молча. Раз, правда, для кое-какого уточнения попробовал перебить собеседника, но, нарвавшись на чудовищное «Ас-с-сь?», более не повторял попыток. Лишь в конце поинтересовался: когда дирижабль будет готов к полёту?

– Дело шести-семи дней! – с пафосом объявил Циолковский. – Максимум – декады.

– Но сейчас зима, холод – условия прямо скажем не для полётов, может, стоит отложить до весны? – Сергей Ефимович осёкся, ибо изобретатель неожиданно выпучил глаза и, замахав руками, вскричал:

– Что вы, что вы! Условия самые, что ни на есть, подходящие – увидите, как мой аппарат подвержен обледенению, вернее – наоборот, не подвержен…

– Хорошо, – поспешно согласился его превосходительство. – Как будете готовы, потрудитесь меня оповестить: я тотчас же приеду и, ежели полёт пройдёт удачно, можете рассчитывать на мою личную поддержку, а равно – на благосклонное отношение Императорской комиссии.

Большего Циолковский не смел и ожидать. На дворе стояла глубокая ночь, когда он, совершенно счастливый и плотно поужинавший, покидал гостеприимный дом Крыжановских. А Сергей Ефимович засел за работу – встрясок, на которые оказался богат прошедший день, оказалось более чем достаточно. К утру на письменном столе лежала папка с полностью готовым «Законоположением».

Глава 4

Молодой человек, влюблённый в электричество

9 января 1913 г.

«Мѣблированные апартаменты мосье Карманова», – именно такая надпись виднелась на аккуратном фасаде доходного дома – одного из многих на Бассейной улице. По чести сказать, внимания прохожих в должной мере эта вывеска не привлекала, хотя стараний и средств она в свое время забрала «нематерьяльно много», как любит выражаться хозяин средств, стараний, вывески, да и самого доходного дома – Роман Модестович Карманов.

В настоящую минуту мосье Карманов стоит у парадного входа и меряет властным взором улицу, точно это – его собственное подворье, а сам он по рождению принадлежит вовсе не к мещанскому сословию, а к графскому, а то и княжескому роду.