Город лестниц - Роберт Беннетт

– Вы уверены, что нам следует начинать расследование таких масштабов? – спрашивает Нидайин.

Шара одаривает его не то чтобы холодным – так, еле теплым взглядом.

– В смысле… я бы не хотел показать грубым, но… вы же просто исполняете обязанности Главного дипломата, – выговаривает он.

– Да, – соглашается Шара. – Исполняю. И следую приказам губернатора полиса, в чем вы сейчас убедитесь.

И предъявляет ему розовую ленточку телеграммы.

Нидайин открывает ее и читает:

«К-ПОС ТИВАНИ ПРЕДВ РАССЛЕД ПОЛИС ОКАЗ ВСЕМЕРН СОДЕЙСТВ ТЧК ГШК512»

– Вот оно что, – говорит Нидайин.

– Всего лишь предварительное расследование, – кивает Шара. – Но по свежим следам работать проще, и мы должны этим воспользоваться. Во всяком случае, так меня учили. Вы согласны?

– Да, – кивает Нидайин. – Согласен совершенно.

И они с Питри принимаются обходить соседние кабинеты. Отойдя на двадцать шагов, они снова начинают ругаться.

Ничего, это их должно занять на какое-то время…

Она засовывает телеграмму в карман пальто. Скорее всего, эта бумага больше не потребуется.

Естественно, губернатор полиса Мулагеш никакой телеграммы не отправляла, просто хорошо, когда у тебя в любом Департаменте связи сидят друзья, готовые помочь в любом деле.

– А теперь, – бормочет Шара, – посмотрим, что там.

Кабинет доктора Ефрема Панъюя по колено заполнен, как водой, клочками бумаги, и письменный стол плывет по этому желтоватому морю подобно огромной барже. Шара включает газовые лампы и оглядывает комнату, пытаясь представить масштабы бедствия: стены увешаны пробковыми досками, в них торчат бесчисленные кнопки. На некоторых еще остались обрывки бумаги.

– Полицейские их содрали, все до единого, – тихо говорит она. – Уверена, что так и было.

Кабинет мал и грязен – и совсем не подходит для такого известного исследователя. В стене окно, но оно забрано витражным стеклом таких темных тонов, что вовсе не пропускает света.

– Нам придется сложить это все в пакеты и отвезти в посольство.

Она делает паузу. Потом спрашивает:

– Скажи мне. За нами следили по дороге сюда, сколько их было?

Сигруд поднимает два пальца.

– Профессионалы?

– Вряд ли.

– Нидайин или Питри их заметили?

Сигруд одаривает ее красноречивым взглядом: сама-то, мол, как думаешь?

Шара улыбается:

– Я же тебе говорила. Развороши гнездо шершней… Впрочем, к делу. Что ты об этом думаешь?

Сигруд принюхивается и трет нос:

– Ну… Очевидно, кто-то что-то искал. Но я думаю, что не нашел.

Шара согласно кивает – приятно, когда кто-то подтверждает правильность твоих выводов. Единственный серый глаз Сигруда обшаривает волны бумажного моря.

– Если бы они что-то искали и нашли это, они бы остановились. Но, судя по тому, что я вижу, они не останавливались.

– Отлично. Я вижу то же самое.

Остается главный вопрос: а что же они искали? Записку из галстука Панъюя? Шара еще не уверена, но ей все больше кажется: нет, Ефрема убили вовсе не из-за того, что он, еретик и чужак, приехал в город богов.

«Предположения ничего не стоят, – напоминает себе Шара. – Ты ничего не знаешь наверняка, пока не узнаешь это наверняка».

– Ну хорошо, – говорит Шара. – Где?

Сигруд снова принюхивается, пробирается сквозь горы обрывков к столу и ногой разгребает бумагу не со стороны, с которой ставят стул, а с противоположной. На каменном полу четко просматривается темное большое пятно. Она подходит все ближе и наконец чувствует запах с медным привкусом – пахнет засохшей кровью.

– Значит, когда сюда вошли, он не сидел за столом, – бормочет Шара.

– Думаю, что нет.

Если бы только знать, как профессор лежал, когда его нашли, что было рядом, что было на нем… В полицейском отчете что-то такое написали, но, как ему доверять, этому отчету, если они даже изрезанную одежду Панъюя не упомянули. Значит, надо работать с тем, что есть.

– Не мог бы ты принести мне сумку для этих бумаг? – тихо говорит она.

Сигруд кивает и уходит.

Шара оглядывается. Делает осторожный шаг вперед, наклоняется и поднимает обрывок бумаги:

…проблема в том, что биография каджа и в особенности необычная история его восхождения к власти не делают менее значимыми его действия. Да, его отец был из коллаборационистов, но нам ничего не известно о его матери. Мы знаем, что кадж был ученым, увлекался естественными науками и экспериментаторством, и, хотя никто из его близких не погиб в резне, он…

Она поднимает другой:

…остается только догадываться, в каких целях использовалась в изначальном университете камера Олвос. Рассказывали, что она не одобряла действия континентцев и других Божеств. Она считалась Божеством надежды, света и стойкости, и, когда Олвос покинула мир в 775 году, на заре Золотого Века Континента, это восприняли как огромную трагедию. Точные причины ее ухода стали предметом жаркой дискуссии: появился ряд текстов, в которых прямо говорилось, что Олвос предсказала: на пути, избранном другими Божествами, всех ждет лишь горе. Многие из этих текстов были мгновенно уничтожены, возможно другими Божествами…

И еще один:

…судя по всему, пребывание каджа на Континенте, до самой его смерти от инфекции в 1646 году, не изобиловало событиями. Он спал, ел, жил один, к другим обращался, только чтобы отдать приказ. Его бессменный помощник Сагреша вспоминает в одном из своих писем: «Он словно бы увидел родину тех, кто нас завоевал и так долго нами правил, и до боли разочаровался. И хотя он ни разу не сказал этого вслух, я словно бы слышала его мысли: „Разве не должна земля богов быть под стать богам?“» И хотя кадж, конечно, не мог знать, что на нем лежит прямая ответственность за бедственное состояние земель Континента, ибо именно кадж убил Божество Таалаврас, и именно это вызвало Миг…

Знакомые строки – она уже читала это. Старые опубликованные работы. Видимо, он привез сюда свои книги, а полиция изодрала их в клочья во время «обыска». Возможно, уничтожение знаменитых сайпурских монографий доставило им море удовольствия. А может, это вовсе и не полиция сделала.

Тут взгляд ее наталкивается на что-то большое и толстое в углу. Это что-то оказывается внушительным сейфом с мощной дверью. И дверь эта, заметьте, распахнута настежь. Шара осматривает замок – сложный. Очень сложный. Сама она не эксперт-медвежатник, но нескольких знавала. Знакомцы спасовали бы перед таким замком. Однако видимых повреждений нет, следов взлома нет, на двери тоже ни царапины. И внутри сейфа пусто. Словно так оно и было всегда.

Шара садится подумать. И тут на глаза ей попадается уголок бумажки – он торчит из кучи мусора, но выглядит совершенно иначе: это не клочок страницы из академической публикации, а официальный бланк с печатью Министерства иностранных дел в левом углу и печатью губернатора полиса в правом.

Шара выуживает его из кучи. Это запрос. Заполнен от руки лично Ефремом. Что именно он запрашивал, не очень понятно – в бланке есть только код. ACCWHS14–347. Ефрем расписался внизу, но требуется еще одна подпись. Внизу на бланке читается: ТУРИН МУЛАГЕШ, ГУБЕРНАТОР ПОЛИСА, МИРГРАД.

– Нашла что-нибудь? – доносится из-за двери голос Сигруда.

– Пока не знаю, – отвечает Шара.

Пока они запихивают в сумку бумаги, Шара обнаруживает, что это не единственный документ, имеющий отношение к губернатору полиса, который попал в руки Ефрема: среди обрывков – множество пропусков, явно выданных охранником, когда Ефрем проходил… куда-то.

Собрав все, она пересчитывает: девятнадцать пропусков. Ефрем вряд ли специально хранил их: они же наверняка все одноразовые. Просто приходил в кабинет и выворачивал карманы.

Шара поглядывает на сейф в углу: а ведь наверняка Ефрем приносил сюда не только пропуска…

Тут в дверь вваливаются очень задерганные Нидайин с Питри. У Нидайина в руках длинная, захватанная бумажка.

– Вот, – говорит он. – Мы закончили. Всего получилось шестьдесят три человека, и мы записали, с каких они кафедр, на какой должности, в каких отношениях состояли с профессором и…

– Отличная работа, – кивает Шара. – Сигруд, присовокупи это, пожалуйста, к нашей коллекции. Думаю, мы сделали все, что нужно. Пора отправляться обратно в посольство. И да, Питри. Думаю, тебе придется снова заправить машину. Полагаю, нас ждет небольшая поездка за пределы Мирграда.

– А куда мы едем? – спрашивает Питри.

Шара перебирает в кармане пропуска:

– Честно говоря, пока не знаю.

Они выходят из университета и подходят к машине. Шара замедляет шаг.

Сигруд идет сзади. И с легким присвистом выдыхает через нос.

Она смотрит вниз и в сторону, на его руки.

Он едва заметно пристукивает по правому бедру указательным и средним пальцами. Шара смотрит вправо.

Выглядят они как обычные люди, которые решили выпить чашечку чая в кафе. С другой стороны, а как им еще выглядеть? Вот мужчина в плотном сером пальто, с масляными волосами и двухдневной щетиной медленно разворачивает обертку сигары. А вот женщина, пятидесяти или пятидесяти пяти лет, изможденная, несчастная, с красными стертыми руками. Седые волосы стянуты в тугой узел. Женщина не поднимает глаз от шитья, но Шара видит: ее руки дрожат.