Желания Элен - Лоуренс Сандерс

Наступило торжественное молчание.

– Джоу, – хмурясь сказала она, – ты должно быть очень рано женился, раз твой сын был уже взрослым, когда началась вторая мировая.

– О, да. Я женился рано, очень рано. Ну, теперь я выпью немного коньяку. Как ты насчет этого?

– Пожалуй, я тоже, – кивнула Элен Майли.

Он посадил ее на высокий стул, стоявший у стены, обтянутой черной тканью и выкатил свою большую студийную камеру. Заряжая пленку и настраивая освещение, он объяснял:

– Сначала попробуем несколько традиционных поз, а затем я постараюсь сделать подсветку, чтобы окружить ореолом твои волосы. Постарайся опустить подбородок. Не так чтобы очень, а чуть-чуть. Перед тем как буду снимать, оближи губы. Рот приоткрой – только не широко, просто раскрой губы.

Он нырнул под черную тряпку и придвинул тяжелую камеру чуть ближе.

– Хорошо. – Голос него раздавался глухо и неотчетливо. – Повернись налево. Нет, не так. Вот так. Нет, это уже слишком. Повернись немножко ко мне. Вот так, очень хорошо. Теперь пусть плечи и тело у тебя так и остаются, а голову поверни так, чтобы лицом смотреть в камеру. Смотри прямо на меня. Отлично.

Он вылез из-под тряпки, его феска съехала на одно ухо. Он подскочил к ней, недовольный тем, как выглядит жабо ее белой шелковой блузки.

– Могу я расстегнуть верхнюю пуговицу?

– Можешь расстегнуть столько, сколько захочется, – заверила его она.

Но он расстегнул только верхнюю, пошире расправил воротник, чтобы обнажить шею, бросился обратно к камере и исчез под тряпкой.

– Великолепно, – сказал он, вновь появившись перед нею. Он откинул ткань, вставил кассету с фотопластинкой и встал рядом с камерой, сжимая в руке резиновую грушу, которая посредством длинной трубки соединялась с объективом.

– Ну вот. Оближи губы. Слегка раскрой их. Еще немного. Хорошо. Подбородок немножко вниз. Выпрямись. Ты сутулишься. Плечи отведи назад. Выгни спину. Грудь вперед. Вот так. Вот так. Правую руку отведи немножко назад. Еще немного. Отлично. Так. Замри. Очень хорошо. Улыбку. Вот так. Отлично – есть.

Дело спорилось. Они работали без перерыва почти сорок пять минут, затем он заметил, что Элен начала сутулиться, капли пота на ее лице блестели в жарком свете прожекторов. Он объявил перерыв и выключил освещение. Они перешли в жилую часть студии выкурить по сигарете и выпить еще по рюмке коньяка.

– Трудная работа, – признала Элен. – Такое ощущение будто я побывала в духовке. Что-нибудь путное вышло?

– Я думаю, да. Ты очень хорошая модель. Очень терпеливая и подвижная. Посмотрим, что получится на пленке. Некоторые хорошо получаются, некоторые нет.

– Ты когда-нибудь фотографировал свою жену, Джоу?

– Очень редко. Она была нефотогенична. А потом я порвал все ее фотографии, которые у меня хранились. Однажды ночью, в припадке пьяной ярости я уничтожил все, что могло напоминать мне о ней. Я был беспощаден. Я разбил даже ее свадебный букет, который хранился под стеклянным колпаком, из которого был выкачен воздух. И я выбросил детские ботиночки нашего сына, которые были отлиты в бронзе и стояли на книжной полке.

– Что она была за женщина?

– Ужасная, – тотчас ответил он. – Просто ужасная. Я мог бы порассказать тебе о ней такого, во что даже трудно поверить.

– Да уж, наверное.

– Она превратила мою жизнь в ад, – мрачно сказал он. – В кромешный ад.

– А что она сделала?

– Ну, дорогая моя, это довольно деликатная тема. Видишь ли, ее сексуальный аппетит просто невозможно было удовлетворить. По крайней мере, я этого не мог, и я сомневаюсь, что какой-либо мужчина на это способен. Она постоянно мне изменяла – именно постоянно. Может быть, у нее что-то не в порядке с психикой, знаешь, какое-нибудь расстройство. Как бы то ни было, она просто не могла себя контролировать. Это очень печальное зрелище: такая привлекательная, образованная женщина бросается на всех подряд – актеров, врачей, чистильщиков обуви, разносчиков льда (в те дни у нас еще был холодильный шкаф, для которого требовался лед), даже на прохожих.

– Она пила?

– В меру. Ее сумасшествие было другого рода. Я никогда не забуду тот день, когда Джон Бэрримор пришел ко мне в студию сфотографироваться для театральной афиши. Моя жена присутствовала при этом, бросила на него один взгляд и потерялась. Он был человеком недюжинного обаяния, хотя и частенько бывал навеселе.

– Я влюбилась в него, когда посмотрела «Янки в Оксфорде»…

– Там снимался Лайонел, – перебил он ее. – Так вот, моя жена последовала за Джоном Бэрримором в его номер в отеле и вернулась только через три дня – и при этом совершенно заболев театром. Вся наша жизнь оказалась цепью подобных неприглядных инцидентов. Однажды мы устраивали у себя вечеринку, и я обнаружил ее в чулане flagrante delicto, то есть стоя,

– с разносчиком из магазина готовых блюд. Это было ужасно.

– Какой позор. Почему ты не бросил ее, Джоу?

– Почему? – спросил он сухо. – Я могу объяснить тебе почему. Потому что я любил ее. Ох, дорогая моя! – страстно воскликнул он, наклонившись вперед и взяв ее руки в свои. – Любовь в самом деле слепа. Мы даруем наше величайшее чувство людям, которые этого вовсе не стоят, потому что не можем ничего с собой поделать. Мы живем жизнью, наполненной страданием и болью – и все это из-за нашей любви. И мы не можем от нее отступиться, потому что она – это все, что мы есть. – Его голова бессильно опустилась.

– Все, что мы есть, – повторил он тихим, срывающимся голосом.

– Ох, Джоу, – пробормотала Элен, придвинулась к нему ближе и обняла его за плечи. Она почувствовала, что он дрожит, и слезы навернулись у нее на глазах.

Он взглянул на нее, снял пенсне и протер его о ткань рукава.

– И вот, дорогая моя, когда она встретила человека, которого приняла за французского барона и который потом оказался теннисистом, она…

– Футболистом.

– Ах, да, футболистом. Ну вот, она сказала, что ее счастье в руках другого, и попросила меня дать ей свободу. Для меня было мукой отпустить ее, но если речь шла о ее счастье, я должен был… В этом заключается любовь, Элен… В том, чтобы принести себя в жертву человеку, которого ты любишь. В каком-то смысле это стало облегчением и для меня, поскольку освобождало меня от боли, которую причиняли мне ее постоянные измены. Но вскоре я обнаружил, что жизнь без нее – ничто. Холод, пустота, одиночество. Прошли годы, прежде чем я оправился от депрессии. Я много раз подумывал о самоубийстве и однажды был очень близок к тому, чтобы совершить его. Но каждый раз я колебался, удерживаемый слабой надеждой, что однажды я встречу женщину, достойную моей любви. – Он повернулся и пристально посмотрел ей в глаза. – Такую женщину, как ты, Элен.