Ярослава и Грач (СИ) - Дмитриевна Алёна

А потом они выключают свет и идут спать, и оба знают, что это только так называется и что уснут они еще не скоро. И поцелуи и ласки становятся все откровеннее, и одежды с каждым разом остается все меньше и меньше. И Яра все чаще чувствует, что, наверное, она готова сказать «давай», но что-то останавливает ее. Пока что ей нравится просто изучать. Целовать и гладить, искать способы заставить его млеть без всякого секса. Ей теперь кажется, что это очень важно. И она тратит часы на то, чтобы водить пальцами по его груди и спине, запоминать рельеф мышц, и в такие минуты он прикрывает глаза и улыбается, словно большой кошак, пригревшийся на солнышке. И она уверена, что ему это нужно. Грач какой-то недоласканный. Ей, выросшей в семье, где все все время норовят друг до друга дотронуться, обнять, поцеловать, это непонятно.

И она все еще помнит о том, что он ей сказал. О том, что тоже не готов. А у него и правда полно границ и блоков. Он все никак не может начать касаться ее где-то, кроме спины, рук и боков, и в конце концов Яра сама берет его руку, успокаивающе целует в ладонь и кладет себе на грудь. Несколько мгновений они просто смотрят друг другу в глаза, а потом он сжимает пальцы чуть сильнее, и она улыбается в ответ, хотя ощущение немного странное, и она не готова сказать, нравится оно ей или нет. Но он быстро отпускает, а потом Яра постепенно привыкает к таким прикосновениям, и все хорошо. А вообще же он становится все более и более открытым, и берет на себя все больше инициативы…

…И однажды касается внутренней стороны ее бедра, и это прикосновение обжигает, Яра замирает в попытке переварить то, что чувствует, а он воспринимает это как «нет».

— Нет, можно, — шепчет Яра, пытаясь справиться с дыханием и с разочарованием, которое нахлынуло, когда он убрал ладонь. — Верни.

И он осторожно возвращает, все так же смотрит ей в глаза, и Яра радуется, что вокруг них темно, а он ведет ладонь вверх, касается пальцами промежности сквозь ткань ее трусиков, и это ни с чем несравнимое ощущение, все внутри сжимается, когда он надавливает пальцем на клитор, начинает массировать. Яра выдыхает и, кажется, стонет или всхлипывает, но этого недостаточно, она знает откуда-то, что может быть лучше, если убрать все преграды, ей хочется ближе, и она просит:

— Сними.

Приподнимает бедра навстречу, и он стягивает последнюю оставшуюся на ней деталь одежды, и она наконец чувствует его как надо. И цепляется за его руку, прячет лицо у него на груди, мычит что-то ему в ребра, потому что это слишком, слишком много, она и не знала, что так может быть, но все равно шире разводит ноги, потому что хочется еще, и в какой-то момент ее накрывает, и она кончает, прикусывая губу, и это действительно сродни небольшому взрыву.

— Гриша, — шепчет она, едва ворочая пересохшим языком, желая, чтобы он остановился, — я все.

Ее трясет, и ей хорошо и стыдно одновременно. Вот что он теперь о ней подумает?

Григорий оценивает ее состояние и, кажется, оно ему не нравится.

— Яр, ты в порядке? Я что-то сделал не так?

Она не в порядке. И она сама не понимает, почему нет. Ей хочется сжаться в комочек и заплакать, но он обнимает, и сразу становится легче.

— Все хорошо, — шепчет она. — Просто… как ты говорил? Слишком хорошо.

— Точно?

— И немного стыдно…

Последнее губами по коже. То, что волнует. Но он все равно слышит.

— Тебе нечего стыдиться. И уж точно не передо мной.

Она пытается прильнуть поближе, и в бедро упирается его стоящий член. Нет-нет, не сейчас, сейчас она не готова. От пережитого бы отойти. Но потихоньку все проходит, и ее отпускает, и она делает то, на что способна пока только в темноте под одеялом и в его объятиях, то есть именно так, как сейчас и есть: она опускает руку вниз, аккуратно прикасается к его члену и обхватывает. Она не знает, чего ждать, поэтому ничего и не ожидает, но он оказывается большой и твердый. Через ткань пижамных штанов непонятно, какой он на ощупь, но в ней уже поднимается волной интерес, и он гасит даже смущение. Яра пытается переварить полученные сведения, и за всем этим не замечает, как напрягается Григорий.

— Яра… — выдавливает он, и она отдергивает руку.

— Неприятно? Если нельзя, я больше не буду…

— Приятно, просто… ну…

Ему еще тоже не все легко проговорить, и Яра послушно ждет, когда он справится с собой.

— Ты хочешь продолжения? — наконец выдает он.

— Я просто потрогать, — выпаливает Яра и краснеет, прекрасно понимая, как прозвучала эта фраза.

— А, ну ладно тогда, — внезапно легко соглашается Григорий.

— А можно прямо… ну… потрогать? — шепчет Яра.

Хорошо, что создавая свет, боги не избавились от темноты насовсем, а то сейчас стало бы в мире на одну Яру меньше.

— Можно, — разрешает он и целует ее в лоб. — Я тебе уже говорил, делай, что хочешь.

И Яра запускает ладонь под резинку его штанов и боксеров и находит объект своего интереса. Член теплый, гладкая кожа скользит под пальцами, и даже так хорошо чувствуется рельеф вен.

— Ух ты! — не сдержавшись, выдает Яра, и Гриша смеется в ответ, отчего ей кажется, что она сейчас окончательно сгорит от смущения.

Но руку она не убирает, обхватывает ладонью, проводит туда и обратно, и Григорий перестает смеяться, она слышит, как тяжело он сглатывает. Вот как, значит?

И она повторяет свой трюк еще и еще раз, под штанами неудобно, но она боится попросить снять, потому что она и так уже голая, и он тогда тоже окажется голым и… Нет, пока рано. А Григорий тем временем упирается лбом ей в плечо и дышит рвано и через раз, а потом… Ого! Вот это да!

Яра еще раз проводит ладонью, собирая с головки члена сперму, а потом убирает руку.

— Я все правильно сделала? — шепотом спрашивает она, впрочем, жутко довольная собой.

— Яра… — шепчет он вместо ответа, но как всегда умудряясь вложить в звучание ее имени все, что хотел сказать.

И в благодарность за это она целует его в нос.

— Я схожу, руку помою, — немного смущенно произносит она и выскальзывает из постели, не одеваясь и ни во что не заворачиваясь.

В ванной она моет руки, на минутку ныряет под душ, а потом, вытеревшись, какое-то время смотрит на себя в зеркало и не может поверить: она только что довела его до оргазма. А он до этого ее. И она больше не стесняется ходить перед ним голой. Вот он — ее Рубикон. И это что-то невероятное.

Она улыбается себе в зеркало, отмечая, как блестят глаза, и выходит из ванной, а у двери обнаруживается Григорий.

— Я быстро, — обещает он, бросив на нее внимательный взгляд, явно желая убедиться, что все в порядке.

Он и правда быстро. Возвращается в постель, и прижимает ее к себе крепко-крепко, и они так и засыпают, а она так и не одевается.

А почти утром, незадолго до рассвета, когда легкая синь уже осветила комнату достаточно, чтобы видеть, она просыпается от того, что он целует ее в основание шеи. А потом чуть выше и еще, под линию роста волос, скользит губами вдоль позвоночника, туда и обратно. Глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, и борода и его дыхание оставляют след на коже, а пальцы правой руки, что лежат у нее на животе, выводят узоры вокруг пупка. И Яра понимает: вот так оно и случится. И это осознание не доставляет ей ни малейшего дискомфорта, она спокойна и уверена. Вот теперь она точно готова. Она хочет этого. Прямо сейчас.

Но наверное, нужно дать ему какой-то знак. И она делает то, что подсказывают ей инстинкты: подается ягодицами назад, и чувствует, как Григорий гладит ее по бедру и как его пальцы снова тянутся к промежности. А вот это уже совсем не то, что ей сейчас надо, и она резко сжимает бедра. Григорий поспешно убирает руку, но Яра разворачивается к нему лицом.

— Давай, — предлагает она, прекрасно зная, что он поймет, и просит, пока решимость не закончилась. — Без всяких прелюдий.

Грач смотрит на нее так серьезно, будто она ему не секс предлагает, а свою почку.

— Ты уверена? — спрашивает он.