Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

Встретив в этом районе упорное сопротивление, фашистские войска начали

обтекать Луцк с флангов, стремясь любой ценой выйти на Киевское шоссе. Особенно

сильная угроза нависла на северном фасе нашей обороны, в направлении к Рожищу.

...Вечером, словно муравейник, всполошился наш небольшой лес. Скрип повозок,

крики, брань, рев моторов, плач детей и женщин — все смешалось в сплошной

тревожный гул. Толпы людей, телеги со скарбом, автомашины беспорядочной массой

выбирались на дорогу, ведущую к переправе. Вскоре весь этот поток перемешался,

переплелся, и вдруг — стоп! Остановились, словно где-то закупорило. Ни проехать, ни

пройти...

Впереди, у перекрестка, стояло оцепление. За ним, обгоняя друг друга, строем, а

иногда гурьбой шли бойцы, командиры, тащились длинные обозы. Справа, казалось

совсем рядом, ослепляя вспышками, оглушая громом, наплывал огненный вал.

Из леса, буравя темное небо, вылетела ракета, рассыпалась огненными брызгами в

сторону переправы. Вслед за ней туда понеслись снаряды. Опрокидывая оцепление,

поток людей, машин, повозок стремительно бросился к реке. Через некоторое время

раздался сильный взрыв. Это был взорван деревянный мост. Теперь на Стыри в районе

Рожища осталась одна-единственная переправа — узкий железнодорожный мост.

Своей части в назначенное время наш передовой разъезд не дождался. Она заняла

оборону на одном из ближних боевых участков. Мы поступили в резерв командира

полка. Нажим врага усиливался. Кое-где он выходил к реке одновременно с нами.

Утром наша часть переправлялась на восточный берег Стыри. Над рекой стлался

туман. Он помогал нам укрыться в заречных лесах. Колеса грузовиков подпрыгивали на

шпалах, двигались медленно. Позади, совсем недалеко, грохотала артиллерийская

канонада, слышалась ружейно-пулеметная стрельба.

К берегу подкатила «эмка», из которой вышел невысокий, энергичный генерал.

Вслед за легковушкой подходили автомашины с орудиями на прицепе. [46]

Полковник Григорьев поспешил к генералу. Отрекомендовался, показал

документы. Их разговор доносился до нас:

— Ускорьте переход своих машин, полковник, — четко и внушительно говорил

генерал. — Наша артбригада, сдерживая противника, броском выдвигается на

противоположный берег, чтобы встать там в оборону. Задача, как понимаете, не из

легких.

— Что слышно о вашем корпусе? — отвечая на вопрос Григорьева, продолжал он.

— Вчера у командарма виделся с вашим комкором генералом Лопатиным.

Командующий армией генерал Потапов отметил, что 31-й стрелковый корпус медленно

выходит в указанный район. Между тем он должен сменить части 27-го корпуса. Они

оказались в трудном положении. Спешите. Полагаю, ваш автотранспорт понадобится

для быстрой переброски стрелковых частей. Командный пункт генерала Лопатина,

видимо, где-то здесь, за Стырью. Итак, освобождайте мост, немедленно!

Однако противотанкистам не довелось переправляться вслед за нами. Противник

яростно атаковал, пытаясь сломить сопротивление и сбросить артиллеристов с

занимаемого плацдарма. То тут, то там на берегу и в реке вставали фонтаны снарядных

разрывов.

Мы же поспешили закончить переправу.

6

Из штаба корпуса командир полка возвратился оживленным, повеселевшим и,

главное, с новостями.

— Наше положение, — с облегчением отметил он, — наконец-то

стабилизируется. Автотранспорт временно отправляется на подвозку стрелковых

частей. Совершая пешим порядком 250—300-километровый марш, они, разумеется,

изрядно устали. Им, может, с ходу придется вступить в бой.

Действуя по-прежнему за пехоту, артиллерийская часть своими подразделениями

должна занять оборону по берегу реки Стыри у местечка Колки и южнее. Там —

единственная после Рожища переправа через Стырь, которой непременно попытается

воспользоваться враг. Справа от нас, у Ковеля, как прежде, стойко держит оборону 15-й

стрелковый корпус, но в тяжелых кровопролитных боях он несет немалые потери. К

тому же пока не [47] исключается опасность вражеского удара со стороны Бреста, во

фланг корпусу и, следовательно, всей 5-й армии.

Части нашего корпуса, выдвигаясь на указанный рубеж, занимают полками 200-й

дивизии оборону у Рожища, справа займет боевой порядок 193-я, еще правее на наш

участок выйдет 195-я стрелковая дивизия. Этот, последний, участок удерживается пока

нашими силами. В таких условиях сосредоточение по реке Стыри составляет тайну.

Требуется маскировка и еще раз маскировка.

В заключение полковник Григорьев сообщил: на зимних квартирах на базе 543-го

корпусного артполка развертывается 383-й корпусной артиллерийский полк. Некоторые

командиры убывают туда. Среди них — капитан Цындрин, который выдвигается на

ответственную должность в полковом звене. В новый артполк отправляется весь

личный состав четвертого дивизиона.

Признаться, мне было жалко расставаться с таким командиром, как Цындрин. А

он, когда окончилось совещание, весело провозгласил:

— Испытал противотанковое оружие. Оно, правда, не из новинок. Читал, как в

Испании применялось, и за милую душу у фашистов танки полыхали жарким огнем.

Теперь оставляю бойцам переднего края в наследство!

К Цындрину обращались наперебой: что это, дескать, за такое оружие?

— Обыкновенные бутылки с налитым в них бензином и пробка с бумажным

ярлычком, — разъяснял он. Подойдя ко мне, взял за локоть: — Не поедешь, юноша, с

нами? Гарантирую повышение. Например, начальником разведки дивизиона?

Это, понятно, было заманчиво. Но не в повышении дело. Тянуло, скорее, к такому

энергичному командиру. Но сразу представилось: как же без Пожогина, своего земляка?

Оставить Степана Михайловича, политрука? Свыкся со своим помкомвзвода

Козлихиным, со всеми бойцами, с кем породнились в последние тревожные дни.

Ответил:

— Спасибо, товарищ капитан. Только рано мне о повышении думать. [48]

На израненных перепутьях

1

Местечко Колки. Узенькие улочки, утопающие в зелени огородов и палисадников,

песчаные дороги, по которым растянулось цепочкой наше подразделение, следуя к

залитой лунным светом реке.

Нас основательно подкрепили вооружением и боеприпасами. Выдали каски и

круглые пластмассовые пенальчики-медальоны, которые еще раз остро напомнили о

начавшейся военной поре...

У нас вовсе не оказалось минно-подрывных средств, которые требовались на

переднем крае обороны. Но после отъезда капитана Цындрина за заливку и применение

бутылок с горючим горячо взялся старшина Максунов. И откуда только достал он такое

обилие стеклянной посуды?! Бутылки различных форм и емкостей, флаконы и

флакончики из-под духов и одеколона, пузырьки, в которых некогда содержалось

лекарство... Стоя в очереди за новым оружием, разведчик Морозов, хитро подмигивая

товарищам, шутил:

— У нас, как в парфюмерном магазине!

— Этой парфюмерией танки и иное прочее у врага запросто жечь будем, —

отвечал старшина. — Официально заявляю! Что касается тары, то живую связь с

массами поддерживать надо!

— Например, с аптекаршами... — не унимался Морозов.

— С аптекой, товарищ ефрейтор.

Теперь, шагая по тропинкам, бойцы перебрасываются шутками. Связист Еременко

фантазирует:

— Колы б, хлопцы, цей пляжкой та в тот аэроплан?

— Тоже мне борец с авиацией выискался! — отвечает Морозов. — Ты той

поллитрой на земле хоть управься! К каждой Максунов наклеил этикетку: «Зажигай и

бросай, да смотри не зевай!»

— «Зажигай»! Если я, например, отродясь некурящий! — громко высказывается

кто-то из бойцов, что следуют позади.

— Колы припече, запалишь! — смеется Еременко.

— Так мне пока не положено. Я — в помощниках.