Путешествия по Африке - Василий Юнкер

Вечером описанные шумные сцены повторяются, но часто еще дополняются монотонным пением собравшегося на ка-кое-нибудь празднество общества. Неизменно участвующий в таких случаях барабан тамтам, в который бьют пальцами, сопровождает длящееся много часов в одном ритме, без всякого изменения, немелодическое пение. От времени до времени, при каждом взрыве веселья на празднестве, пение прерывается горловой трелью целого легиона женщин. Ко всему этому добавляется аккомпанемент возвращающихся в крааль и к хижинам стад скота. По счастью, куры уже своевременно скрылись на крышах хижин и не принимают участия в ночном гаме, зато коты, здесь совсем не похожие на миролюбивых домашних животных, начинают свои концерты. В постоянной вражде, они гоняются друг за другом через изгороди и по крышам и не дают спать своими душераздирающими любовными песнями, «способными смягчить камень и привести людей в бешенство». От их воровских когтей ничего не убережешь. Эти негодяи часто воровали у нас только что приготовленный сыр.

Упомянутый выше барабан — «дарабукке» по-арабски — является излюбленным инструментом во всем Судане. Поздно ночью, когда пение и шум уже затихли, и лишь переклички стражи, кошачие концерты и хрюкание гиппопотамов в реке нарушают тишину, можно услышать какого-нибудь мечтательно мурлыкающего любителя музыки, который, аккомпанируя себе, постукивает в барабан, и часто утром при пробуждении еще звучит в ушах его дробь.

Гиппопотам в зарослях папируса

Фотография

Я уже сказал, что макарака внесли новую жизнь в зерибу. Кроме пришедших с караваном многочисленных донколанцев, солдат нерегулярных войск для охраны, чиновников мудира (правителя) провинции Макарака Багит-аги, которые встретили здесь старых знакомых и проводили вечера в постоянных веселых пирах с мериссой и водкой, — на станцию ежедневно приходило еще много негров макарака. Помимо слоновой кости, которую они обязаны были сюда доставлять, они приносили много местных продуктов для обмена на ткани и водку. Они постоянно ходили по зерибе от тукля к туклю с большими или маленькими корзинами на головах и предлагали кунжут, лубию (Dolichos nilotica Dal) {24}, красный перец и др. В обмен они чаще всего требовали «бонго» — ткани. Большинство этих негров говорило более или менее хорошо на судано-арабском наречии. Хартумские торговцы уже много лет содержали зерибы для торговли слоновой костью и рабами в их области, и некоторые негры, будучи у них в услужении, усвоили язык своих господ. Они и ко мне приходили ежедневно. В течение последующих недель я выменял у них маленькую коллекцию этнографических предметов, оружия, украшения и др. Для обмена я имел легкую, подкрашенную индиго хлопчатобумажную ткань, которая называется в Хартуме «тирка» и является во всем Судане и даже в отдаленных негритянских областях очень ходким товаром. Эта ткань обычно поступает в продажу в пакетах по два куска, каждый кусок около 35 см шириной и 14–15 локтей (дера) длиной. Один пакет, называемый «джас» (пара), стоил в Хартуме один талер, или около пяти франков, здесь же в Ладо он ценился вдвое дороже. Такой кусок тирки я разрывал на шестнадцать одинаковых частей, которые годились как поясные передники. Эти куски и составляли мою обменную монету. Солдаты и донколанцы, которые были одеты и в тканях не особенно нуждались, предпочитали водку; в отношении качества они не были особенно требовательны и довольствовались обыкновенным спиртом.

Закупленный мной в Хартуме бисер, правда низкосортный, успеха не имел. Макарака, толпами приходившие к нашим хижинам, сильно интересовались новыми для них вещами, которые они видели у меня. Особенный интерес проявляли женщины макарака, полагаю, что больше из любопытства. Сидя в группах между мужчинами перед низкой дверью в мой тукль, они указывали друг другу вещи, интересовавшие их. Однако надо сказать им в похвалу, что они ограничивались лишь осмотром de visu. Такого интереса я не нашел у негров бари, которые вообще более вялы и инертны; поэтому мне не удавалось получить у них что-либо для своих коллекций. Между часто посещавшими меня неграми макарака был также вождь, которому очень по вкусу пришелся арак, и он постоянно его требовал. Я наполнил бокал, и он обошел вкруговую моих посетителей, сидевших перед дверью. С видимым удовольствием они прихлебывали обжигающую жидкость, и их лица, расплывшиеся в довольные улыбки, короткое прищелкивание языком и убедительное «taib!» (хорошо! хорошо!) явно говорили о полном одобрении. Во время одной из таких бесед я показал им швейнфуртовскую книгу «Artes africanae», и они узнали большинство из нарисованных вещей. Это их сильно удивило и обрадовало; они изумленно восклицали, что замечательный белый человек запер в свою книгу узнанные ими предметы. При следующем посещении вождь привел двух своих жен и, потребовав книгу, показывал и самоуверенно разъяснял им рисунки хижин, которые, конечно, были его хижинами, и т. п. Женщины, со своей стороны, узнавшие многие предметы, смотрели не только с большим удивлением, но даже и с некоторой боязнью, так как, конечно, такая книга не могла же быть совсем без колдовства.

Как из моих наблюдений, так и из наблюдений других путешественников, явствует, что некоторые племена негров, как, например, ньям-ньям (макарака являются их ответвлением), мангбатту, племена банту — ваниоро и баганда {25}, проявляют совершенно поразительное понимание плоскостного изображения пластических предметов на картинах; этой способности недостает арабам и арабизированным хамитам {26}, вероятно, вследствие непривычки видеть нарисованные изображения предметов. Так, Рионга, вождь ваниоро, взял в руки показанные ему фотографии людей совершенно правильно, головой вверх, и определил по ним племена негров шули или ланго. Я отмечаю это потому, что этим людям от природы присуща способность разбираться в изображениях и рисунках, в то время как часто даже для высокопоставленных арабов и египтян эти изображения были неразрешимой загадкой. Один египетский паша в Хартуме никак не мог понять, почему человеческое лицо, нарисованное в профиль, должно иметь лишь один глаз и одно ухо, а портрет сильно декольтированной парижской светской дамы он принял за портрет бородатого, загорелого американского морского офицера, который ему эту фотографию показал.

Мужчина макарака

фотография

Племена бари и макарака сильно разнятся не только по способностям и характеру, но и по своему внешнему облику. Цвет кожи макарака светлее и переходит в коричнево-крас-ный оттенок; они ниже ростом, но пропорционально сложены. Вместо длинных и тощих конечностей бари, у макарака видна хорошо развитая мускулатура. Нередко среди них встречаются коренастые атлетические фигуры, и, в сравнении с бари, они своей эластичной походкой заставляют даже любоваться ими; то же относится и к женщинам. Многое добавляет к этому их физическая чистоплотность. В то время как бари и днем покрыты пеплом, пылью и землей, в которых они валяются ночью, макарака держат свое тело в чистоте, в свободные часы приводят себя в порядок и даже, как я наблюдал, чистят ногти. Даже выражение лица у макарака приятнее, чем у бари, хотя сильно выдающиеся скулы и широкий нос часто придают им дикий вид. Рот у них небольшой, с не слишком толстыми губами; темные глаза, иногда очень большие, но окаймленные круглыми веками, с колючим взглядом. Лоб низкий; очень черные курчавые волосы, заплетенные в мелкие косички или в тщательно сделанные толстые косы, свисают от пробора по сторонам лица и сзади. У некоторых узкая коса уложена вокруг лба к затылку. Растительность на лице очень слабая, однако можно встретить и густые бороды; например, я запомнил одного негра, который пропустил свою бороду под подбородком сквозь железное колечко и придал ей внизу острую форму. Многое, сказанное мною о мужчинах, относится и к женщинам макарака. Добавлю еще, что они большей частью красиво и пропорционально сложены и из всех виденных мной негритянок производят наиболее приятное впечатление. Они могут долго, в упор рассматривать вас, непринужденно вперив в вас свои большие глаза. Я заметил, что у них маленький рот и маленькие руки и ноги.