Кровь не вода (сборник) - Мария Метлицкая

В августе ходили за грибами, и здесь Валерий Михайлович показался себя специалистом отменным. Потом разбирали грибы по кучкам – опята на солку, чернушки, волнушки – туда же. Сыроежки – брали только молодые и крепкие – отлично для жарки. Вкусней благородных.

Ну а уж те самые благородные – белые, красные и серые – подберезовики – так это сушить. Это на суп.

Там, на подправленной и обновленной терраске, где они долго и неспешно перебирали грибы, вдыхая их пряный осенний аромат, они говорили, говорили… Обо всем. Про прошлое, настоящее и, разумеется, будущее. «Пока жив человек, он строит планы», – говорил ей муж, когда она махала руками: «Валерочка, ну, давай не будем загадывать. Страшно, ей-богу!»

А зимой тосковали по даче. Муж собирался ее утеплить: «Будем ездить на лыжах, Элка! Поставим буржуйку, наколем дров – и ночуй!»

Так к ней вернулась ее дача. Ее любимое место, место, где было столько лет счастья. Где были все – еще были все!

А к весне ушла мама. Не дождалась лета. Такое горе, господи! И снова терзания… Но теперь у нее был Валера. И он поддерживал, как мог. Иногда ей казалось, что без него она бы не справилась, не поднялась. Наверное, так бы и было…

Почти все ушли, остался «последний из могикан» – дядька Илья.

И он был так плох, совсем еле-еле… Но жил. Слава богу, пока еще жил!

Валерий Михайлович переехал к жене – через пару месяцев после смерти тещи.

И даже отправил измученную Эллу в санаторий, взяв уход за стариком на себя.

Элла и вправду здорово отдохнула и набралась сил – спустя две недели вернулась похорошевшая, пополневшая и румяная.

А муж к ее приезду – ну, вот это сюрприз! – купил новую кухню и перестелил полы.

Элла смотрела на него и плакала: «От радости, Валерочка! Это от радости!»

И праздничный ужин – курица, картошка и любимый торт «Полено фруктовое» – тоже ждали ее.

Ее ждали! Впервые ее ждали не для того, чтобы… Тут можно долго перечислять – все ее дела и обязанности.

Ее ждали, потому что любили. Потому что скучали по ней. Потому что она просто нужна!

Как просто, да? Конечно же, просто. Как, собственно, все гениальное. Правильно говорила сестра.

«Как странно, – думала Элла, засыпая на плече любимого мужа, – я ведь так давно ничего не ждала. И даже перестала сетовать на судьбу. Мне казалось, что я… Ну, не то чтобы недостойна, нет. Просто все это не для меня. Есть же женщины, проживающие свою судьбу без мужчин, одиноко. И красивее меня, и моложе. Мой удел – это родители и работа. Все. И это, кстати, совсем не так мало. Разве я прожила не счастливую жизнь? Я не была одинока – как бывают одиноки люди. Совсем одиноки, без семьи, без родных. Без любви. А я – я любила. Всех своих близких. Я была им нужна. А теперь… Теперь, когда есть Валерий. Семья. Я снова нужна. Только теперь – ему, мужу. Как странно все, как же все странно! И самое странное – что он выбрал меня. Такую… ну, если по-честному, совсем никакую. На меня никогда не смотрели мужчины. Ни разу я не поймала на себе чей-то взгляд – ну, из тех, что с мужским интересом. А вышло вот так!»

Звонок от сестры раздался в ночи. Они тут же проснулись и испуганно посмотрели друг на друга – ох уж эти ночные звонки. Никто не ждет от них ничего хорошего.

Спросонья Элла не сразу поняла, почему так громко и отчаянно кричит Эмма.

– Что-что? – переспрашивала она. – Повтори! Я не расслышала!

И Эмма снова кричала.

Потом стало ясно – беда! Эмма больна, и больна тем ужасным, самым кошмарным из всего, что только возможно. Онкология.

Операцию сделали, да. И курс химии она уже приняла. Но самое ужасное в том, что Эдик пьет, и пьет страшно. Напивается с раннего утра и к вечеру совсем сходит с ума – разбил комод, в крошку разбил диван. Сорвал бра и… даже говорить не хочу – ужасно и стыдно. Мочился на ковер в гостиной! Ты представляешь?

Ей, Эмме, совсем плохо – слабость такая, что передвигается она только в коляске… так она ее назвала. Медсестры и домработницы бегут от них на следующий день – боятся хозяина. Дом в разрухе, сад изломан и истоптан. В доме пахнет мочой. Она сама ничего не может – отдыхает только в госпитале на химии. А дом – не просто ад, а ад кромешный! «Ты меня поняла? – продолжала кричать она. – Я погибаю тут, Элла!»

– Господи, почему ты молчала? – бормотала Элла, холодея от ужаса. – Почему? Я бы приехала к тебе, помогла… Ну, и он, Эдик, возможно, постеснялся бы… Ну, хотя бы при мне?

– Какое – приехала? Ты что, идиотка? Он совсем чокнулся. Родную дочь не пустил! Даже во двор не пустил, не то что домой. А уж тебя бы – тем более. Он сумасшедший, ты понимаешь? Он пил всегда, а после моей болезни сорвался совсем.

– Господи, а что делать? Что делать Эмка? Тебя же надо спасать? А полиция? – вдруг осенило ее. – Полиция не может помочь? Пусть отправит его в госпиталь или куда там у вас…

– Он не такой дурак, как ты думаешь! – желчно рассмеялась Эмма. – Он меня шантажирует. Говорит, что не оплатит страховку. А без нее я тут же загнусь. Понимаешь? Деньги все у него. У меня на счету копейки. Да, я все тратила. Да! Но я же не знала, как все повернется!

– А делать-то что? – спросила Элла. – Что мне надо делать?

– Спаси меня, Элка! – всхлипнула Эмма. – Я еду домой.

Муж смотрел на нее внимательно, сдвинув брови.

– Что там? – коротко спросил он.

– Эмку надо спасать, – так же коротко ответила Элла. – Причем срочно. Ты слышишь?

Муж молча кивнул.

Эмму встречали через неделю – на Ленинградском. Проводник выкатил маленькую, очень компактную инвалидную коляску, в которой сидела сухонькая, сморщенная старушка.

– Эмка! – крикнула Элла и бросилась к сестре.

Плакали долго. Валерий Михайлович, отвернувшись, курил в стороне.

Потом наконец успокоились и поехали к выходу. Вещей было мало – два небольших чемодана.

– Все, что я нажила! – горько, с усмешкой, сказала Эмма. – Взяла только личные вещи – ничего не дал взять, ничего! Да и бог с ним – точнее, черт. Пусть подавится. Да и что мне теперь надо? Сегодня это кресло, а завтра – саван. Жить мне осталось, – она усмехнулась, – чуть-чуть. Я тебя, – тут она скривилась и хлюпнула, – долго обременять не буду. Совсем немного, поверь!

– Все будет хорошо, – горячо убеждала ее Элла, – вот увидишь. Я вытащу тебя из этого, слышишь? Да и врачи у нас тоже прекрасные есть. Есть прекрасные врачи, ты меня слышишь?

Эмма усмехнулась:

– Не суетись. Все это – вряд ли. И твои прекрасные врачи в том числе.

Добрались до дома.

– Ну и пробки у вас, просто Нью-Йорк! Сумасшедший город, ужас какой-то…

На второй этаж коляску затаскивал Валерий Михайлович.

Эмма зорко рассматривала его, а потом удивленно посмотрела на сестру.

В квартире она хмыкнула, скорчила гримаску и пробурчала с неудовольствием:

– Ну, понятно. Все то же, все те же!

Муж с удивлением посмотрел на Эллу. Та поспешно отвела взгляд.

– Обедать! – объявил он.

Эмма опять скривилась.

– Нет, я не буду. Почти совсем не ем – нет аппетита.

– А борщ? – расстроилась Элла. – Специально для тебя варила. С фасолью и черносливом!

Борщ Элла все же съела, съела еще и куриную ножку, и пару картошин, и соленый огурец.

Потом попросилась спать – ну, это понятно, человек с дороги, устал. К тому же – больной человек. Очень больной.

У Эллы просто сердце разрывалось.

Вечером Эмму подняли на третий, к отцу. Он не сразу узнал ее, а когда узнал, начал плакать.

Плакали все, даже невозмутимый и стойкий полковник хлюпнул носом и вышел из комнаты.

Потом они спустились к себе, а Элла снова поднялась к дядьке – обычные процедуры перед ночью – памперсы, таблетки.

Он внимательно смотрел на племянницу, а потом вдруг сказал:

– Гони ее, Элка! Гони!

– Кого? – не поняла та и, хлопая глазами, уставилась на дядьку. – Кого, дядя? Кого?

– Дочь мою. И твою сестру, – хрипло ответил старик. – Гони ее в шею!

– Ты что говоришь? – опешила Элла. – Кого гнать? Эмку? Нашу Эмку – и гнать? Больную, несчастную Эмку?

– Гони! – сурово повторил старик. – А то она… снова тебе жизнь сломает. Ты что, совсем дурочка, Элка?

«Выжил старик из ума, – думала Элла, спускаясь по лестнице, – да все понятно – и возраст, и обида на дочь…»

Она вздохнула, вошла в квартиру. Муж на кухне читал газету.

– Ну, как? – спросила она. – Спит?

Муж усмехнулся.

– Да спит. И думаю – крепко.

И снова начались больницы. А между больницами был ад. Эмма кричала, требовала, скандалила и ругала сестру. Все ей было не так и не эдак. Ей было то жарко, то холодно. То душно, то воняло помойкой из окон. Ей не нравилась рыба, курица, овощи и все остальное. Ее раздражали обои, светильники, медсестра и телевизионные программы – для тупых идиотов.