Записки президента - Борис Ельцин

Мне было неудобно, но ничего поделать с собой я не мог — как у многих политиков моего возраста и положения, у меня появился определённый синдром закрытости. Между тем, как и во многих других случаях, я ещё раз понял: если чувствуешь опасность, тревогу, если тебе внутренне неуютно — нужно действовать решительно.

Впоследствии выяснилось: все задушевные разговоры с администратором спорткомплекса, милейшей женщиной и хорошим собеседником, тщательным образом прослушивались КГБ.

Опять авария

Сколько же их у меня было! И в бытность Председателем Верховного Совета я тоже попал в глупейшую аварию, в самом центре города, о которой много говорили и писали, и возможно, у кого-то возникло ощущение неясности. А дело было так.

В тот день Наина попросила охрану отвезти на работу моего доктора Анатолия Михайловича Григорьева: он утром проводил мне процедуры. Ему отдали машину, которая сопровождает мой автомобиль. Таким образом, пришлось ехать без машины сопровождения.

Обычный наш маршрут: выезжаем на Тверскую, первая машина впереди, моя сзади (у нас была договорённость с ГАИ, что при нашем въезде на переполненную улицу они перекрывают движение), мы пересекаем Тверскую, от которой до Белого дома рукой подать.

Честно говоря, я этот момент плохо помню — как-то расслабился, вытянул ноги (это привычка волейболистов — вытягивать ноги, колени-то разбитые на всю жизнь остаются, поэтому я и сидел в «Волге» рядом с водителем), задремал.

Движение в то утро было в восемь рядов, не то что коридорчика, дырки не было… Сотрудник ГАИ перекрыл движение, но, поскольку мы были без машины сопровождения, не все водители увидели предупреждающий жезл ГАИ. Нам бы притормозить, подождать, пока все остановятся. Но водитель глядит на меня, я автоматически делаю ему знак рукой: давай вперёд! Он газанул, объехал большой фургон, и вот уже впереди просвет, как вдруг — страшный удар! И дикая боль в голове…

Мой тогдашний водитель, а я его привёл с собой из Госстроя, сделал сразу три ошибки. Первая: не послушался начальника службы охраны, который настойчиво предлагал ехать в объезд. Вторая: поехал быстро, не прикрытый ГАИ. И третья: не успел затормозить. Мы въехали в деревянный забор, который самортизировал удар, а могли бы — в каменную стену. И вот тогда многое в нашей жизни сложилось бы иначе…

Женщину, которая сидела рядом с водителем столкнувшегося с нами «Жигуленка», с царапинами на голове сразу отвезли в поликлинику. А Коржаков, который в шоке сумел голыми руками отодрать заклинившую дверь, что в обычной ситуации вряд ли кому под силу, повёз меня домой.

Дома, увидев меня, стала тихо оседать на пол Наина: вид у меня был тот ещё — кровь, лицо белее мела. Потом она взяла себя в руки, помогла лечь в постель. Быстро примчалась «скорая». Врачи констатировали: лёгкое сотрясение, серьёзных нарушений нет. Удар пришёлся в височную часть головы и в бедро. Видимо, я действительно расслабился и не смог вовремя сгруппироваться. Врачи на всякий случай заставили ехать в больницу.

Там меня поместили в одноместную небольшую палату. Чувствовал я себя нормально, но тут началось — медсёстры, врачи, больные, посетители… Всем хотелось посмотреть на живого Ельцина. В общем, чувствовал себя слоном в зоопарке, очень ему с тех пор сочувствую. Поэтому выдержал в больнице лишь одни сутки.

Недавно, летом 93-го, снова пронёсся слух о моей болезни, о мифическом приступе. Мне снова звонят, снова волнуются.

Эта ситуация реальной или мифической угрозы жизни преследует меня, повторяется, вновь и вновь напоминает о себе. Будто хотят меня испугать. Проверяют характер. Держат «на взводе».

Ну что ж, и это, наверное, хорошо. А тем, кто волнуется за меня, — большое спасибо.

Перед выбором

… Я не знал, кого мне выбрать.

Оставались последние часы. Срок подачи документов в Центральную избирательную комиссию по выборам Президента России истекал. Кто будет со мной в паре, кого я назову кандидатом в вице-президенты — этого решения с замиранием ждали многие люди.

А я все никак не мог определить, кого мне выбрать.

Весна 91-го года. Пик предвыборной борьбы. Горбачёв вёл избирательную тактику довольно искусно, предложив целый веер кандидатур (разумеется, закулисно, как он умел это делать).

В тот момент я придавал кандидатуре вице-президента чрезмерно большое значение. Последующие опросы показали, что те, кто голосовал за Ельцина, голосовали бы за него и в том случае, если б кандидатом в вице-президенты был Иван Иванович Иванов, никому не известный человек! Но тогда я и моя команда жили в большом напряжении, находились в ожидании «последнего боя», так сказать, «страшного суда» избирателей…

Ситуация с каждым днём становилась все более двусмысленной. Было уже как-то неловко приходить на работу, смотреть людям в глаза — ведь нельзя, образно выражаясь, на такой скорости, с работающим на все сто мотором, ехать без колёса! Я кожей чувствовал, как напряжённо ждут моего решения два человека: Геннадий Бурбулис и Руслан Хасбулатов.

Но ни один из них меня не устраивал. Что греха таить, я опасался чисто иррациональной антипатии народа. Меня не устраивал невыигрышный имидж обоих. Ну и самое главное: я чувствовал, что резко нарушу тем самым какое-то силовое равновесие в своей команде, одним махом решу их (тогда ещё) подспудное соперничество и именно сейчас, когда это так не ко времени, наживу себе нового врага!

Руцкой был выдвинут кандидатом на пост вице-президента за несколько часов до истечения официального срока подачи заявления в Центральную избирательную комиссию.

О Руцком неожиданно вспомнили Людмила Пихоя и Геннадий Харин, ныне покойный. Руководители группы «спичрайтеров» — то есть по-русски текстовики. Эти люди — свердловчане, преподаватели вузов — и там ещё были известны своим свободомыслием в первые годы горбачевской перестройки. Со мной они давно.

И вот им вдруг пришла на ум эта идея. Они примчались утром ко мне в кабинет, радостные и взволнованные.

Что-то в этом ходе было. Идея сразу понравилась мне своей полной неожиданностью. Никаких близких деловых отношений с Руцким у меня не было. Идея расколоть монолитную полозковскую фракцию «Коммунисты России» и сразу выдвинуться в неформальные лидеры парламента реализовывалась Руцким без моего участия.

Как поведут себя эти «демократические коммунисты» дальше, было не очень ясно, но лидер их, безусловно, запомнился — своим неожиданным появлением и решительностью военного человека.

Руцкой был просто создан для избирательной кампании. Он как будто родился специально для того, чтобы быть запечатлённым на глянцевых цветных плакатах, участвовать в телевизионных трансляциях, выступать перед большим скоплением народа.