Внутри Coca-Cola. История бренда № 1 глазами легендарного CEO - Невил Исделл

«Невил, ты уже готов работать за пределами Южной Африки?»  — спросил Уилсон. Я  сказал, что не совсем готов, что хочу получить еще опыт работы на разливочном производстве, прежде чем уезжать. «Будешь готов — позвони мне», — ответил он.

В конце 1979  года по результатам ежегодной аттестации мне предложили серьезное повышение  — место руководителя всех боттлинговых предприятий в Южной Африке. Я отклонил предложение. Вот теперь я был готов уехать из ЮАР и получить международный опыт. И я позвонил Уилсону. Он передал информацию на другие этажи башни на Норт-авеню, и  весной 1980  года меня вызвали в  Атланту. Уилсон предложил мне возглавить австралийское отделение Coca-Cola.

Компании принадлежал в Австралии лишь один разливочный завод  — в  Сиднее. Он находился бы в  моем ведении. Другие же местные боттлеры работали по франшизе. Мне предлагали работу регионального менеджера, но с условием, что через год я стану президентом подразделения и стану отвечать за Австралию, Новую Зеландию и прилегающие острова; это было одно из 18 подразделений в мире. Я полетел из Атланты в Нью-Йорк за визой, затем в Австралию за инструктажем по новой позиции. За неделю я  буквально облетел весь мир: из Йоханнесбурга в  Атланту, из Атланты в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Сидней, а затем назад в Йоханнесбург.

Мы покидали ЮАР с  большой грустью. Это страна, которую я  любил и  люблю до сих пор, здесь я  во многих смыслах по-настоящему повзрослел. Памела тоже печалилась, покидая «наш» континент после 26 лет. Мы все еще каждый год возвращаемся в  Африку и  поддерживаем там многие некоммерческие организации.

В начале 1980  года мы переехали в  Сидней, Каре было всего два года. Сидней внешне напоминал нам ЮАР. По моему мнению, Сидней наряду с  Кейптауном  — один из красивейших городов мира. Когда мы подыскивали дом, у нас были грандиозные идеи  — найти жилище с  видом на море, каждое утро отправляться на пляж, плавать и  все такое. Но оказалось, что нам не хватает… полумиллиона долларов. Так что мы выбрали дом за $200 тыс. в Кейп-Код, с верандой и бассейном, расположенный на прекрасном поросшем лесом участке в  полутора десятках километров к северу от города.

До пляжа было всего 20 минут пути, и  мы часто загружали в холодильник креветки, устриц и бутылку вина и отправлялись полюбоваться на закат и поплавать. Мы бывали в опере, на балете, на скачках и на благотворительных балах, где собирали деньги для защиты утконосов. У  нас появились новые друзья, самыми близкими из которых стали Лин и Майк Холлы, и обнаружились дальние родственники, проживавшие в Австралии.

Хотя Сидней был весьма красив, мы сочли его изрядно провинциальным и  никогда не были по-настоящему счастливы там. Теперь это город международного масштаба, но тогда все было иначе, и  было трудно подружиться с  кем-то вне офиса. Постоянно случались забастовки, подрывавшие не только бизнес, но и повседневную жизнь. Стоимость жизни — примерно на 10% выше, чем в  ЮАР, а  услуги, связанные с  личным трудом — работа садовников, нянь, уборка мусора, — обходились еще дороже.

Мою новую работу усложняли и серьезные трения между Coca-Cola Company и  австралийскими боттлерами. Управляющий завода в Брисбене, Арч Болл, не отличался высокой культурой, он был резким, грубым .

Прямо перед нашим переездом в Австралию группа австралийских боттлеров, в том числе Болл, нанесли визит в Йоханнесбург. Я устроил для них обед в нашем доме, выставленном на продажу из-за отъезда в Сидней. Болл зажал Памелу в угол и сообщил ей: «Будет чертовской ошибкой продавать дом. Вам он понадобится через шесть месяцев, когда австралийские боттлеры покончат с Невилом». Он говорил совершенно серьезно.

Первым делом в новой стране нужно поездить по окрестностям, нанести визиты боттлерам и клиентам. Это всегда интересное путешествие — никогда нет однообразия, в каждом регионе или городе вы встречаете свою, особенную культуру, определяющуюся историей, местоположением и климатом. Брисбен, столица Квинсленда, — самый дерзкий и шумный из крупных австралийских городов. Традиции Квинсленда, штата, где торговали сахарным тростником, огрубили его, что слегка смягчается лишь развитием туризма. Болл, управляющий заводом, прежде занимался рубкой тростника, гордился этим и, соответственно, демонстрировал весьма обширные познания в области языка и политической некорректности. Когда я в первый раз приехал в Брисбен, он устроил ужин на крыше отеля «Хилтон», в частном зале с прекрасным видом. Присутствовали главные клиенты и  оптовики, а  также владелец крупнейшей турфирмы и владелец арены, где проводились собачьи бега, — лучший друг Болла. Обильно заливая беседу алкоголем и заедая прекрасными блюдами из морепродуктов (австралийские раки — одни из вкуснейших в мире ракообразных), они без лишних церемоний донесли до меня свои взгляды на мир и то, как они не любят все утонченное, или, как они выражались, мир «педиков».

В каком-то смысле шла игра на выживание, и я попытался заполнить возникшую между нами пустоту обсуждением спорта. В Австралии такие речи действовали как волшебное заклинание, поскольку она была (и остается) одной из самых помешанных на спорте стран. Причина, по-моему,  — привычка жить на свежем воздухе и  любовь к  жизни; потому даже с  самыми грубыми австралийцами бывает весело, к тому же я и сам помешан на спорте .

Мы покинули вечеринку около полуночи, и я понял, что выпил слишком много. После сражения с ключом от номера я стремился лишь к одному — к постели. Примерно через пять минут в дверь постучали. Я прокричал «Подождите!» и стал искать полотенце, чтобы прикрыться, так как был абсолютно голый. Будучи ростом метр девяносто пять, я  нахожу, что гостиничные полотенца далеко не всегда позволяют предстать в  приличном виде. У  двери стояла привлекательная молодая темноволосая женщина в мини-платье, назвавшая меня Невилом. Я вежливо спросил, кто она такая, она попросила разрешения войти. Пока я пытался собраться с мыслями, она сказала: «Арч прислал меня, и все оплачено». Алкоголь ослабляет влияние запретов, и я не самый святой человек в мире, но все же нашел в себе силы вежливо пожелать спокойной ночи и закрыть перед ней дверь. Я прошел испытание, но теперь Арч был у  меня в  руках. В  течение месяца Майк Холл, один из моих лучших друзей за время работы в  Coca-Cola и  за всю мою жизнь, ставший потом директором по маркетингу австралийского подразделения и  работавший на меня, уволил двоих сотрудников Coca-Cola за нарушение корпоративной этики. Они очень «здорово» работали с Арчем. Мы так и не смогли точно доказать, что они приняли взятку или пользовались услугами проститутки, но они нарушили политику компании, создавая боттлеру режим наибольшего благоприятствования.

Летом 1980 года я летел в Токио, чтобы представить свой первый бизнес-план по Австралии Яну Уилсону, который стал заместителем председателя совета компании. Я услышал хорошие новости: Яна вот-вот должны были назначить CEO и председателем совета директров Coca-Cola Co. вместо уходившего в  отставку Пола Остина. Ян пригласил меня поздравить его и выпить вечером в  его номере. Его помощник Питер Джордж встретил меня у двери. Они с Яном уже были навеселе. Оказалось, что Яну только что позвонили из Атланты и сообщили, что планы изменились. Новым CEO и  председателем совета директоров станет Роберто Гойзуета, кубинец, сбежавший в  США в  1961  году, будучи в  отпуске в Майами. Я сидел с ожесточенным Яном в его номере; его карьера в Coca-Cola закончилась, все истории и вся накопившаяся желчь выплескивались наружу. Остин рекомендовал Яна на этот пост и даже организовал поздравительный ужин с участием жен. Но Роберт Вудрафф отмел решение Остина и  выбрал Гойзуету. Ян сказал мне, что Вудрафф не хотел поручать компанию южноафриканцу. В 1980 году международная оппозиция режиму апартеида быстро набирала силу.

Много лет спустя Ян, все еще озлобленный, попытался запустить в  ЮАР бизнес Pepsi. Это было в  1994  году, после падения режима апартеида. Предприятие окончилось полным провалом. А  в 2001  году Ян отправился в  тюрьму, признав себя виновным в мошенничестве с ценными бумагами — в предоставлении основанной им компанией Aurora Foods подложных финансовых отчетов.

После той тяжелой ночи в Токио я возвратился в Сидней, испытывая неуверенность в своем будущем. Ведь именно Ян организовал мой переезд в Австралию и пообещал мне должность президента подразделения, а теперь он покидает компанию.

В начале 1981 года Сэм Аюб, египтянин, который сменил Уилсона на посту главы азиатского подразделения, прилетел с визитом в Сидней, и мы пообедали в «Американском клубе». Мой шеф в Австралии, Роберт Паттерсон, глава подразделения, чье место я, как предполагалось, займу в течение года, был притчей во языцех: он всегда уходил рано вечером и требовал, чтобы корпоративные ужины заканчивались не позднее 21 часа. Аюб, просто чтобы позлить Паттерсона, предложил после ужина поиграть на автоматах. Паттерсон отказался, но мы с Сэмом отправились попытать удачи. Пока мы дергали за рукоятки, Аюб сказал: «Знаешь, план передать полномочия Роберта тебе, все еще в  силе. Я  заберу его назад в  Атланту, а  ты будешь президентом подразделения». Новый начальник пришел, тщательно изучил дела и решил, что план Яна вполне логичен. Я испытал огромное облегчение.