На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен

– Ровно девять, Джозеф, – отвечает он. Энди поднимает голову и доверчиво улыбается Джозефу. На его невинном лице отражается смущение, когда весь фургон начинает хохотать. Я не могу удержаться. Он смотрит на меня, желая узнать, в чем дело.

– Взгляни, Энди! – я указываю на окно рядом с ним. Мы все смотрим на гигантский светящийся циферблат Биг-Бена. Это классический трюк, который проделывают со всеми новичками. Сначала его проделали со мной, а теперь и с Энди.

– Сегодня ты готовишь кофе! – смеется Джозеф и хлопает Энди по плечу.

Мы продолжаем подтрунивать над новичком, пока фургон едет по мосту. Похоже, он все принимает слишком близко к сердцу. Я смотрю в окно и зеваю, разглядывая лондонские здания. Ни одна архитектура мира не нравится мне так сильно. Старинное соседствует с современным, двух одинаковых зданий не найти. Мы ненадолго останавливаемся на Букингем-Гейт, чтобы забрать ужин, и едем дальше. Разумеется, сержант и инспектор первые копаются в коробке, а затем ее отдают нам.

– Сначала дамы! – кричу я, отбирая коробку у Энди. Обычно я мило виду себя с новичками, но когда дело касается еды, никого не щажу. Я достаю помятый сэндвич с беконом и томатами – это лучшее, на что я могу сегодня рассчитывать. К сэндвичу прилагается бутылка воды, пакетик чипсов и шоколадный батончик – не лучший ужин. Я сомневаюсь, что у нас будет возможность остановиться и съесть что-нибудь горячее. Ничто не огорчает меня так, как отсутствие хорошей еды. Я заставляю себя сосредоточиться на том, что мы делаем и почему. Это помогает мне не терять позитивный настрой.

Наша задача – поиск улик. Сосредоточившись на задании, я стараюсь отвлечься от чувства голода и расспрашиваю саперов, которые обезвреживали бомбу.

Наконец мы приезжаем в Уормвуд-Скрабс. На часах 21:30, а мы должны начать только в 22:00, поэтому нужно как-то убить полчаса. Большую часть этого времени я хожу хвостом за саперами. Расспрашиваю их о находках и пытаюсь выглядеть классной, хотя мне хочется кричать: «Вы, ребята, такие клевые!» Я рассматриваю их рабочую одежду и снаряжение. Разумеется, они все бывшие военные, и Джозеф знает о них гораздо больше, чем я. Я внимательно слушаю все, что они говорят, впитывая каждую мелочь. Они обезвредили бомбу, и теперь мы будем искать улики. Через некоторое время саперы собирают свои вещи и уносят в фургон. Ночью не будет ничего интересного, только мы и бомба.

– Желаю весело посидеть с бомбой! – смеется один из саперов, садясь в фургон. – Она абсолютно безопасна, но тыкать в нее все равно не стоит, хорошо? – он подмигивает мне и громко захлопывает дверь. Я слышу приглушенный смех, когда фургон отъезжает. На секунду меня охватывает зависть, ведь они едут к своим теплым постелям. На улице становится прохладно, когда последние лучи летнего солнца скрываются за многоэтажными домами вокруг нас. Потирая руки, я возвращаюсь к нашему фургону.

– Теперь, когда 215 закончила флиртовать, – инспектор строго смотрит на меня и продолжает, – нам нужно организовать два пункта. Первый будет располагаться в этом переносном здании, – он, словно регулировщик на дороге, указывает открытой ладонью на обшарпанное мобильное здание у входа в парк. – Второй пункт будет непосредственно у взрывного устройства.

Затем говорит сержант:

– Я все устроил так, чтобы каждый из нас мог час дежурить и два часа отдыхать. Надеюсь, у нас будет возможность немного поспать между сменами. Я знаю, что мы все завтра работаем.

Нам всем нравится эта идея. Мы были предупреждены, что нас, вероятно, ждет двенадцатичасовая смена, поэтому возможность немного расслабиться радует. Конечно, когда сержант говорит «мы», он имеет в виду только нас, констеблей. Они с инспектором наверняка проведут всю смену в фургоне – им на холоде работать не нужно. Это кажется настолько очевидным, что даже не подлежит обсуждению.

– 215, – рявкает сержант, – ты первая идешь в здание.

– Есть, сержант! – киваю я и иду по направлению к мобильному дому.

Его окна светятся в сумерках. Они, как и дверь, распахнуты. Я прыжками поднимаюсь по ступенькам и захожу внутрь. Комната представляет собой идеальный квадрат. Вдоль каждой стены стоят столы, которые уже завалены какими-то вещами, хотя этот дом собран всего около восьми часов назад. На столах валяются журналы, газеты, бумажные стаканчики и обертки от бургеров. Напротив полупустой коробки с пончиками сидит крупный полицейский с джемом в уголках рта. Он медленно встает, вытирает рот рукой и поднимает руки к потолку, показывая круглый живот, выпирающий из-под жилета.

– Наконец-то, – бормочет он, проходя мимо меня. Когда дежурный спускается по ступенькам, с его груди сыплется сахар. – Я все подписал, журнал на столе, – говорит он. Дом трясется, когда он сходит с последней ступени, и дверь с грохотом закрывается.

Я смотрю на беспорядок. Где именно может быть журнал? Вздыхая, я перебираю бумаги в поисках белого буклета, в котором зафиксированы все важнейшие детали о месте происшествия. Копаясь в вещах, я осознаю свою ошибку. Стоит летний вечер. На улице темно, в доме горит свет, и все окна открыты. Гигантский комар-долгоножка садится мне на лицо, и я чувствую отвратительное порхание вокруг. В доме их полно. Я могу иметь дело с грабителями, но комары-долгоножки – это уж слишком. Я громко вскрикиваю и начинаю махать руками. Хватаю газету и размахиваю ею во всех направлениях, но это не помогает, потому что комаров слишком много. Один из них садится мне на волосы, и я вся покрываюсь мурашками. Иррациональный страх толкает меня к двери. Ее заело. Открывайся, черт возьми! Я тяну дурацкую ручку в отчаянной попытке открыть дверь. Весь дом раскачивается из стороны в сторону. Мне нужно выбраться отсюда. После вечности в заполненном насекомыми аду дверь наконец поддается, и я выбегаю на улицу. Мои ноги обмякают, и я, оступившись на крыльце, падаю прямо к начищенным ботинкам инспектора.

Я смотрю на него через очки и выдавливаю улыбку. Он смотрит на меня, скрестив руки.

– 215, что ты тут устроила? – рявкает он с серьезным видом.

Тут я вижу, что все остальные стоят позади него. Джозеф сложился пополам от смеха. Я встаю, отряхиваюсь и вздыхаю.

Я никогда этого не переживу.

* * *

Через четыре часа меня будит сержант. Я поднимаю голову с грязного сиденья и протираю глаза. Чувствую засохшую слюну у себя на щеке и счищаю ее колючим рукавом своего джемпера. К счастью, внутри темно.

– Вставай, – говорит сержант и кивает в сторону улицы.

Я заставляю себя подняться и зеваю. Меня знобит. Это ужасное чувство, когда