Семь смертей - Мила Серебрякова

– Ой, не бреши, – последовал ответ. – Катарина давным-давно дрыхнет в кроватке. Пойди прочь, а то милицию вызову.

Пожалев, что у бабульки нет глазка, Ката прижалась к двери и проговорила:

– Мария Евгеньевна, я действительно легла спать, но мне не спалось, пришлось выйти на улицу, прогуляться.

– Сейчас проверим. – С этими словами Мария Евгеньевна стала удаляться в глубь квартиры.

Минуты через две, удостоверившись, что ее жиличка действительно не посапывает в кроватке, пенсионерка щелкнула замком.

– Пустила на свою голову, – бормотала она, глядя, как Катка виновато таращится в пол. – Какого лешего ночами по улицам шляешься?

– Не спалось, – прошелестела Копейкина.

– Не спалось, так занялась бы делом. Полы бы помыла, бабушке знаешь, как трудно уборкой заниматься. А она гулять пошла, тоже мне, гулена.

Ката посеменила в комнату.

– Смотри, – кричала вслед Мария Евгеньевна, – догуляешься. Найдешь приключений на свою заднюю часть. Тут ночами такие персонажи ходят – мама не горюй. А вообще, в следующий раз, коли из дома выйти ночью вздумаешь, меня предупреди, да ключи возьми.

– Извините, – лепетала Катка. – Подобного больше не повторится. Спокойной ночи.

– Ага, засну я теперь, как же. Все! Бессонница замучает. Спасибо тебе, удружила.

Когда пенсионерка скрылась в спальне, Ката сильно зажмурилась и тряхнула головой. Неудобно, конечно, получилось, разбудила бабульку, заставила ее понервничать. Эх, и почему с ней постоянно случаются истории, которые другим даже не снились?

ГЛАВА 7

Утром Катарина проснулась от витавшего по квартире запаха жареного лука. На кухне Мария Евгеньевна готовила завтрак. Обжарив лук и морковь, пенсионерка бросила на сковороду нарезанную дольками сочную помидорину, после чего разбила пять яиц, а напоследок посыпала яичницу укропом.

– Уже проснулась? – обратилась она к Катке, когда та села на стул. – А у меня яишенка почти готова, сейчас мы с тобой завтракать будем.

– Я бы еще поспала, – зевнула Катарина, – но на час у меня назначена встреча.

– А ты почему не умылась? Марш в ванную! Умойся, подмойся, почисти зубы и садись за стол. Ишь моду взяли, с кровати сползут и сразу в кухню топают. Соображать же надо, чай, не в землянке живешь, а в приличном доме.

Под бормотание Марии Евгеньевны Катарина прошмыгнула в ванную комнату. И чего старушенция так раздухарилась, Ката и сама прекрасно знает, что, перед тем как сесть за стол, надо в обязательном порядке нанести визит ванной комнате. Ну, подумаешь, заскочила на секундочку на кухню, можно подумать, она совершила нечто противозаконное.

Пока Копейкина приводила себя в порядок, Мария Евгеньевна сварила какао и достала купленную Копейкиной коробку шоколадных конфет.

– Эй, там, на палубе, – крикнула бабулька, саданув кулачком по двери ванной. – Сколько можно намываться? Ты что, на прием к королеве собираешься? Харе мне воду изводить, я, между прочим, за нее по счетчику плачу. Что за манеру взяли: пойдут в ванну и сидят там часами, деньги спускают.

Н-да, похоже, угодить привередливой бабульке Катарина не сможет, даже если попытается вылезти из кожи.

Вкусом яичницы Ката наслаждалась, выслушивая стенания Марии Евгеньевны по поводу дороговизны яиц, овощей и зелени. Потом старушка раз тридцать повторила, что вложила в приготовление завтрака душу, а все для того, чтобы угодить своей квартирантке. Когда она в очередной раз заговорила о растущих не по дням, а по часам ценах, Ката поняла: ей деликатно намекают, что за приготовление завтрака не мешало бы и заплатить. Вручив бабе Маше сто рублей, Катарина сделала маленькой глоток из чашки с какао.

Обрадованная пенсионерка, убрав в карман купюру, заискрилась:

– Вот и ладненько. Когда, говоришь, тебе на встречу бежать надо?

– К часу.

– А сейчас начало одиннадцатого, значит, время у нас есть.

– Для чего?

Прищурив глазки, Мария Евгеньевна склонила набок седую голову:

– Покажу тебе свой сундучок прошлого.

– Какой сундучок? – не поняла Катарина.

– Допивай какао, и пошли в комнату.

Приготовившись к новому сбору денег, Ката посеменила за хозяйкой квартиры. В большой комнате, приблизившись к огромному сундуку, Мария Евгеньевна с придыханием возвестила:

– В этом сундуке вся моя жизнь. Храню его как зеницу ока.

– Там фотографии?

– Там прошлое, – загадочно молвила баба Маша, откинув с сундука тяжелую крышку.

От резкого запаха нафталина у Каты запершило в горле. Вообще-то до сегодняшнего момента она свято верила, что при помощи нафталина люди спасают свои вещички от коварной моли, но теперь, глядя на сундук бабы Мани, с грустью констатировала, что моль давным-давно адаптировалась к нафталину и чувствует себя превосходно, вдыхая его удушающие ароматы.

Десяток насекомых разлетелся по комнате сразу, как только старушка откинула крышку.

– Паразиты! Все мое добро сожрали. Ката, бей их, бей! Ну что ты стоишь?

Хлопая ладонями, Катарина пыталась уничтожить хотя бы одну крылатую вредительницу, но, увы, моль оказалась проворней.

– Раз в месяц вещи проветриваю, – вещала баба Маня. – Откуда моль берется, ума не приложу.

– А зачем вам столько старья? – ляпнула Копейкина.

– Старья?! Да ты чего несешь? Какое ж это старье, приглядись – хорошие вещи, практически новые.

Старушка начала выкладывать на диван барахло. Чего только там не было! Чепчики, колготки, платья, юбки, блузки, до неприличия побитая молью чернобурка, туфли, сумочки – всего не перечислишь.

– Я была модницей, – с гордостью верещала старушка. – Любила приодеться. Вот смотри, тебе нравится?

Ката уставилась на черное платье и медленно кивнула.

– Симпатичненько.

– Штапельное платье. В сорок девятом году куплено, я в нем в кино ходила. Как сейчас помню, в четверг я его купила. Да, точно, в четверг. Фигуристая я была. Совсем как ты. Эх, жаль, родственников у меня нет, ни дочерей, ни внучек. Некому вещички оставить, а ведь все добротное, на совесть сделано. Видишь юбку? В пятьдесят третьем году купила. Угу. В середине марта. Сталин у нас пятого числа помер, а я юбку числа одиннадцатого купила. Хороша юбка!

На старушку нахлынули воспоминания. Она рассказывала какие-то невероятные истории, связанные с приобретением той или иной вещи, вспоминала знакомых, друзей, людей, которые произвели на нее впечатление... Короче говоря, пустилась во все тяжкие.

Непрестанно чихая от запаха нафталина, Катка старалась удержать лицо. Возможно, есть люди, способные днями напролет слушать воспоминания старушек о безвозвратно ушедшей молодости, но, честное слово, Ката была не из их числа. К тому же Мария Евгеньевна повторялась, пересказывая одни и те же эпизоды дважды.

– Катарина, полюбуйся на мое выходное ситцевое платье. О! Моя гордость.

Ядовито-желтое платье в крупный зеленый горох выглядело ужасающе. Не исключено, что лет шестьдесят назад наряд считался супермодным и вызывал восторг у окружающих, но сейчас... В нем даже на маскарад прийти постесняешься.

– Угадай, в каком году я его купила? – спросила Мария Евгеньевна и едва не прослезилась.

– В девятьсот третьем?

Бабулька сверкнула глазами:

– Не смешно! В пятидесятом. Конечно, сейчас у вас есть все, что душеньке угодно, магазины от шмотья ломятся, покупай, не хочу. Лишь бы деньги были.

– Я не хотела вас обидеть.

– Молодая ты, повезло, что в те времена не жила, горюшка не хлебнула. Ой, чернобура моя чернобура, – перескочила на новую тему баба Маня. – Муж подарил. Больших денег стоила. У нас во дворе ни у кого такой не было, одна я форсила. Как в кино собираемся, я платьице надену, ножки в туфельки, на головку паричок, шляпку, а на плечи чернобуру. Красота! Идем с мужем по улице и все на меня зырк-зырк, зырк-зырк. Мужики с намеком, бабы с завистью. Я ведь красивая была, за мной много кавалеров увивалось. А сейчас вишь, чернобуру моль поела.

– Выбросите ее, ну посмотрите, на кого она похожа. Вся в проплешинах, смотреть страшно. Фу!

– Это память, – отрезала Мария Евгеньевна. – Ты свое сначала наживи, а потом выбрасывай.

Катарина откинулась на спинку кресла, с усмешкой наблюдая, как пенсионерка гладит стоптанные коричневые туфельки на низком каблучке. Туфли буквально разваливались на части, неизвестно, как они не рассыпались в руках Марии Евгеньевны, на вид им было лет сто. Не иначе, при царе Горохе обувка приобреталась.

Пока Ката витала в облаках, в голову бабы Мани пришла совершенно безумная идея. Взяв ситцевое платье, то самое желтое уродство с зеленым горохом, Мария Евгеньевна заискивающе посмотрела на Копейкину и прошелестела:

– Примерь-ка платьишко, ласточка. Тебе впору будет. Сразу видно, желтый цвет тебе к лицу.

Катарина начала сопротивляться, а Мария Евгеньевна всплакнула.

– Не лишай бабушку радости, полюбуюсь на тебя со стороны. Мне оно уже велико, а так хоть молодость вспомню. Ну чего тебе стоит, Каточка.