Любовь возвращается - Ширли Басби

– Ник. Можно мне войти?

Помедлив, она ответила:

– Конечно. Дверь не заперта.

Ник скользнул в комнату. В руках у него был поднос. Он поставил его на прикроватный столик, затем, схватив стул, придвинул его и уселся.

Шелли посмотрела на поднос и не могла не улыбнуться. Там была полная тарелка мексиканского печенья и полгаллоновая картонка молока. И еще два стакана.

Взяв печенье и откусив кусочек, она взглянула на Ника:

– Это Мария рассказала тебе, что они мои любимые?

Он неуверенно улыбнулся.

– Нет. Я помню это с детства. – Улыбка его исчезла. – Послушай, – произнес он, – я хочу извиниться за то, что произошло днем. Майк был прав в одном: не вовремя было все это. Я должен был держать рот на замке и дать тебе возможность прийти в себя, а уж потом говорить. Прости меня.

Налив молоко в оба стакана, она подвинула один к нему и, показывая на печенье, пробормотала с полным ртом:

– Угощайся.

В полной тишине они пили молоко и жевали печенье. Молчание было дружеским. Уютным. И Шелли вспомнила, как в детстве они с Ником делали то же самое: ели печенье, запивая его молоком, в полном согласии друг с другом.

Поставив несколько минут спустя пустой стакан на поднос, она сказала:

– Время ты выбрал неудачное, я согласна, однако проблема от этого никуда не делась. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Так был Джош твоим отцом?

Он поколебался, глубоко вздохнул и порывисто ответил:

– Да. Я верю, что был. Он никогда в этом не признавался, а мама… – Он выглядел озадаченным и обиженным. – Она об этом не говорит… Но они с Хуаном никогда не скрывали, что он не мой отец, хоть я и ношу его фамилию. – Ник вздохнул и посмотрел на тарелку с быстро убывающим печеньем. – Когда бы я ни спрашивал ее о моем настоящем отце, мама просто твердила, чтобы я об этом не тревожился: у нас хороший дом, у нее прекрасная работа и нам он не нужен. Мы счастливы без него… а кроме того, она замужем за Хуаном. К тому времени как я стал достаточно взрослым, чтобы всерьез расспросить о нем, я, наверное, уже привык принимать такой ответ и не думать об этом. – Он молча смотрел перед собой. – Должно быть, мне было пятнадцать или шестнадцать, когда я понял, что этого недостаточно. До той поры Джош казался отличным парнем. Он был добр к маме, хорошо обращался с Ракелью и со мной после смерти Хуана… ну, в этой своей беспечной беззаботной манере. Я никогда не подозревал о нашем родстве… и об отношениях между ними. – Он скорчил гримасу. – Ладно, признаюсь, что теперь и тогда, после смерти Хуана, я думал, как было бы замечательно, если бы у мамы было что-то с мистером Грейнджером. Но никогда, ни разу, не подозревал, что твой брат мне отец.

– Как ты об этом узнал? – спросила Шелли с набитым ртом.

– От какого-то умника в школе. На тренировке по футболу. Не помню в точности, что произошло, но мы ввязались в драку. – Он ухмыльнулся. – Знаешь, все эти молодые мужские гормоны… Во всяком случае, я чуть не выбил из него всю дурь… пока его друзья не оттащили его прочь. А тогда в драку ввязались мои друзья. – Глаза его загорелись азартом воспоминаний. – Тренеры набросились на нас и растащили. Нам прочли нотацию и троих или четверых посадили на скамью штрафников до следующей игры. К тому времени мы остыли и считали, что легко отделались… нас могли исключить на весь сезон.

Шелли подняла брови.

– Это в Сент-Галене? Где во всей школе едва наберется полная команда? Не думаю.

Ник улыбнулся:

– Да уж. Ты, наверное, права. Но Джим Хардкасл, парень, с которым я подрался, начал ныть и жаловаться. Он всегда мутил воду, и тренер сказал ему, что сделает для него исключение: уберет на две игры. Это Хардкасла достало по-настоящему. Он начал орать, что это несправедливо, что это я начал драку, и что я не кто иной, как жалкий полукровка мексиканец, и если бы моим отцом не был Джош Грейнджер, меня бы давно вышвырнули из команды.

Шелли, наливавшая им следующую порцию молока, замерла на половине стакана.

– О! Это, должно быть, был шок.

– Слабо сказано, – криво усмехнулся Ник. – Я кинулся на Хардкасла, обозвал его лжецом и врезал кулаком в нос за то, что обзывает мою маму. – Он скривился. – Взрослые снова нас разняли, и меня отправили на скамью штрафников на три игры… что для нас практически значило на весь сезон. Тренер тут же отправил меня домой, даже не дал окончить тренировку.

– У тебя получается, что ты больше разозлился на это, а не на то, что узнал о Джоше и своей матери.

Ник ухмыльнулся:

– Ну-у. В каком-то смысле так и было. Я так ненавидел эти штрафы! А что до остального… Я не слишком-то поверил Хардкаслу. Я считал, что он просто болтун и зануда. Так что пока я не пришел домой и не уселся на кухне с молоком и тарелкой печенья и не стал рассказывать, какой этот Хардкасл гаденыш, и спрашивать маму, с чего это он решил, что кто-нибудь поверит в эту гнусную ложь… когда увидел выражение ее лица. – Ник покачал головой. – Один взгляд на нее, и у меня все внутри оборвалось.

Шелли перестала жевать печенье и сочувственно посмотрела на него:

– Это, должно быть, было очень тяжко. Что ты сделал потом?

– Я стал требовать объяснений, но ничего не добился. Ни тогда, ни теперь. – Он с мрачным видом отвел глаза в сторону. Глубоко вздохнув, он встретил доброжелательный взгляд Шелли и выпалил: – У тебя есть только мое слово. Мама просто не станет говорить об этом. Даже теперь, когда я начинаю настаивать, она плачет и твердит, что обещала молчать. Говорит, что поклялась никому ничего не рассказывать. Ее слезы меня добивают… В тот первый день она плакала долго-долго. – Ник опустил глаза и стиснул зубы. – Я раньше никогда не видел, чтобы мама плакала, и это меня потрясло… страшно. Я был в ярости. – Он улыбнулся с осуждением. – Как только может быть мужчина, которому чуть меньше шестнадцати. Я злился не на нее, – поспешно добавил он, – но мне была отвратительна сама ситуация. Как они посмели скрыть от меня правду и позволили мне узнать ее таким манером?

Шелли покачала головой.

– Зная Дубовую долину, они могли бы понимать, что рано или поздно кто-нибудь сообразит, в чем дело. Они должны были рассказать тебе сами. Не сделать этого было… бездумно и жестоко. Неужели они полагали, что ты никогда этого не обнаружишь?

Ник пожал плечами.

– Меня не спрашивай. Мама держит рот на замке, только повторяет, что твоя семья была к ней добра и поддержала ее, когда она нуждалась в помощи. Очевидно, что она никогда не рассчитывала на большее, чем получила, и была этим удовлетворена… Вот это-то и грызет… жжет меня изнутри. – Взгляд его стал жестким. – Твоя мать дала маме денег и оплатила ее обратный проезд в Мексику… и пребывание там… навсегда.