Схватка с Оборотнем - Андрей Свердлов

— Давайте продолжим, — сказал Скворецкий, когда смущенный Миронов замолчал.

Луганов, давно уже понявший состояние полковника, поспешно заговорил:

— Начнем с Варюхина. Уроженец Крайска. Вместе с родителями еще до войны переезжает в Западную Сибирь, там кончает техникум, потом работа, служба в армии, война. Всему есть документальные подтверждения, всему кроме одного периода. Осенью сорок второго года под Моздоком Варюхин попал в немецкий плен, был увезен в лагерь для военнопленных в Югославию. Через два-три месяца пребывания в лагере он сбежал и добрался до югославских партизан. У них он сражался до весны сорок пятого года, когда и вернулся в ряды нашей армии. Югославское партизанское командование дало Варюхину отличную характеристику.

— Значит, здесь все в порядке? — спросил полковник.

— Не совсем, — отозвался Луганов, — один период неясен. В тот момент, когда пришли наши части, Варюхин дрался не в том партизанском отряде, куда попал вначале, а в другом. Подразделение, в котором он начинал свою партизанскую деятельность, было отрезано и уничтожено немцами в Боснийских горах. Спаслись лишь двое: Варюхин и один серб. Но тот скоро погиб в случайной перестрелке.

— Хорошо. Учесть это надо. Какие характеристики имеются на Варюхина?

— Характеристики, в общем, неплохие. Но я провел некоторую перепроверку. Если в случае с Рогачевым у меня сложилось впечатление положительное: принципиален, мужествен, любит детей, — то с Варюхиным вопрос осложняется. Судя по всему, это человек себялюбивый, эгоистичный по отношению к семье и детям, очень скрытен и хитер, судя по характеристикам сослуживцев, конечно, неофициальным.

— Сложно, сложно, — сказал полковник. — Конечно, жаль, что во время войны мы многое не документировали, теперь это доставляет большие трудности. Но, с другой стороны, как это было делать? Бумаги могли попасть к врагу. Партизанская война — это тяжелая и оплаченная большой кровью работа. В ней было столько случайностей, иногда трагических… Конечно, сейчас не проверишь, как получилось, что Варюхин уцелел и выбрался живым, тогда как знавшие гораздо лучше условия страны и местности товарищи погибли. Но что ж, попробуем разобраться иным путем. Какой период в его деятельности нам хуже всего известен?

— С лета сорок второго по весну сорок пятого.

— Отметим. — Полковник задумался. — Партизаны, партизаны… Ты, Андрей, помнишь, у нас была Женя-радистка?

Миронов покачал головой:

— Может, уже не при мне, Кирилл Петрович?

— При тебе. Но, правда, она быстро исчезла. Я послал ее в райцентр. Дал ей задание служить в гебитскомендатуре. Она немецкий язык знала, могла принести огромную пользу. Плакала девчонка, говорила: не сможет, руки на себя наложит. Но пошла. Присылала нам самые точные, самые верные данные. Они нас выручали не раз. Когда наши прорвались и были уже в двадцати километрах, послал людей для спасения ее. Те задержались, а когда пришли, ее уже местные жители убили. Как «немецкую овчарку». Что было делать? Не мог же я всем рассказать, что она наша. И она не могла. Вот она, подпольная работа, партизанская война…

Наступило молчание.

— Однако продолжим. С Варюхиным кое-что выяснили. Дальше. — И полковник вопросительно глянул на Луганова.

— Кузькин. Тридцать лет, бывший комсомольский работник. Вся биография прослеживается. Здешний, крайский. Масса людей его знает.

— Пойдем дальше.

— Дорохов. Тут тоже не все ясно. Но чище, чем у Варюхина. Родом из-под Ростова, с первых дней войны на фронте. Почти непрерывно в боях. Характеристики блестящие. Неоднократно ранен и награжден. В июле сорок четвертого года, командуя батальоном, был ранен и взят в плен под Резекне. В лагере ничем себя не проявил. Освободили пленных американцы. Около года пробыл в лагере перемещенных лиц под Мюнхеном. Весной сорок шестого возвращен на родину. Прошел проверку. По окончании ее работал в Томске, Воронеже, Крайске. Семью потерял во время войны, сейчас женат, детей не имеет. По личному делу видно, что работник опытный и старательный. В общественной работе участвует.

— Ясно, — сказал Скворецкий. — Последний.

— Аверкин. Тут тоже все документировано и легко найти свидетелей. За границей не был, в войне не участвовал, работал в тылу. Сейчас работает в облсовпрофе, характеристики хорошие. Живет с матерью. Человек замкнутый. По-моему, к Рогачеву отношения не имеет.

— Почему вы так думаете? — спросил Скворецкий.

— В своем письме, признанном подлинным, Рогачев пишет о таинственной личности, в которую и упираются все обстоятельства дела. Он пишет о полковнике РОА Соколове. Именно с ним имел он дело в спецлагере подо Львовом, именно встреча с ним в наши дни так потрясла его. Убийство Рогачева мог совершить только полковник Соколов и его люди. Кто из четверых мог быть полковником Соколовым? Только двое: Варюхин или Дорохов, остальные не были у немцев в плену и не могли стать власовцами.

— Все правильно, но почему мы ищем среди этих четверых? — спросил Миронов. — Мало ли в совхозе бывало посторонних?

— Но Рогачев пишет о том, что этот человек был командирован в их совхоз.

— Да, круг поисков обозначен, — согласился полковник, — искать надо среди этой четверки, и более всего подозрительны двое участников войны. Но выводы делать рано Вы, майор, затребовали из Центра данные о Соколове?

— Да, товарищ полковник, завтра будут.

Лейтенант Мехошин нервничал. Объявили отправление, а Длинного не было. Лейтенант, правда, знал, что по пятам врага идут товарищи, но все же Длинному уже пора было быть в поезде. Мехошин в штатском костюме, похожий на спортсмена, сидел на своем месте, а неподалеку от него должен был расположиться Длинный. В другом конце вагона, у выхода, болтал с соседями парень в свитере — второй сотрудник. Таким образом, если бы Длинный был на месте, оба выхода из вагона были бы ему перекрыты.

Загудел электровоз. Мехошин встал. И в это время по вагону, помахивая сумкой с надписью «Аэрофлот», прошел высокий угловатый человек, что-то жуя и лениво оглядывая пассажиров. Мехошин вздохнул спокойнее: это был Длинный. В окне поплыли провожающие, станционные здания… Поезд все ускорял и ускорял ход. Мехошин увидел, что парень в свитере уже сражается в шахматы, а Длинный сидит, почесывая голову, словно в раздумье. В отражении стекол было видно все, что делается в соседнем купе.

Длинный уже копошился над своим чемоданом, затем сел оглядел публику и лениво подбросил колоду карт.

— Желающие и сочувствующие есть?

Коренастый человек на руках спустился с полки.