Скажите Жофике - Магда Сабо

Утром она проснулась поздно, взглянула на часы и пришла в ужас. Половина девятого! Квартира не убрана, уйма немытой посуды: вчера вечером газ горел так слабо, что они с мамой не могли помыть ее. Жофи залпом выпила молоко и тотчас же стала убираться. Она так спешила, что все время больно ударялась об углы то локтем, то коленкой. Как говорил дядя Пишта? Сначала поставить воду для посуды, потом браться за уборку. Теперь она и дома так будет делать. Раньше она сначала убирала, потом ставила воду, а так гораздо лучше, по-новому: пока она покончит с уборкой, у нее нагреется вода. Сколько времени можно сэкономить!

Наконец все готово. Теперь бегом вниз, на рынок. Перец, помидоры, картошка, фрукты. А вот и спелый крыжовник! Можно купить его на вчерашние три форинта. Сегодня на ужин они с мамой приготовят тушеный перец с помидорами. Скорее все в холодильник! Десять часов. А вдруг она не успеет вернуться от дяди Пишты к обеду? Еще непременно надо побывать у тети Като. Как быть? В холодильнике есть фасолевое пюре и кусочек мяса. Где-то здесь должен быть термос. В следующее мгновение термос с обедом Жофики уже лежал в сумке. Неужели же дядя Пишта не разрешит ей пообедать у него, если она вовремя не управится?

У школы Жофи встретилась с учителем Хидашем, он как раз выходил из ворот. Сейчас спросит, чего ей тут надо! Но Хидаш только ответил "доброе утро" и пошел своей дорогой. У черного хода работал тот же рабочий, что и вчера. Сегодня она поздоровалась с ним. Он приветливо улыбнулся и даже справился, как себя чувствует ее дед. Жофика покраснела. Каменщик сдвинул на затылок бумажный кулек, который покрывал волосы, и ударил ногой по ящику с известковым раствором.

– Вот его губитель, видишь? Об эту штуку Понграц размозжил щиколотку. Получше бы надо присматривать за ним. Стар уж. Правда, ты же не можешь ходить за ним по пятам. Сама еще больно мала. Тут постарше кто нужен.

"Что это? – подумала Жофика, ускоряя шаг. – Неужели он принимает ее за внучку дяди Пишты? Ну и чудак же этот Куль-шапка! Теперь по крайней мере она знает, что случилось с дядей Пиштой. У него перелом не голени, как она думала раньше, а щиколотки. Это опаснее. Еще неизвестно, как срастется кость. В щиколотке много мелких косточек. Папа показывал ей в атласе. Дядя Пишта может остаться хромым на всю жизнь.

На этот раз дядя Пишта не спал, но был еще бледней, чем вчера. Жофи подогрела молоко, подала ему кофе. Он не ворчал, не спрашивал, где она столько времени пропадала, – было уже около половины одиннадцатого. Он надкусил хлеб и опустил его обратно на жестяной поднос. И кофе тоже не выпил.

– Не хочется? – спросила Жофика. – Болит очень?

– Тебе-то что? На то и болезнь, чтоб болело.

– Ночью была гроза. Оттого вам хуже.

Дядя Пишта промолчал, только повыше натянул одеяло. Жофика огляделась. Комната ужасно сырая, сырая и холодная. Солнце сюда никогда не заглядывает. Здесь он не скоро поправится. Чего доброго, простудится еще, лежа тут.

Помыв крыжовник, она подала ему ягоды на тарелке. Он съел их.

– Это там у вас выросло?

Жофика ответила, что крыжовник она купила на рынке. Звякнула металлическая коробка. Жофика понимала, что с ее стороны глупо обижаться, но ничего не могла с собой поделать. Не решаясь вернуть деньги, она стояла неподвижно, потупив глаза. Особенно долго раздумывать не пришлось: ее ожидала уборка. Сегодня нужно было сменить постельное белье, а то от него пахло сыростью! У дяди Пишты две смены постельного белья – одна на кровати, другая в шкафу. Оказывается, это нелегкое дело, – дома всегда меняла белье мама.

Она теперь увидела, как передвигается дядя Пишта, когда встает. Одной рукой он держится за спинку стула, другой опирается на палку. От боли дядя Пишта тянет в себя звук "с" и все время ругается. Насколько приятнее ему будет лежать в чистой постели, на хорошо взбитых подушках! Дядя Пишта ходит в длинных кальсонах.

Жофи еще никогда не видала таких – папа носил короткие. А когда он стал умываться, Жофи удивилась, до чего худущий! Все ребра наружу.

– Ну чего уставилась? – буркнул старик. Дядя Пишта брился не перед стенным зеркалом, что висело над умывальником, а сидя у окна и поставив на подоконник небольшой осколок. Толстый слой мыльной пены покрывал его лицо, и от этого он делался похожим на захворавшего деда-мороза.

– Сегодня тебе будет раздолье. Варить не надо. Я есть не хочу.

Он не хочет есть? Значит, не нужно ему жарить мясо! Как хорошо!

– Принесешь опять молока, вскипятишь его и можешь идти. Хлеба не надо.

А ведь нехорошо, что он не хочет есть. Человек не может прожить на одном кофе. Если он нездоров, то тем более должен нормально питаться, иначе не будет сил поправиться.

– Ну чего ты головой мотаешь? Бери корзину и беги за молоком.

– Кушать нужно! – сказала Жофика.

– Советчик какой нашелся! Почему нужно, если мне даже думать о еде тошно?

– Потому что вы больны. Если не будете есть, то не поправитесь.

– А тебе что за дело!

Дядя Пишта закрыл глаза.

– Ты шибко умная. Гляди, как бы голова не треснула. Можешь в лекари идти.

Если бы она стала доктором, то на ее визитных карточках стояло бы: доктор Жофия Надь. И табличка у нее была бы, как у папы; если прикрыть имя, можно подумать, что принимает сам папа. Но такую плохую ученицу в университет не примут. С бутылкой в руках Жофи продолжала стоять у кровати.

Дядя Пишта снова открыл глаза.

– Ну, что стоишь, как истукан? Что опять не по тебе?

– Надо бы вам и мясо есть, – тихо проговорила Жофика. – И картошку. Я принесу.

Некоторое время была тишина, потом затарахтела коробочка.

– Больно уж ты юлишь передо мной. Не метишь ли, часом, ко мне в наследницы? Богача нашла, нечего сказать!

Когда хоронили папу, маме пришлось платить "налоги с наследства". Она бегала в поисках свидетелей, чтобы те подтвердили, что имущество заработано общими силами. Одним из свидетелей был дядя Балаж. Маме пришлось платить за то, что к ней перешла одежда папы и шесть его белых халатов.

– Все там будем.

Дядя Пишта отпил кофе из чашки.

– Старых не жаль. Жаль тех, которые молоды, которым бы еще жить да жить, а тут на тебе: валятся бомбы, все кругом разлетается, и те, на кого надеялись старики – закроют, мол, им глаза, – уходят раньше нас. Ну, ступай, тащи, что ли, это несчастное мясо, раз уж пришла тебе охота с ним возиться.

У Жофи в голове возник план. Она приготовит мясо, сядет вот тут, на скамеечке, тоже пообедает и наконец порасспросит его обо всем. Не станет же дядя Пишта орать на нее за то, что она прибрала вокруг! Если уж ему так хочется сердиться, пусть сердится на Юхошей, на эту самую Йоли, которая убежала тогда в кино. Когда Жофи вернулась с покупками, Куль-шапки уже не было у ворот, зато она налетела прямо на Дору.

Они не разговаривали с того самого дня, когда тетя Като указала Доре на дверь. Дора даже на похоронах не решилась подойти к Жофи и не поцеловала ее, как это сделали остальные одноклассницы. Жофи было так одиноко после смерти папы. И если признаться честно, она очень скучала по Доре. Марианна не подруга, она двоюродная сестра, и к тому же Марианна любит одну себя.

С Дорой разрешено было только здороваться. Жофика знала, для чего Дора приходила в школу. В августе открывался лагерь. Из Жофиного класса туда должны были поехать шестеро, в том числе и Дора. Но для того, чтоб попасть в лагерь, надо было сдать экзамен по поварскому делу. Вот Дора и занималась в кружке юных поварят под руководством тети Биро, матери Анны Биро.

Дора не стала останавливаться и быстро поднялась по лестнице. На ней была белая блузка и широкая цветастая, как у взрослой, юбка, которую еще в прошлом году носила Вики. Жофика постояла немножко под аркой и пошла к дяде Пиште. Отбивать мясо на котлету, оказывается, тоже нелегко: стоит только немного задуматься, как тут же попадаешь по пальцам. Один кусок она так исколотила, что мясо разлезлось, как промокашка, зато вторая отбивная вышла на славу. Потом Жофи очистила картошку, поставила ее на газ, присела на скамейку и стала дожидаться, пока сварится обед. Дядя Пишта ни разу даже не глянул в ее сторону, он лежал с закрытыми глазами. А ведь нехорошо, что он так много лежит на спине. Когда она поправляла его подушку, та была совсем горячая. Дядя Пишта вдруг почувствовал, что на него смотрят, и открыл глаза. Некоторое время Жофи и старик молча глядели друг на друга:

– Дядя Пишта, а вы умеете декламировать? – спросила Жофика.

Ответа не последовало.

– Я спрашиваю, можете ли вы читать стихи? Или петь?

Теперь в ответ раздались какие-то странные звуки, похожие на скрежет ржавых цепей. Дядя Пишта смеялся. Но смех этот был недобрый. От него Жофи сделалось не по себе.

– Может, прикажешь старику песни распевать, чтобы тебе не было скучно, а? Скажи, негодница, своему деду, – дядя Пишта повысил голос, – чтобы он не посылал ко мне больше таких телят, с такими помощниками за неделю окочуришься.