Фея горького миндаля - Сусанна Георгиевская

Тётя Мунира любила Мишу, как сына, хотя не была его крёстной матерью (такое случалось лишь в старину и в сказке). Она была его названой матерью — на современный лад.

— Я звёздная! Звёздная мать! — говорила она о себе. — Я вам не какая-нибудь «мамаша».

И все верили в то, что она было звёздной. Исключительно звёздной.

Перед отбытием в армию Миша приехал прощаться со своей звёздной. А Лена приехала к Мишиной звёздной, чтоб подготовиться к весенним экзаменам. Дома ей не давали учиться. (Мальчики.) Она сильно устала от них. (Так говорила Лена.)

Лёнин папа, Рихтер, был дружен с тётей Мунирой. Они знали друг друга очень давно. Оторвав свою Лену от зеркала и от мешавших бедняге мальчишек, он отправил её через перевал. «С глаз подальше!»

Тётя Мунира любила всё маленькое и молодое. Потому что жила одна.

У неё был хороший дом, который достался ей от родителей, и красивый сад… Но не было у неё ни сестёр, ни братьев, ни сына, ни дочери. И не было никакого мужа.

«Только разве что тот султан!» — говорила она. И показывала рукой на минареты. (В том дворце, с минаретами, жил когда-то султан.)

Она немножечко тосковала. И завела себе двух котов. Один их них Аполлон Бэльведерович, а другой — Николка.

Тётя Мунира любила петь. Она пела странные песни. И сильно фальшивым голосом.

А ещё эта тётя Мунира любила маленьких (например, Катю). За это она умывала Катю насильно розовым мылом, которое ей щипало глаза.

Про Катю она сказала:

— Неприветливая. Без всякого обаяния… Не посмеётся, никогда со мной, старухой, не посидит…

А посидеть с ней было довольно-таки мудрено, потому что тётя Мунира очень уж суетливая, всё время была она занята то по дому, то в садике.

Около самого дома, у самых окон, росло чудесное дерево дикого миндаля.

— По правде сказать, оно бесполезное. Не плодоносит, — говорила тётя Мунира. — Но срубить его вроде бы жалковато… Больно уж хорошо!

Тётя Мунира была светловолосая, немножко седая, с выдающимися вперёд скулами и вздёрнутым, очень коротким носом. Как будто нос по дороге раздумал расти и остановился.

Лене очень нравился тёти Мунирин сад, скамейка в саду. И тень… Она забирала с собой все книжки и, поджимая ноги, сидела на скамье: училась. Ей нельзя было не учиться, ведь она была дочкой учёного! Хочешь не хочешь, а приходилось сдавать экзамены.

— Грызёте гранит науки? — чутко спрашивал Миша.

— Грызу таковой, — с готовностью отвечала Лена.

— Я слышал, что если съесть, хорошенечко прожевав, учебник, то неплохо осваиваешь предмет.

— Уйдите, Миша! Вы невыносимы!.. И заслоняете мне страницу.

Проходила по саду тётя Мунира. Тётя Мунира пела:

И не только дэ-ань!И не только два-а…Вэчно!Вэ-эчно!

— Катя, поди сюда, — вздыхая, просила Лена.

Катя только этого и ждала. Она подходила к Лене, взбиралась рядом с ней на скамью…

— Ты мне одна никогда не метаешь, Катя, — шёпотом говорила Лена и гладила Катю по волосам.

Одной рукой она рассеянно гладила Катю, а другой листала учебник.

— Пожевать бы чего-нибудь!..

Каждое желание Лены немедленно исполнялось. То Миша ей приносил яблоко, то делала яичницу тётя Мунира, то, стащив мармеладку из тёти Мунириного буфета, отдавала ей эту заветную мармеладку Катя.

— От учёбы я ослабела, — объясняла Лена тёте Мунире.

— Ещё бы не ослабеешь! С ума сойдёшь!..

Лена привезла с собой учебники и чемодан. В чемодане лежали платья. И пахли. Пахли даже тогда, когда чемодан был закрыт наглухо.

Катя частенько стояла над чемоданом и, вытянув шею, закрыв глаза, нюхала, нюхала, нюхала платья Лены.

Платья Лена меняла чуть ли не каждый день. Только тапки были у неё всегда голубые, а ленточка в волосах — розовая…

…По вечерам до сада тёти Муниры доносилась нежная музыка.

— Пошли бы потанцевать, развеялись, Леночка, — говорила тётя Мунира.

— Это мысль, — отвечала Лена.

Заходило большое, жаркое солнце.

Лена задумывалась на своей скамье, глядя куда-то поверх страниц. И это всегда замечала Катя.

…Тёти Мунирин сад был весь розовый, весь пронизан десятками нежных, светлых теней. Они ложились на платье Лены, на её опустившиеся вдоль тела руки.

— И за что ты так любишь меня, моя дорогая, глупая девочка? — вдруг говорила Лена, заглядывая в тревожные глаза Кати своими миндалевидными, синими, смеющимися глазами. Ответь же! Ну?

— Не знаю.

— А ведь я тебя тоже очень-очень люблю. Честное слово, люблю.

Какая Лена была красивая! Как ни на кого не похожа была она… Как старалась Катя быть незаметной и совсем-совсем не мешать Лене.

Вместе с тётей Мунирой она полола на грядках траву, поливала грядки на огороде: тётя Мунира из очень большой, а Катя из маленькой лейки.

Но где бы ни находилась Катя, она даже затылком видела Лену… Она научилась видеть Лену щекой. Она знала, что Лена неподалёку…

Катя и тётя Мунира работали. А за оградой сада вонзались в небо древние минареты — крыши дворца султана.

Солнце то золотило высокие минареты, то делало их багровыми, то покрывало глубокой тенью.

Темнело. Темнело… Так осторожно, так медленно. Лена складывала свои книжки…

Всё на свете ложилось спать. Не спали только тёти Мунирин сад (потому что рос) и её звёздный сын Миша. Он гулял допоздна, — говорил, что гуляет и будет гулять, поскольку ему скоро уходить в армию.

Глава XI. Лена

Танцплощадка в городе тёти Муниры находилась напротив булочной. Над булочной висел золотой крендель. Он был старый, весь облупился и висел немного наискосок (так что можно было подумать, будто бы крендель вот-вот сорвётся и упадёт на чью-нибудь голову).

Крендель не падал. Это был стойкий крендель. Попросту отсюда по вечерам раздавалась музыка, и он, музыкальный крендель, висел в танцевальной позиции.

В городе было много заводов: асбестовый, инструментальный и четыре компотные фабрики.

Если глянуть через калитку сада тёти Муниры, вечером к танцплощадке спешили девушки, девушки, девушки… С красиво взбитыми волосами. А если глянуть через калитку сада тёти Муниры пораньше утром, видно было, как те же девушки спешили с ведрами и коромыслами к городскому крану. Они шли по воду с красиво взбитыми с вечера волосами.

…Лена сказала:

— Миша, мы пойдём танцевать с Катей… Я буду, само собой разумеется, танцевать с вами. А Катя — с кренделем.

— Да где ж это видано, — возмутилась тётя Мунира, — чтобы на танцплощадку брали с собою ребёнка?! Она уснёт.

— Не уснёт, — спокойно ответила Лена. — Катя будет смотреть на нас… Миша так красиво начистил свои новые полуботинки!

— Я пойду, пойду! — захлебываясь от счастья, сказала Катя.

Лена погладила Кате прошлогодний матросский костюм, из которого Катя немножко выросла, расчесала ей волосы. Она хотела их повязать лентой, но лента в волосах не держалась, они были острижены слишком коротко.

— Может, и так сойдёт? — сказала Лена, неуверенно глядя на Катю.

— Может, сойдёт! — подтвердила Катя.

…В седьмом часу от дома, где танцплощадка, послышалась музыка. К танцплощадке двинулась торжественная процессия: Лена. Катя и Миша.

Тётя Мунира вышла следом за ними на улицу и, прикрывая глаза ладонью, с восхищением долго глядела вслед.

— Ленка-Ланка! — вдруг сказал Миша.

— Не смейте её ругать! — заступилась Катя.

— А я и не ругаю, — приподняв брови и чуть прищурясь, серьёзно ответил Миша.

На танцплощадке в рядок стояли пожарники — дули в трубы. Лица были у них испуганные. Перед молодыми пожарниками стоял пожилой пожарник. Он строго размахивал палочкой перед самыми их носами.

А вдоль танцплощадки сидели бабушки — лузгали семечки. Должно быть, семечки были вкусные, потому что они их лузгали не уставая. Рядом с ними сидели внуки, размахивая ногами; внуки смотрели пристально на пожарников.

А девушки стояли в рядок у стены, где вьющийся виноград. А ребята — поодаль, возле киоска, где продавали квас.

— Ты чья? Не припомню что-то! — спросила у Кати какая-то бабушка.

— Я своя.

— Ну и детки нынче пошли! — удивилась бабушка. — А с кем ты сюда пришла?

— С золотым кренделем.

— Тебе палец в рот не клади!

— А зачем мне ваш палец, бабушка? — удивилась Катя.

Но тут-то Лена пошла танцевать! Она танцевала с Мишей.

Лена как будто не дотрагивалась до цементного пола площадки своими длинными, худыми ногами в красивых туфлях. Ноги двигались сами собой! Широкое платье на ней так красиво взлетало и развевалось. Голова была немного откинута. Под музыку танцевали даже Ленины волосы… Лена смотрела на Мишу. Миша смотрел на Лену.